Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена - Страница 17

— Привет, привет, мой мышонок! Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — одновременно басила и гундосила моя девочка в трубку. — Мамочка, а ты сколо плиедишь?

— Скоро, моя родная. Чего-нибудь хочешь? — я кивнула продавцу, забирая пакет. Благодарно кивнула Верейскому, открывшему мне дверь. И замерла, увидев его глаза. — Что? — прослушала я ответ дочери. — Моих блинчиков? Хорошо, напеку тебе блинчиков. Давай, до встречи, Машунь! Я уже еду.

— А мне можно твоих блинчиков? — натянуто улыбнулся Верейский.

Так же натянуто, словно к голове привязали нитку и дёргали, мелко закивала я.

— У тебя… дочь? — словно смахнули улыбку с его лица.

— Паш, я же предупредила. У меня семья, отношения.

— Ты ничего не сказала про детей.

— У меня один ребёнок. Маленькая дочь, — всматривалась я в его лицо, пытаясь угадать о чём он сейчас думает. Что чувствует. И его играющие желваки мне совсем не нравились.

Он молчал.

— Ей три года. Она очень похожа на отца. Но мы с ним расстались.

Одна его иронично изогнутая бровь взлетела вверх.

— То есть тот, кто сейчас с тобой, даже не её отец?

— Не осуждай. Да, так сложилось, ты в моей жизни не единственный мужчина, — улыбнулась я и поторопилась сменить тему. — А предложение меня подвезти ещё в силе?

— А предложение накормить меня блинчиками?

— Паш, она болеет. Температурит. Сопливит. Но если ты не передумаешь, к тому времени как она поправится, я вас познакомлю. Мы же никуда не торопимся?

— Определённо, нет. До закрытия ЗАГСа ещё полдня, — улыбнулся он, глянув на часы.

И это был хороший знак, раз он снова начал шутить.

— А с тем парнем, что живёт с вами, тоже познакомишь? — спросил он уже в машине.

— Он с нами не живёт. Мы встречаемся. Но если хочешь, познакомлю.

— Честно говоря, нет. Боюсь, он мне уже не нравится. А если мне кто-то не нравится, мне очень трудно быть вежливым, — хрустнул он костяшками пальцев.

В этот раз промолчала я.

Нам ещё столько всего нужно друг другу сказать. И я боюсь даже думать, как он отреагирует, когда узнает, что Матрёшка его дочь.

Но любая дорога начинается с первого шага, и его мы только что сделали.

Дочь. У неё — дочь.

Не знаю, меняло ли это что-то для меня, но почему-то было больно.

Странное чувство, когда хочется вскрыть грудную клетку и достать оттуда то, что не даёт покоя.

Я ударил ладонью по груди, чтобы оно уже там отныло. Конечно, не помогло.

На город опустился вечер. И весь мегаполис лежал как на ладони перед панорамным окном, у которого я стоял. Сверкал огнями. Дышал выхлопными газами спешащих машин. Живой, таинственный и такой же одинокий.

Даже с Юлькой прощаться было легче, чем осознать, что за эти четыре года после встречи с Эльвирой я не так уж многого и достиг. Так, куда-то постоянно летал, с кем-то без конца встречался. Суетливое. Деловое. Важное. Но пустое. А она родила дочь. У неё есть маленький тёплый комочек, который ждёт её по вечерам, болеет, любит её блинчики, да и просто любит.

Почему-то вспомнилась девочка, что я встретил в клинике. Ямочки, кудряшки, маленькая ладошка. Никогда не думал каким я буду отцом. А пора бы! Но в душе одиноким псом скулило другое: я хочу быть частью её жизни. Её и её дочери. И мне было невыносимо думать, что она сейчас не со мной.

Чтобы не рвать душу, я вернулся к тому, с чего начал этот вечер: ощущению как быстро, легко и почти незаметно исчезла Юлька.

Да, поплакала немного. Не без этого. Я тоже, расставшись с ней, ночь пил — шесть лет жизни не смахнёшь как пыль с мебели.

Но вчера, собирая вещи, Юлька что-то напевала. Мурлыкала радостно, словно обрадовалась, что всё решилось именно так. Словно она возвращалась не в дом отца или в свою квартиру — не знаю где она в итоге решила зависнуть, — а уходила к кому-то, кто был для неё сейчас важнее, чем я. И плевать она хотела и на свадьбу, и на ребёнка. Впрочем, ей всегда на всё и всех было плевать. Поэтому, наверно, нам так трудно было вместе.

— Простите, Павел Викторович, — раздалось за спиной вежливое покашливание.

Ах ты чёрт! Её домработница. А я и забыл, что она заехала забрать оставшиеся вещи.

— Ксения, — развернулся я от окна.

— Могу я взять вазу? Юлия Владимировна просила…

— Да бери, не надо ничего объяснять. Это её ваза. Она привезла с Лидо. Муранское стекло. Бла-бла-бла.

Я смотрел как девушка неловко прижала к себе блестящий глянцевыми боками предмет. И сообразил почему так высоко, только когда широкий свитер вдруг обтянул ещё небольшой, но уже хорошо заметный живот. Я даже онемел. И тут же вспомнил, что про неё зачем-то спрашивала Эльвира. Только никак не мог вспомнить что именно. Мне словно голову в тот момент напекло — так я себя чувствовал, когда она стала задавать свои неожиданные вопросы, а я всё не мог собраться с мыслями, ещё не веря, что она вдруг вышла из глухой обороны и дала мне шанс.

— Вам помочь? — не подав вида, что заметил её интересное положение, я показал на потолок. — А то этот плафон из той же коллекции. Могу снять.

— Плафон? — растерялась девушка. Видимо, про него указаний не было.

«А она всё же хорошенькая!» — невольно отметил я. Но мне в её лице всё время чего-то не хватало. Интеллекта? Эти приоткрытые губы. Пустой взгляд. Всегда пустой, словно она что-то забыла и никак не могла вспомнить, как сейчас, когда не знала, что делать с несчастным плафоном.

— Скажите Юлии Владимировне, что, если он ей понадобится, я пришлю, — решил я за неё трудную задачу.

— Спасибо, — вымученно улыбнулась она, но не уходила, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

Я склонил голову, рассматривая её, неловко мнущуюся посреди гостиной.

Наверно, она бы неплохо смотрелась на экране. В немом кино. Было в ней что-то несовременное что ли. Или я просто придирался, потому что она мне не нравилась?

Как-то Юлька обмолвилась, что её отец трахает домработницу. И помня, как и моего отца всегда прельщали такие тупые кукольные мордашки и пышные девичьи грудки, меня как отворотило. Хотя не так уж она была глупа, как казалась.

Однажды, когда она только появилась в доме, — не здесь, впервые Юлька притащила её на виллу в Антибе, — эта засранка пыталась меня соблазнить. Я сделал вид, что ничего не заметил. Ни её футболку на голое тело, а на ней не было даже трусиков. Ни выскользнувший из руки шланг, обливший её с ног до головы. Ни глубокий балетный наклон, что она сделала, стоя ко мне спиной. Я уже сказал, что на ней не было трусиков?

В общем, чисто технически переспать с ней было нетрудно. Но я не хотел походить на своего отца и, тем более, на господина Пашутина, видимо, тоже падкого до пролетарского тела. Я считал себя разборчивым и даже привередливым.

Вот только её живот… И теперь я думал: а не от Пашутина ли она беременна?

Как же хотелось уже послать дьяволу в задницу и его, и его дочь, и все их заморочки. Послать и забыть. Но это вряд ли пока получится. Ведь я ещё не сказал ему, что свадьбы не будет. И он мне, конечно, такого оскорбления не простит.

Вот только и у меня нет запасной жизни, чтобы прожить её так, как хочет он или мой отец. И я ни перед кем ни собираюсь оправдываться за то, что поступаю как считаю нужным.  

— У вас ещё есть ко мне какие-то вопросы? — упёрся я взглядом в так и стоявшую столбом девицу.

— Нет, — смутилась она и собралась выскочить из комнаты, но мой следующий вопрос заставил её остановиться.

— От кого вы беременны?

Она споткнулась словно подстреленная. Замерла. Медленно развернулась. От ужаса кровь отлила от её лица. Из рук чуть не выпала ваза, что она так и держала. И я бы не двинулся с места, чтобы подхватить венецианский ширпотреб, но девушка сама удержала скользкое стекло.

— От Владимира Олеговича, — посмотрела она на меня умоляюще.

— Уверены?

Она кивнула.

«Что и следовало доказать!» — усмехнулся я.