Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 37

Мы пришли в Трабзон сразу после полудня. Здесь еще было жарко. Плюс дождь недавно прошел, и воздух был наполнен влагой, из-за чего весь экипаж тартаны сильно потел. Поскольку надо было маневрировать для захода в довольно приличную, защищенную бухту, шли на веслах. Гребцы приготовились к бою, надели броню, у кого какая была, но шлемы пока не напяливали, поэтому почти у всех оселедцы мокрыми мочалками прилипли к выбритым черепам. Мол в порту длинный, вдоль всего южного берега бухты. Возле него стояли под разгрузкой две тяжелые галеры и средиземноморский вариант гукера, который здесь называют сайком — судно длиной метров тридцать и шириной около девяти, водоизмещением тонн триста, с блиндом под бушпритом, главным парусом и марселем на грот-мачте, которая стоит примерно посередине судна, и латинским парусом сетти — косым четырёхугольным с наветренной шкаториной — на маленькой бизань-мачте. Сайки обычно называют полуторамачтовыми судами. С этого выгружали живых быков. Наверное, провиант для турецкой армии, которая стоит на границе с Персией. Баштарда ошвартовалась по носу у сайка, две галеры начали моститься впереди нее, а остальные ждали, чтобы стать вторым и третьим бортом. Тартана тоже легла в дрейф в бухте, ожидая, как будут развиваться события. Наши чайки далеко отсюда, чтобы их не заметили с берега, придут через нескольок часов, поэтому, если первый вариант захвата не удастся, отступим до их подхода и реализуем второй.

Вариант был прост и нахален. Среди турецких мамелюков много славян, поэтому отличить казака в турецких доспехах от воинов султана вряд ли кто сможет. К баштарде устремились несколько турок, наверное, местные маленькие начальники, чтобы узнать, кто прибыл, и доложить большому начальству, а затем согласовать церемонию встречи. Они зашли на прибывшее судно — и исчезли. На причал спустились псевдо янычары и направились к ближним городским воротам, которые находились на расстоянии метров сто от мола. Вышагивали важно, осознавая себя воинами великого султана. Возглавлял процессию этнический турок, сбежавший к казакам от преследования властей на родине. Что он натворил — никого не интересовало. Крестился, в бою бежит не раньше остальных, законы товарищества почитает — значит, свой. С галер сошел второй отряд «янычар» и тоже зашагал к воротам. Они двойные. Первые в начале тоннеля, который длиной метров шесть, потом железная решетка, сейчас поднятая, а в конце — вторые. Охрана там небольшая. Насколько я разглядел, снаружи в тени у стены стояли и сидели человек восемь. Еще столько же, наверное, внутри. Плюс в караулке и в двух башнях, что по обе стороны ворот, могут быть по несколько человек. Охранники расслаблены, смотрят на прибывших с любопытством. На город давно никто не нападал. Подозреваю, что даже самый старый охранник служил до сегодняшнего дня без хлопот и потрясений, оружием пользовался разве что для того, чтобы взбунтовавшуюся чернь разогнать. Говорят, неблагодарные подданные султана недавно восставали и занимались переделом движимого имущества. Может быть, «наш» турок был одним из бунтовщиков.

Первый отряд «янычар» исчез в затененном тоннеле. Второй подошел к воротам через пару минут и сразу набросился на стражу. Бой был короток. Подданные султана, которые находились неподалеку, сначала не поняли, что происходит. Купцы, моряки, рыбаки, грузчики и просто зеваки смотрели на расправу, скорее, с удивлением, пытаясь понять, чем стража не угодила янычарам?! Впрочем, у янычар репутация отморозков-беспредельщиков, спроса с них никакого. Только когда с галер начали сбегать казаки, облаченные кто во что горазд, самые сообразительные рванули от них вдоль высокой и толстой городской стены с криками «Враги!». Кто-то бежал к другим воротам, а кто-то, самые сообразительные, подальше от города.

Я ошвартовал тартану правым бортом к левому борту сайка, палуба которого опустела. Из открытого трюма доносилось мычание быков и поднимался густой аромат навоза. Поскольку почти все члены моего экипажа — деревенские жители, для них запах навоза — запах родины.

Как-то я стоял в Новороссийске под выгрузкой рядом с судном-скотовозом, которое привезло из Австралии тысячи три голов крупного рогатого скота. Издали судно походило на пассажирский лайнер. Вблизи эта иллюзия исчезала, в том числе и благодаря аромату навоза. Скот привезли по государственной программе улучшения российского поголовья. Я пообщался по радиостанции с капитаном-филиппинцем. Мужик был болтливый, нарассказывал много чего. Рейс длился сорок дней. За это время несколько коров сдохло. Трупы якобы выбрасывали за борт на радость акулам, которые, по утверждению капитана, следовали за судном от Австралии, отстав только в холодных водах Черного моря, но при этом и экипаж объедался мясом, хотя вряд ли потреблял дохлятину. Несколько коров во время рейса отелилось. У некоторых отказали ноги, что, как я теперь знал не понаслышке, бывает, если животное не подвесить на специальный бандаж, чтобы брал на себя часть его веса. Уборка помещений и кормление скота механизированы. Занимаются этим арабы, у которых контракты — филиппинец презрительно гыгыкнул — по году. Это, конечно, намного больше, чем у филиппинских матросов, которые пашут по девять месяцев. На мой вопрос, следовал ли за ними сеновоз, ответ был отрицательный. Точно так же ответил и я на приглашение прийти в гости на скотовоз. Лучше уж вы к нам, в Магадан.

Капитана сайка — старого грека с такими глубокими морщинами на лице и лбу, словно их прорубили топором — казаки нашли в каюте и сразу перегнали в трюм тартаны. Не самая богатая добыча, но сотня золотых за него упадет в наши карманы. Следом притащили его сундук, наполненный запасной одеждой, обувью и — чему я не удивился — книгой Гомера на греческом языке. У греков и в двадцать первом веке грамотным будет считаться только тот, кто выучил по паре цитат из «Илиады» и «Одиссеи» и точно знает, где у судна левый борт, а где правый, где нос, а где корма.

Я оставил на судне двух казаков и двух джур и вместе с Ионой отправился в город. Там опознал кусок стены и церковь, которые доживут до моего следующего (или не следующего?!) посещения этого города. Несмотря на то, что этот город какое-то время был частью первой Римской империи, ничего от римлян не осталось. От второй, Византии, остались церкви, часть которых турки превратили в мечети. И кривой планировкой Трабзон напоминал намного уменьшенный Константинополь. Прогулка моя закончилась у большой овощной лавки, которую не успели разграбить казаки. Торговцем был турок лет двадцати семи с пухлыми, обслюнявленными, розовыми губами, которые казались чужими среди густых черных зарослей бороды и усов. Губы подрагивали от страха.

— Много у тебя арбузов? — спросил я на турецком языке.

От моего вопроса турка перемкнуло. «Висел» он секунд двадцать. Так бывало с продавцами в крутых магазинах бытовой техники и электроники, когда я от скуки упреждал назойливое внимание ко мне, задавая первым их любимый вопрос: «Я могу вам чем-нибудь помочь?»

— Вчера привезли целую тележку, — угодливо улыбаясь, торопливо, словно отрабатывая паузу, ответил торговец.

— А своя тележка у тебя есть? — задал я второй вопрос.

— Конечно, — ответил он. — Двухколесная, осла запрягаю в нее.

— Погрузи на нее в первую очередь арбузы, но не все, штуки три здесь оставь, добавь дыни, виноград, яблоки и груши. Отвезешь всё это на мое судно, — приказал я. — Второй ходкой отвезешь всё ценное, что найду у тебя.

— Меня по пути казаки убьют и всё отберут, — предупредил турок

— Мой слуга проводит тебя, а я здесь побуду, прослежу, чтобы больше никто тебя не грабил, — сказал я.

Пока торговец вместе со стариком, у которого в левом ухе было медное кольцо — знак раба, — грузином, скорее всего, (или как там они сейчас называются?!), запрягали в тележку осла и нагружали ее фруктами и ягодами, я обследовал двухэтажный жилой дом, в одном крыле которого и располагалась на первом этаже овощная лавка. В мужской половине я нашел мешочек с дюжиной золотых монет разных стран и парой сотен турецких серебряных акче, два больших серебряных блюда и кувшин литра на три и сильноизогнутую саблю с клинком из посредственной стали, но в украшенных серебром ножнах из черного дерева. Лавка почти в центре города, и торговец не выглядит ни глупцом, ни лодырем, а бедноват. В женской обитали три жены торговца, старшей из которых было лет двадцать пять, а младшей не больше пятнадцати, и одиннадцать детей — девочек больше — разного возраста, но не старше десяти лет. Жены были в белых льняных рубахах, подвязанных под грудью разноцветными шелковыми лентами, и обвешаны золотыми побрякушками, как новогодние елки. Без дорогих подарков с тремя не справишься. Младшая жена была самой красивой. Излишне выщипанные, в ниточку, и сильно загнутые брови придавали ее лицу милую глуповатость. Так выглядел бы побрившийся чебурашка.