Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 42

— Если не погибну раньше, — улыбнувшись, ответил я.

Бату посмотрел на шамана и весело засмеялся. Не знаю, что ему обо мне наговорил шаман, но, видимо, ответил я правильно.

Повернувшись к Берке, спросил на арабском, который, как я заметил, больше никто не понимал:

— Слева от Бату сидит шаман?

— Нет, — ответил Берке. — Это провидец. Он знает прошлое и будущее каждого человека, советует Бату, с кем иметь дело, а с кем нет.

— Как догадываясь, со мной дело иметь можно, но осторожно, — молвил я.

— Я тоже так подумал, — сказал Берке и улыбнулся широко, искренне.

Мы движемся по Крымскому полуострову на юго-восток. Около пятидесяти тысяч воинов, обоз, стада захваченного у половцев скота. Вся эта масса людей и животных, поднимая клубы пыли, проходит в день не больше тридцати километров. Впереди рыщут несколько сотен легких кавалеристов, в основном половцы, черкесы, аланы, туркмены, киргизы, башкиры, булгары. Они захватывают половецкие стойбища, в которых только старики, женщины, дети и скот. Половцы-мужчины, если их можно назвать мужчинами, удирают от нас. Я командую тысячей в тумене Байдара, двоюродного брата Бату, который был немного моложе и больше походил на истинного монгола. Говорят, зеленовато-синими глазами и хитростью он пошел в деда. Поскольку я не видел Чингисхана, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. К моему отряду добавили сотню русских конных дружинников и четыре сотни башкир. Последние тоже союзники монголов. Слишком мужественно отбивались, поэтому им предложили стать друзьями. Всего на стороне монголов воюет тысяч пятнадцать башкир, но большая часть ушла с корпусом Мунке. Половцы и башкиры ускакали вперед, за добычей, а русские дружинники движутся с основной колонной. Точнее, колонн три. В середине следует обоз, а слева и справа, на расстоянии видимости, — войска.

Мы идем слева. Тумен Байдара — следом за туменом Берке. Поэтому я оставил тысячу на Мончука, а сам скачу рядом с Берке в стороне от войска. Нас сопровождает только сотня его охранников, истинных монголов. Между нами установились дружеские отношения. Я попросил Берке дать мне инструктора, чтобы научил стрелять из лука по-монгольски. Ромеи в Херсонесе натягивали тетиву двумя пальцами, держась за нее и стрелу с боков, так называемым щипковым способом. На дистанции метров двадцать стрела, выпущенная таким способом, могла пробить кольчугу. А могла и не пробить. Валлийцы, стреляя из своих длинных луков, натягивали тетиву изнутри тремя пальцами — указательным поверх стрелы, а средним и безымянным — снизу. Русичи стреляют обоими этими способами, в зависимости от того, насколько тугой лук. У меня был очень тугой, монгольский, поэтому я и хотел научиться стрелять, как они. Монголы натягивают тетиву большим пальцем, придерживая его и стрелу указательным и средним. Получается, что как бы показываешь дулю, но между средним и безымянным пальцами. Я предлагал деньги и неплохие одному монголу, который при мне подстрелил на лету утку, чтобы научил меня стрелять, но он отказался. То ли им запрещено учить чужеземцев, то ли именно этому было западло заниматься со мной. Берке поручил меня заботам пожилого монгола с запоминающимся именем Куртка.

— Он, может, и не самый лучший стрелок, но самый терпеливый, — с хитрой улыбкой представил инструктора Берке и подарил мне новый монгольский лук.

Это был составной лук длиной примерно метр тридцать. Середина, называемая рукоятью, была сделана из дерева. Какого именно — Берке сказал, но я не знал перевод этого слова. «Рога» внутри состояли из двух планок, тщательно подогнанных и склеенных. С внешней стороны к ним приклеили сухожилия, а с внутренней — роговые пластины. Сухожилиями обмотали и все сочленения. Клей изготовлен из неба осетра, если я правильно перевел. Затем это всё заламинировали тонкой кожей и покрыли лаком. У оконечностей «рогов» костяные накладки, через которые проходила тетива. Она была изготовлена из шелковых прядей. Если бы Берке не рассказал, что из чего сделано, я бы подумал, что лук не композитный, а единое целое — настолько все было подогнано, красиво. Он был больше того, что я имел раньше, но весил меньше и натягивался туже. Чехол — налучь — был явно китайской работы: из сафьяна, с нарисованными на обеих сторонах разноцветными мордами чудовищ. Сверху рисунки были покрыты красноватым лаком.

Зная любовь Берке ко всему арабскому, отдарил его белым арабским скакуном. Специально взял двух на такой случай. Собирался одного иноходца подарить Бату, а другого Субэдэю, но случая подходящего не было. Подарок понравился Берке. С того дня он только на этом жеребце ездил.

Куртка учил не только меня, но и моих сыновей. Они усваивали быстрее, потому что учатся стрелять из лука с семи лет, хотя до того автоматизма, с каким посылают стрелы монголы, им еще далеко. Через час занятий, не смотря на костяное кольцо на большом пальце, болел он да и вся правая кисть так, будто по ним от души постучали молотком. Время от времени у меня появлялось желание бросить эти занятия. Хватит мне и арбалета. Удерживало только нежелание подать дурной пример подрастающем поколению. Это в двадцать первом веке можно не прикладывать особых усилий и вполне сносно существовать, а в тринадцатом такая бесхребетность будет стоить жизни. Куртка действительно оказался очень терпеливым. Создавалось впечатление, что нет ничего, что заставило бы его нервничать. Мы ошибались раз за разом, а он молча поправлял, уточнял, показывал. Причем с моими сыновьями он возился с удовольствием. Наверное, нет своих.

О чем я и спросил как-то Берке, когда на привале мы в его шатре играли в шахматы, вырезанные из красного и черного дерева. Шатер был полотняный. Наверняка захвачен в Персии. Остальные военачальники предпочитали ночевать в войлочных. Впрочем, не все. Субэдэй, если не было дождя, спал на открытом воздухе на попоне, положив под голову седло. Я тоже. И сыновей приучил. В тот день я, как обычно, выигрывал вторую из трех партий. Берке был сильным шахматистом по меркам своего времени, то есть, на уровне слабого любителя из двадцать первого века.

— Все его сыновья погибли в походах. И у меня тоже нет. Только дочки рождаются. Одна наложница родила сына, но он сразу умер, — пожаловался Берке.

— Русичи говорят, что девочки рождаются у настоящих мужчин, — подбодрил я.

— У Тэмуджина было много сыновей, — возразил он.

— Как говорят мудрые люди, исключение подтверждает правило, — сказал я и, чтобы поменять тему разговора, в свою очередь пожаловался: — А мне пора женить старших сыновей. Жена уже подбирала им партии, а тут вы нагрянули. Теперь не знаешь, с кем стоит родниться, а кто скоро погибнет?

— Старшая жена Тагтагай родила мне двух девочек-близняшек. Сейчас им… — Берке задумался, припоминая, — …четырнадцатый пошел. Тоже пора замуж выдавать.

Я понял, что он это не просто так сказал, поэтому произнес:

— Для меня было бы честью породниться с тобой.

— И для меня, — сказал он. — Я пошлю гонца к Тагтагай, чтобы она прислала девочек сюда.

— Мои сыновья с нетерпением будем ждать, — заверил я.

Будем надеяться, что девочки окажутся не слишком страшными. Впрочем, для династических браков внешность и прочая ерунда не играют роли. А юношам все доступные женщины кажутся красивыми, а потом наложниц заведут.

Поскольку мы теперь были почти родственники, я осмелился спросить:

— Не знаешь, что провидец сказал Бату обо мне?

Берке долго молчал, перебирая четки, а потом ответил, глядя мне в глаза:

— Что ты — вечный воин.

Это определение поразило меня. И словом вечный, а словом воин. Я не хотел жить вечно и быть все время воином. Вечным капитаном — еще куда ни шло. Хотя тоже погано. На меня напала такая тоска, что хоть вешайся, хоть напейся.

Берке всё понял и, жестом подозвав слугу, маленького худенького араба с очень смуглой кожей и длинными и тонкими, как у пианиста, пальцами рук, приказал:

— Принеси нам вина.