Больно не будет (СИ) - Вечная Ольга - Страница 31

— Да. Дескать, это она виновата. Дотаскала детей по танцевальным кружкам, вырастила позорище. А мама наша… она без водителя не знает, как до магазина добраться. Ни дня в жизни не работала. Ей даже деться некуда было. Что мы с братом могли ей предложить, сами второкурсники.

— При разводе можно же половину отсудить.

— С моим отцом еще посудись! Это надо иметь яйца стальные, у мамы их нет.

— И что потом?

— Ну что, Яр забрал документы и ушел в армию всем назло. Так мало того, отец еще приезжал и д*очил его там, заставлял их роту отрабатывать такие элементы, что вообще не принято. Яр тебе не рассказывал? Расскажет, значит, хотя он не любит говорить на эту тему, только если накроет. Попали все пацаны, что с ним служили. Упражнения на грани, пока не упадешь в обморок, вылазки в опасные районы… Они полгода в лесу жили, и далеко не всегда в палатке! После этого отцу вроде полегчало.

— Они помирились с мамой?

— Да, все хорошо. Мы снова в почете. Тем более, Яр реально ворвался во всю эту тему, утверждает, что любит свою работу. Ну любит — и хорошо, это его путь. У меня свой, не хуже. Ты ешь, остывает. А отца не бойся, он от тебя не будет требовать маршировать и отжиматься, — смеется собственной шутке. — А когда сыновей Ярику родишь, может, он к тому времени станет полояльнее, — подмигивает. — Хотя вряд ли, конечно. Ты еще не поняла, с какой семейкой связалась, Катька.

Ярослав

Пожалел утром, что так рано закрыл больничный. Предлагали на недельку продлить, но мне же подгорало! Объяснить сложно, но попробовав на вкус ту жизнь, которую я для себя выбрал, втянувшись, отказаться от нее уже невозможно. Иное существование кажется пресным, какими угодно «соли» увлечениями — в горло не полезет.

В отряде царит особая атмосфера, у нас в СОБРе настоящее братство, выпасть из которого смерти подобно. Не представляю, чем можно заниматься на гражданке.

И все же было страшновато оставлять Катю в таком состоянии. Уходил в половину шестого утра с тяжелым сердцем. Напоследок прижался губами к ее соленому лбу — прохладный. Погладил по голове и плечу, посидел рядом. Ни за одну девушку так сильно не переживал, она будто часть меня самого. Красивая, чувственная, такая нежная и сладкая, что хочется целовать бесконечно.

Невольно вспоминаю наш секс ночью в палатке. Ее свежие раны вдоль позвоночника, из-за которых на спину не уложишь. Я предложил, она охотно встала на четвереньки, прогнулась в пояснице — вид сзади умопомрачительный. Рассматривал, поглаживая ее бедра, разводил ягодицы, запоминал, сильно нравилось. Потом успокаивал ласковыми словами, нежничал, потому что сзади ей поначалу было больновато. Потом расслабилась и полетели, но прежде… Обещал, что буду осторожен, не так, как в кабинете ее отца. Слова подбирал как мог, у самого мысли в кашу, так хотелось в нее поглубже.

И, клянусь, я был осторожен, хотя дурел от ее тела, от аромата ее влажного вожделения, от ее хрупкости, от полного безграничного доверия мне, той еще скотине, — мы ведь были вдвоем на десятки километров. Она полностью моя. Садистская часть меня шалела от понимания, что ссадины вдоль ее позвоночника — тоже из-за меня. Потому что отдавалась мне, как в последний раз в жизни. И в то же время я обещал себе, что теперь только на мягкой кровати, что буду беречь ее изо всех сил.

Моя. Моя женщина. Вся моя. Такого со мной еще не было.

Отец, а он очень много для меня значит, с детства внушал нам с Русом — рано не женитесь, не спешите, никто не подгоняет. А как встретите ее — сами поймете, что иного пути просто нет. Что вот она самая, от которой внутри все замирает. И никакие условности не имеют значения. Половина жизни военного находится за пределами дома, поэтому особенно важно обустроить жилище так, чтобы находить в нем отдых и ласку.

Образование, материальное положение и происхождение женщины — для моего отца не имеет вообще никакого значения. Выбрать путь жены военнослужащего, а позже достойно ему следовать — смогут не многие. Если хочется именно ее, если она любит так, что без тебя жить не может и примет любого — хоть со сломанной челюстью, хоть без ноги, то это — то самое. Тот самый тыл, который нужно искать.

Вспоминаю, как Демину выносила мозг его бывшая жена, и неприятно ежусь. Та еще сука. На всех праздниках — одна и та же недовольная физиономия.

Целую Катю еще раз в лоб и ухожу, делая выбор в пользу работы. Мне придется научиться оставлять ее. Такова моя жизнь, иной не будет.

На базе встречают тортом и шариками. Парни улюлюкают, хлопают по плечу и поздравляют с успешной реабилитацией, Тодоров дает отмашку задержаться в столовой после завтрака и поболтать, пока нет вызовов.

Анютка Киселева при виде меня заливается такой густой краской, что становится смешно, сдержаться не получается, отчего она краснеет еще сильнее. Даже любопытно, если ли пределы?

Бегает, суетится, кофе мне варит на кухне, хотя я бы не переломился и выпил растворимого, как все. Добавку торта предлагает.

— Спасибо, Ань, но сладкого мне достаточно.

— Я с собой тогда заверну! Это мой любимый, я специально заказала к твоему возвращению, Ярослав, — нервничает она.

— А мне ничего не завернешь, красавица наша? — шутит Сергей.

— Ярослав после ранения! — вспыхивает девушка.

— Ну-ну, — ржут парни. Н-да, зря я ей улыбнулся так широко и подмигнул, привычка. Она так смущается при мне, будто ближайшей ночью мне предстоит лишить ее девственности, и все об этом знают.

Сутки проходят довольно спокойно, всего один вызов — и то легкий. Затем целый день тренировок, во время которых несколько раз сбивается дыхание с непривычки.

А вот вечером меня ждет неприятный сюрприз.

— А где Катя? — спрашиваю у Руса, разуваясь. Была бы дома, выбежала встречать.

— Уехала сегодня утром, — говорит он. — Сказала, что к родителям.

— Ясно. Ты ее не обидел?

— Не, мы душевно поболтали вчера вечером. Я ее накормил, как и обещал тебе. Потом она пошла спать. Как сурок проспала почти сутки.

— А Уля где?

— Поссорились. Ничего, бывает, — отмахивается. Это правда, они часто ругаются, потом мирятся, и по кругу.

Набираю Катю, она не берет трубку. Пишу ей: «Не ответишь — поеду искать». Тут же раздается входящий.

— Яр, привет, — голос звучит немного гнусаво. — Прости, пока добежала до телефона…

— Ты куда сбежала? Я думал, ждешь меня.

— Мне вещи нужны были, я у родителей, все в порядке. Ты не приезжай сегодня, у меня такой сильный насморк… ужас, нос красный и распух. Температуры не было со вчерашнего дня.

Что-то не то, понимаю по интонациям. И дело не в насморке.

— Кать, что случилось? — задаю обычный вопрос. Она молчит, потом вздыхает и произносит:

— Вчера Фишер прилетел, — на одном дыхании. — Вы с ним разминулись.

— Блть, он тебя обидел? Давай я с ним поговорю, он уедет.

— Поэтому мне хотелось как можно скорее убраться из той квартиры. Прости, что не сказала сразу, не хотела, чтобы ты нервничал на работе. Ты ложись спать, завтра поговорим. Я у родителей, все в порядке. Весь день сегодня сплю, сейчас тоже лягу.

— Ла-адно, — тяну. — Если что — звони.

— Конечно. Яр?

— А?

— Я о тебе рассказала своим.

Усмехаюсь:

— И что они?

— В шоке, — она говорит тише, видимо, не одна в квартире. — Я не ожидала, что будут в таком сильном шоке! Оказывается, мой отец наслышан о твоем. Говорят, что я сошла с ума, и сын генерала женится только на дочери другого генерала.

Мне становится смешно.

— И родятся у них маленькие генеральчики. Ну да, непременно. Давай, отсыпайся, завтра встретимся. Чтобы была бодрой и здоровой.

— Буду стараться!

И все же мне кажется, что-то не то. Ее композиция сбоит, нуждается в выправлении. Может, родаки нагнали страха? Еще этот немец нарисовался, хотя подсознательно я ждал его появления. Я бы точно появился, если бы любил. А он, значит, все же любит.