Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич - Страница 77

– И что дальше? – осторожно спросил старший лейтенант, примерно догадываясь, каким окажется ответ.

– Да известно что, – глухо пробормотал Тапер в ответ. – На заборе распяли, да звезду пятиконечную на груди вырезали. А как Колька окончательно сознание потерял, так шашкой и зарубили. А нам, значится, объявили, что ежели на ихнюю сторону не перейдем, с нами так же поступят. Только мучиться дольше будем, поскольку поздоровее. Фрицы, кстати, не вмешивались – ржали только, а один еще и фотоаппаратом то и дело щелкал. Любят они с убитыми сниматься, нам про это еще товарищ политрук рассказывал. Мы поначалу не верили особо, а оно вона как оказалось. Не врал, стало быть…

Из дальнейших объяснений Алексеев выяснил, что гарнизон Абрау‑Дюрсо представлен главным образом румынами, хоть и фрицы в некотором количестве тоже имеются. Плюс местные казачки, понятно. Которых, к слову было не так, чтобы шибко много – по‑крайней мере, никакой существенной роли в обороне поселка они не играли, занимаясь, главным образом, патрулированием и объездами окрестностей. А вот в аэродромной охране были исключительно немцы – союзничков туда и близко не подпускали. Никаких других подробностей старший сержант попросту не знал – да и как их выяснишь, сидя в запертом сарае под охраной? А в том, что охрана имелась, Степан и сам убедился, несколько минут понаблюдав сквозь подходящую щель в покосившейся, но достаточно крепкой, не враз и вышибешь, двери.

Румынский пехотинец лениво слонялся туда‑сюда метрах в пяти от сарая. Висящая за плечом винтовка покачивалась из стороны в сторону, периодически негромко звякая примкнутым штыком о закраину каски. Десять шагов туда, десять обратно. Старлей мысленно хмыкнул: интересно, ночью его предшественник тоже шагистикой занимался? Или все‑таки сидел вон на том удобном чурбачке, подозрительным образом оказавшимся в нужное время в нужном месте? С другой стороны, ему‑то какая разница? Вовсе не факт, что он вообще до следующей ночи в этом сарае досидит – на допрос его куда раньше потянут, причем, безо всяких гарантий дальнейшего существования. За разгромленный аэродром могут и сразу к стенке прислонить – что такое жизнь русского диверсанта против десятка сожженных самолетов? «Юнкерсы», понятно, уже не вернешь, так хоть виновника показательно казнить, личный состав такое любит…

Алексеев не ошибся: не прошло и получаса, как снаружи раздалась гортанная команда и щелястая дверь распахнулась. Заглянувший внутрь румынский пехотинец несколько секунд щурился, привыкая к полутьме, затем уверенно ткнул пальцем в сторону Степана:

– Hei tu, ridică‑te. Vino afara![1]

Ничего, кроме «эй, ты» старлей, понятное дело, не понял. Хоть общий посыл и уловил – вероятно, ему предлагалось покинуть уютный, продуваемый всеми ветрами сарайчик и куда‑то топать. Тем более, мамалыжник сопроводил сказанное не требующим перевода призывным жестом. Заодно звучно передернув затвор винтовки. Ну, вино афара, так вино афара – еще бы знать, что это означает… надеюсь, это он его не на три буквы послал?

Идти оказалось совсем недалеко, от силы метров пятьдесят, до расположенной на противоположной стороне улочки добротной хаты. Румын шел чуть позади, предусмотрительно держа винтовку наизготовку. Штыком в спину, словно в дурном кинофильме, правда, не тыкал, но на стреме был – пару раз обернувшись, Степан в этом убедился. Потомок гордых римлян на верчение головой никак не отреагировал, только штыком дернул: «топай, мол, дальше».

Откровенно говоря, происходящее морпеха как‑то даже слегка задело: совсем его супостаты не опасаются, коль всего одного конвоира прислали. А вдруг сбежит? Ирония, понятно, куда уж тут бежать? Белый день на дворе, вокруг полно гитлеровцев всех мастей и национальностей, если сразу не пристрелят, где‑нибудь на окраине перехватят, когда тревогу объявят. Да и новые товарищи внезапно образовались, не бросать же ребят в беде? Так что послушаем, что ему на допросе – ну, а где ж еще? Чай, не на дружескую вечеринку ведут! – втирать станут. Любопытно, опять же, как подобное вообще происходит – на беседу к особисту родной 382‑й ОБМП его пару раз вызывали, а вот чтобы на настоящий допрос, да с перспективой прислонения к расстрельной стенке – как‑то не доводилось.

Подбадривая себя подобными мыслями, старший лейтенант и дотопал до выкрашенного веселенькой голубой краской резного крыльца местного штаба. Не один, понятно, дотопал, с конвоиром.

Караульный, на этот раз натуральный немец, при их приближении лениво сдернул с плеча 98К, но даже затвор передергивать не стал. Обменявшись с румыном парой фраз – языком союзника тот, видимо, владел достаточно уверенно, – поднялся на крыльцо и стукнул кулаком в дверь. Выглянувший офицер, тоже, понятно фрицевский, удовлетворенно кивнул:

– Russisch, komm her! Schneller, Herr Major wartet nicht gern! Kommst du mit uns. [2]

Не понять знакомое по фильмам «руссишь», «комм хер», «шнеллер» и «герр майор» было сложно даже для столь неискушенного в арийском наречии человека, каковым являлся старлея. Окончание фразы, правда, осталось неясным. Хотя, судя по рявкнувшему «яволь» конвоиру, обращались уже к нему. Видимо, предлагали составить компанию, проводив дорогого гостя к этому самому херу майору.

С кривой усмешкой взглянув, как офицер, торопливо отшагнул в сторону, положил руку на расстегнутую кобуру, Алексеев неторопливо переступил порог. Румын, опустив винтарь штыком в пол, без особой злобы подтолкнул в спину, сопроводит нехитрое действие очередной непонятной фразой:

– Haide, du‑te mai repede![3]

Мельком прикинув, что справиться с обоими в этом узком коридоре – не столь уж и сложная задача, поскольку его даже не связали, а вот вырваться живым со двора – увы и ах. Пока шел, заметил на улице парочку легковых автомашин и грузовик, возле которых с деловым видом крутились водители, и с полдесятка вооруженных солдат, выгружавших из кузова какие‑то ящики. Так что без вариантов – у приглядывающего за подчиненными унтера вон даже автомат на плече висит, начнись какая подозрительная движуха, вмиг очередью срежет. Короче, обождем пока с побегом, осмотримся. Авось, сразу‑то не расстреляют…

[1] – Эй, ты, поднимайся (вставай). Выходи! (рум.).

[2] Русский, иди сюда! Быстрее, господин майор не любит ждать! Пойдешь с нами. (нем.).

[3] Давай, иди быстрее! (рум.).

ДОПРОС

Абрау‑Дюрсо, 8 февраля 1943 года

В помещении, куда привели старшего лейтенанта, было сильно накурено. Настолько сильно, что у сроду не дымившего Алексеева даже в пересохшем до состояния наждачной бумаги горле запершило. Поскольку пить хотелось просто до одури – морпех даже не мог вспомнить, когда в последний раз утолял жажду. Наверное, еще там, на стоянке, откуда они двинулись к аэродрому. Да уж, нынешние европейцы, походу, про ЗОЖ пока что не слышали, вот и травятся, почем зря. Впрочем, и пусть себе травятся, флаг в руки в ветер в спину, как говорится. Не всем же от русских пуль подыхать…

Подхватив морпеха под локоть, офицер грубо пихнул его к стоящему по центру комнаты одинокому табурету, заставив сесть. Румын‑конвоир остался за дверью – свою задачу он выполнил. Старлей, понятно, не сопротивлялся: с чего бы вдруг? Все лучше, чем на ногах стоять. Огляделся. Достаточно большое помещение на три окна, квадратов двадцать, как навскидку. Большой письменный стол, за которым сидит фриц в расстегнутом на груди мундире. Под противоположной стеной – потертый кожаный диван с какой‑то высокой конструкцией из нескольких полок в изголовье: кажется, подобные в этом времени называют «этажерками». С полдесятка массивных стульев с прямыми спинками под окнами. Вешалка с шинелями и фуражками у входной двери. На диване, закинув ногу на ногу, вольготно расселся еще один фашист. Вероятно, бывший сельсовет, на школу или жилой дом точно не похоже. А сама комната – кабинет председателя, уж больно все тут какое‑то… канцелярско‑казенное, что ли?