Сенешаль Ла-Рошели (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 15

— Для меня не меньшая честь оказать тебе такую честь! — сказал я в тон.

— Можно мне! — кивнув на сражавшихся, вмешался в наш разговор Мишель де Велькур.

Там еще рубились, но теперь уже французы теснят англичан.

— Оставь десять человек — и вперед! — разрешил я.

Надо было видеть, как обрадовался оруженосец. С отрядом в сорок человек он поскакал навстречу Хайнрицу Дермонду и нескольким арбалетчикам, которые вели в нашу сторону пленных.

— Еще один отряд! — крикнул стоявший неподалеку от меня арбалетчик и показал в ту сторону, откуда приехали англичане.

Оттуда на нас неслись десятка три всадников. Впереди скакал рыцарь без шлема и бригандины, в одной только кольчуге, но с длинным копьем, на котором развевался красный треугольный пеннон. Сопровождали его конные лучники. Эти ребята в конном бою слабоваты, а спешиться мы им не дадим.

— Охраняй рыцаря! — приказал я арбалетчику, который первым их заметил. — Остальные — за мной!

Врагов приближалось в три раза больше, но я был уверен, что нам вскоре подоспеет помощь. Я скакал на рыцаря, командира отряда. Вспомнилась китайская стратегема «Бей в голову, а остальное само рассыплется». В данном случае ее надо было применить в прямом смысле слова. С короткой пикой против длинного копья не попрешь, поэтому, когда до английского рыцаря оставалось всего-ничего, я повернул влево и оказался от него справа. Копье на эту сторону не перенесешь быстро и коня не развернешь, если не ждал подобного маневра. Рыцарь-то думал, что все будет, как во время турнира. Я обманул его ожидания. Впрочем, огорчался он не долго. Я ударил пикой в лицо. Наше сближение произошло быстрее, чем я предполагал, поэтому попал в шею. Выдернуть не успел, сбросил петлю ремешка пики с руки и выхватил саблю. На лучниках доспехи были слабеньки, в основном кожаные. Такие лучше рубить. Первому всаднику отсек руку с фальшионом. Второму, ударившись коленом о бок его коня, рассек туловище наискось от правого плеча до позвоночника. Лезвие саблю все покрылось кровью. То ли ее вид, то ли потеря командира, то ли спешившая к нам помощь, то ли всё вместе охладили пыл английских лучников. Оставшиеся в живых начали разворачивать коней. Следующему я рассек шею, догнав и ударив сзади сбоку. Голова в шлеме без назатыльника склонилась вперед, а из раны толчками забила густая бурая кровь. Восемь англичан сумели удрать. За ними не стали гнаться.

Мы взяли в плен пятнадцать рыцарей и четырнадцать оруженосцев. Два рыцаря и шесть оруженосцев достались моему отряду. Наверное, им было удобнее сдаваться нам. Слуг порубили. Здешние рыцари были не так беспощадны к врагам, как сражавшиеся в Бретани, просто не считали слуг за людей. На поле боя не задерживались. Быстро обобрав трупы, поскакали в сторону небольшого городка Суси. Пленных сдали королевским интендантам. Таков был приказ короля. За каждого нам заплатили по установленному тарифу: баннерет — тысяча ливров, башелье — пятьсот, оруженосец — двести пятьдесят. На известных командиров, виконтов, графов и герцогов были особые расценки, но нам таковые на этот раз не достались.

12

Уже третий месяц мы сопровождаем английскую армию. Она теперь движется плотно, не растекаясь в стороны. Мне кажется, герцог Ланкастерский уже забыл, что пришел сюда сразиться с французами, нанести им непоправимый урон. Сражаться с ним, несмотря на многочисленные приглашения, никто не хочет. Такова воля короля Карла Пятого. Теперь цель Джона Гонта, герцога Ланкастерского — всего лишь повторить поход своего старшего брата, Черного Принца, добраться до Бордо.

Из Бретани пришли новости, не очень приятные. Как только коннетабль Франции отправил часть армии в Пикардию, а остальных распустил, в Брест прибыл флот графа Солсбери. Англичане прислали к Бертрану дю Геклену герольда с требованием или сразиться с ними под стенами Бреста, или отпустить заложников. Видимо, закрепились на выгодной позиции, имея за спиной крепкую крепость, куда можно удрать, если ситуация будет развиваться вопреки справедливости и божьей воли. Старый бретонский лис сразу всё понял и потребовал, чтобы, как искони заведено, сражение произошло в том месте, где о нем договорились, то есть, неподалеку от Нанта.

Через четыре дня герольд вернулся и сообщил:

— Монсеньор, я повторил моим сеньорам те слова, что ты в меня вложил. Мои сеньоры сказали, что так как они были назначены нести морскую службу, то не привезли с собой лошадей, и они не привыкли ходить пешими. По какой причине они сообщают, что если ты пришлешь им своих коней, то они безотлагательно придут в любое место, которое тебе будет угодно им назначить, чтобы сразиться.

— Мой добрый друг, — произнес Бертран дю Геклен с той любезной улыбкой, с какой он любил говорить гадости, — слава богу, мы еще не настолько расположены к нашим врагам, чтобы должны были посылать им наших лошадей. К тому же, это должно будет рассматриваться рыцарями, как оскорбление.

— Воистину, мои сеньоры не вложили в меня больше ничего, чтобы я мог к этому добавить. Всего лишь то, что если ты не примешь их предложение, то, как они сказали, у тебя нет никакой причины удерживать заложников, и что, вернув их, ты поступишь справедливо, — добавил герольд в свое оправдание.

Герольдов, вообще-то, не принято убивать или калечить, но в этом правиле уже было столько исключений.

— Передай своим сеньорам, что я не хуже их знаю, что такое клятва и ее соблюдение. Я жду их на том месте, где они должны быть, согласно уговору. Там и будем сражаться, — отрезал коннетабль Франции, теперь уже без улыбки.

Ведь герольд передаст не только слово в слово, что ему говорили, но и как вел себя говоривший, где принимал, во что был одет. Люди этой эпохи, не утонувшие в потоке информации, запоминают и оценивают все мелочи. По крайней мере, до нас переговоры дошли из третьих, если не четвертых уст, но были переданы так, будто рассказчик присутствовал при них. Еще одна характерная черта — никаких импровизаций, домысливаний. Я слышал этот рассказ потом еще несколько раз, и они совпадали слово в слово. Разными бывали только выражения рассказчиков по поводу такого наглого нарушения порядка, заведенного в стародавние времена. Действовать по древнему обычаю — основа жизни людей Средневековья.

Подождав до условленного дня, англичане, нарушив договор, вошли в Брест. Мало того, образец рыцарства Роберт Ноллис приехал в свой замок Дерваль, усилил его гарнизон и передал коннетаблю Франции и герцогу Анжуйскому, что договор был заключен без его ведома, поэтому не имеет силы, и даже потребовал, чтобы вернули заложников. Это было настолько наглым нарушением древнего обычая, что Бертран дю Геклен и Людовик Анжуйский лично привели армию к замку в тот день, когда должна была бы совершиться сдача его. Роберт Ноллис, который в это время находился в замке, подтвердил через герольда, что соблюдать условия договора не собирается. Герцог приказал привести заложников, двух рыцарей и оруженосца. Их поставили перед воротами замка на колени, как простолюдинов (рыцарь может встать только на одно колено, произнося клятву), и отрубили головы. После чего Роберт Ноллис приказал привести на надвратную башню трех пленных французских рыцарей и одного оруженосца, привезенных из Бреста, специально, наверное, для такого случая. Всем четверым отрубили головы. Мало того, тела их бросили в ров, причем головы в одну сторону, а туловища в другую. Так можно поступать с клятвопреступниками. Роберт Ноллис переложил свою вину на ни чем неповинных пленных. Клятвы и раньше нарушали, но никто не осмеливался поступать так с благородными пленными. Сомневаюсь, что хоть кто-то теперь поверит в клятвы англичан и захочет быть от них заложником. Поняв, с кем имеют дело, коннетабль Франции и герцог Анжуйский сняли осаду Дерваля и пошли в Шампань, где в то время находилась армия под командованием Джона Гонта.

Мне кажется, именно этот день можно считать окончанием эпохи рыцарства. Что забавно, именно с этого периода из рыцаря начнут создавать идеал мужчины. Романтики утверждают, что из говна можно сделать конфету. При этом сами отказываются кушать такие конфеты.