Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 17

Следующая наша цель — Иеноам. Добирались до него два дня, хотя могли бы уложиться и в один. Спешить теперь незачем. В разгромленном Гезере армия основательно пополнила продовольственные запасы и обзавелась средствами перевозки их. Наш обоз стал длиннее раз в пять. За многочисленными повозками шли вьючные животные, а за ними — навьюченные рабы-мужчины.

Иеноам оказался раза в два меньше Гезера. Стоял на невысоком холме, защищенный каменными стенами высотой метров пять. Местами кладка была выполнена, мягко выражаясь, небрежно. В нескольких местах видны следы ремонта сделанного мастеровитее. На такую стену я бы залез без всякого специального снаряжения. С юго-восточной стороны склон холма был пологим. Там находились главные городские ворота, защищенные по бокам двумя башнями высотой метров десять и выступающими вперед метров на двадцать. Это было самое слабое место в обороне города, поэтому и защитили лучше. Именно здесь, но не к воротам, а к куртине южнее их, и начали египтяне делать насыпь. Горожане не встретили фараона Мернептаха «хлебом и солью», когда мы подошли к Иеноаму во второй половине дня, более того, прислали переговорщиков лишь на следующее утро, что было воспринято, как оскорбление, и послужило отказом от переговоров, объявлением начала штурма. Подозреваю, что задержка даже на полчаса была бы сочтена неуважением. Мернептаху понравилось брать и грабить города. Потом льстивые царедворцы напишут о его великих подвигах, как делали о его предшественниках — и потомки будут читать и восхищаться, как читал и восхищался и сам нынешний фараон. Чати Панехси пообещал своему правителю, что осада будет короткой. На этот раз он обошелся без моей помощи. Я один раз подсказал Панехси эффективный способ захвата городов, а человек он неглупый. Объехав Иеноам, он сам выбрал место, где лучше насыпать пандус. Я бы выбрал это же.

Рабов теперь было много, так что работа закипела. Египетские солдаты лишь прикрывали их, не давали нападать защитникам города. Впрочем, особого сопротивления не было. Иеноамцы поняли, что обречены, поэтому вину не усугубляли, зря не гибли. Рабство для многих было лучше, чем смерть. Как здесь говорят, лучше быть живым шакалом, чем дохлым львом. Самые шустрые пытались ночью прокрасться через наш лагерь и удрать, поэтому до самого рассвета то тут, то там раздавались крики и лязганье оружия.

Колесничие не принимали участие ни в защите работающих, ни в работах. Мы стояли километрах в трех от Иеноама, рядом со скошенными полями, высокую стерню на которых поедали наши лошади. Дни проводили в поиске добычи и охоте. Добывать через два дня стало нечего, потому что не так уж и много было возле города деревень, а удаляться от армии на большое расстояние опасались. Там бродили отряды шасу — воинственных кочевников, грабивших обе стороны конфликта. Уже пропало несколько небольших египетских отрядов, ушедших за добычей слишком далеко от лагеря.

Меня не интересовало дешевое барахло, которое можно найти в деревнях. Развлекались с Пентауром охотой. Заодно снабжали свежим мясом себя и своих рабов. Здесь пока что много газелей и антилоп. Отстреливали обычно пару. Одну разделывал, подвесив за задние ноги к нижней ветке дерева, мой старший раб Тадай, а вторую — лично Пентаур. Деревьев здесь тоже много. После Та-Кемета кажется, что слишком много. Сняв шкуру, стелили ее на земле внутренней стороной вверх, а потом складывали на нее куски мяса и съедобные внутренности. Впрочем, съедобным считается все, за исключением содержимого желудка и кишечника. Просто лучшее мясо идет хозяевам и их наложницам, а остальное — рабам. Готовят на два раза. Половину съедаем в обед, половину — на ужин. То, что на ужин, оставляют в бронзовом котле, накрытом крышкой, который ставят в дотлевающие угли, чтобы томилось. До утра на такой жаре все равно не дотянет, испортиться. Завтрак у нас легкий, вегетарианский — хлеб с вином или пивом.

Перед ужином ходим вместе с остальными колесничими смотреть, как продвигается насыпка пандуса. Все уже большие специалисты осадного дела, точно определяют, когда будет готов. Правда, каждый день мнений не меньше двух.

— Послезавтра закончат, — уверенно говорит один колесничий.

Второй, который пару дней назад предсказывал, что закончат сегодня, решает не рисковать и добавляет еще день:

— Послепослезавтра.

Кто-то из них окажется прав, потому что работы осталось дня на два-три.

— Потом ворвемся в город и…! — мечтательно произносит первый колесничий.

— Да, развлечемся! — на этот раз соглашается с ним второй колесничий.

Война — это жизнь вне закона. Черная дыра, в которой «хорошо» и «плохо» аннигилируются, не образуя ничего нового. С войны, как и из черной дыры, никто не возвращается. Точнее, тело твое может опять оказаться в мирной жизни, но душа останется по ту сторону, из-за чего все понятия обесцветятся. Ты становишься моральным дальтоником, который одинаково легко, без раскаяния и сочувствия, спасает и убивает.

Джет собрал всех колесничих перед обедом. К тому времени по нашему лагерю уже разнесся слух, что утром было нападение шасу на Мернептаха, когда тот охотился. На самом деле напали на слуг, которые должны были загонять зверя на охотников, но слуги — это неблагодарное продолжение хозяев, поэтому нападение сочли актом терроризма. С террористами во все времена разговор короткий.

Шасу — это общее название кочевников и вообще всех семитских народов, проживающих северо-восточнее Египта. Переводится, как чужеземцы, пастухи, пленники. Иевусеи — это тоже шасу, но городские, облагородившиеся. Египтяне до сих пор, а прошло более трехсот лет, не могут им простить захват почти всей своей страны на полтора столетия. Оккупация Египта пошла впрок обеим сторонам. Шасу приобщились к городской культуре, а египтяне переняли у них колесницу, чешуйчатый доспех и составной лук.

— В поход пойдут одни колесничие, без пехоты. Она нужна здесь для штурма города. Командовать будет Сети — старший сын нашего правителя. Выдвигаемся после полуденной жары, — довел до нашего сведения командир колесничих корпуса «Птах». — С собой взять продукты на пять дней.

То есть, наследник засиделся в лагере и решил развеяться и заодно наказать зарвавшихся кочевников. Я видел его несколько раз едущим в колеснице на охоту. Всем воинам настоятельно порекомендовали не охотиться там, где это делает фараон и его сын. Поэтому мы ждали, поедут ли они и куда, и если да, то отправлялись в другую сторону. Сети уже под пятьдесят. Лицо круглое, раскормленное. Нос с горбинкой, как у отца. Если на худом лице Мернептаха такой нос смотрелся органично, то на круглом лице Сети казался чужеродным, эдакой помесью рязанского с грузинским. В отличие от отца, париков не носил, голову защищал от солнца белым немсом в золотую полоску, из-под которого на правое ухо свисала прядь черных с сединой волос, и красился не так усердно, хотя от моды не отставал. Или чувство вкуса у него обострялось только во время военного похода. Я заметил, что цивилизованные народы, в отличие от индейцев и прочих дикарей, наносят яркую боевую раскраску только в мирное время, а в военное храбрость подсказывает им не привлекать к себе лишнее внимание.

Поскольку корпус «Птах» всегда шел первым, его колесничие возглавили колонну, растянувшуюся на несколько километров, несмотря на то, что ехали в два ряда. Впрочем, строй и дистанцию не соблюдали. Настроение у всех было такое, будто едем на охоту. Большую часть колесничих составляют коренные египтяне, впитавшие с материнским молоком привычку жить в мире и спокойствии, поэтому при первой же возможности забывают о том, что находятся на войне. Одолев километров двадцать, встали на ночлег. С нами не было пехоты, приученной к несению караульной службы, эту обязанность пришлось нести катанам, приученным только к управлению лошадьми и их выпасу. На всякий случай я выбрал место для ночлега поближе к лошадям, чтобы в случае ночного налета успеть смыться. На месте шасу я бы обязательно напал. Они упустили такой прекрасный шанс расправиться с врагами и сказочно разбогатеть.