Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 20

Ко мне прискакал посыльный от Эригия с приказом ударить в тыл вышедшим из Электринских ворот горожанам. Мы были ближе всех к врагу и быстрее остальных приготовились к бою, поэтому и выдвинулись первыми. Я собирался зайти в тыл со стороны ворот, приблизившись к ним метров на триста, чтобы не попасть под обстрел лучников, которые вместе с зеваками толпились на верхних площадках обеих башен. Сосредоточив основное внимание на вражеских стрелках, я не сразу обратил внимание на оплошность фиванцев. У меня поразительная способность замечать то, что «неправильно», но иногда не сразу понимаю, почему оно привлекло мое внимание. Так и сейчас, глядя на Электринские ворота, я чувствовал, что что-то неправильно. По мере приближения к ним это чувство становилось все ярче, пока резко, после беззвучного щелчка в мозге, не наступил момент истины: внешние и внутренние ворота были открыты и, более того, их никто не охранял. Еще можно было бы найти какие-то разумные аргументы по поводу того, что не подняли мост через сухой ров, но бросить ворота открытыми и без охраны — это было глупостью на грани предательства. Видимо, сторонники войны были уверены, что быстро перебьют македонских саперов и вернутся в город, поэтому не стали привлекать дополнительные силы, посвящать в свои планы многих, чтобы мероприятие не сорвалось. Большинство крепостей захватывают из-за предательства или непростительных ошибок защитников

— За мной! — крикнул я, обернувшись к бессам, и поскакал к Электринским воротам.

Думаю, что мои воины сперва решили, что я рехнулся, и уж точно подумали так те, кто стоял на привратных башнях. Они даже стрелять начали в нас не сразу, а когда мы приблизились к подъемному мосту. Стук лошадиных копыт по дереву моста, видимо, пробил брешь в блокировке сознания фиванцев — и они вдруг осознали, что мы не идиоты, что надо нас остановить. Поздно кинулись. Я уже успел въехать в тоннель, где было прохладно, и цокот копыт умножался эхом, когда у внутренних ворот появились первые вооруженные горожане. Одному было лет шестьдесят, а другому не больше пятнадцати. Наверное, их по возрасту не взяли для нападения на македонских саперов. Сперва я пикой угадал старику в правый глаз, затем догнал решившего удрать юнца и вогнал ему окровавленный наконечник между лопатками, шевелящихся под кожаным доспехом, великоватым, может быть, отцовским. Из башни, что слева от меня, появились еще двое фиванцев средних лет, судя по поношенным доспехам, стражники, которые и должны были охранять ворота, но оба сразу передумали воевать, ринулись в обратном направлении, захлопнув за собой дверь. Я услышал, как заскрипел деревянный засов, которым закрывали ее изнутри. Те, кто стоял на верхней площадке башни, тоже не проявляли активности. Ни стрелы, ни камни в нас уж точно не летели сверху.

Я не был уверен, что остальные конные наемники сразу последуют за нами. Предполагал, что моему отряду придется какое-то время держать оборону у ворот, пока разделаются с фиванцами, сделавшими вылазку, а потом погонятся за уцелевшими и увидят, что ворота открыты. Все оказалось проще. Заметив, что мой отряд без проблем заехал в город, остальные тоже проявили лучшие солдатские качества. Зачем рисковать жизнью, сражаться с какими-то отчаянными парнями, если можно сразу приступить к главному делу воина — грабежу?! Они отправились на войну не для того, чтобы геройски погибнуть или стать калекой, а чтобы вернуться домой богатыми, поэтому ввалились сразу след за нами. Я крикнул бессам, чтобы следовали за мной, и поскакал к центру города, где больше добычи.

Впереди нас бежали мальчишки и орали во всю глотку:

— Македонцы ворвались в город! Македонцы!..

Даже не знаю, считать ли честью, что нас приняли за македонцев, или наоборот?

Где-то на полпути к центру города нас встретил отряд человек в сто, выбежавший из переулка. Судя по плохеньким кожаным доспехам, это ополчение. Вооружены короткими копьями и мечами. Ополченцы не ожидали увидеть нас здесь, поэтому сперва растерялись, сбились в кучу. Мы были готовы к появлению врага в любой момент в любом месте, поэтому бессы без приказа направили вслед за мной коней на фиванский отряд. Мой жеребец сбил с ног командира отряда, а те, кто стоял позади него, шарахнулись в разные стороны. Я начал орудовать пикой. Ее острый наконечник легко пробивал кожаные доспехи. Рядом со мной сек врагов ромфеей Битюс, держа ее одной рукой и управляясь очень ловко. Каким бы странным и вроде бы не очень удачным ни казалось оружие, оно становится грозным в умелых руках, привычных к нему с детства. Ополченцы дрогнули и побежали в обратном направлении. Мы их догоняли и кололи или рубили, оставляя на улице «дорожку» из трупов, словно стрелочки, по которым идущие за нами должны будут найти нас. Расправившись с последним, я придержал коня и огляделся.

Фивы отличались от Афин разве что меньшим размером. Фиванцы тоже живут на улице, а домой приходят спать. Дома по большей части одноэтажные с портиками и внутренним двориком. У богатых дом и дворик побольше и иногда есть сад. Заметив верхушки деревьев возле одного из домов, я решил завернуть в него.

— Занимайте и грабьте соседние дома! — крикнул я своим подчиненным, после чего приказал Скилуру, следовавшему за мной: — Повесь на воротах щит!

Дверь в закрытых двустворчатых воротах распахнулась после того, как я врезал в нее пяткой. Во дворе было пусто, хотя обычно разгуливают куры, а иногда и поросята. Следом за мной зашел скиф, повесил свой щит на дверь с наружной стороны и закрыл ее, подперев заеложенной палкой, которая стояла у забора рядом с воротами. Хозяина палки вышел, хромая, из конюшни, которая была слева от ворот. Судя по рваному старому хитону, это был раб, судя по вытянутому черепу — фракиец, судя по коричневым пигментным пятнам по всему телу — долгожитель. Видимо, придумал простой способ наконец-то умереть. Нет уж, пусть еще помучается.

— Где твои хозяева? — спросил я.

— Не знаю, — ответил старый раб. — Уехали из города перед осадой. Меня оставили присматривать за домом.

— Только тебя одного? — задал я второй вопрос.

— И еще двух старых рабынь. Никому не нужны старики, — рассказал он.

— Что ж, показывай дом и что в нем осталось ценное, — предложил я.

В конюшне стояли две верховые лошади и мул. Лошади были справные. Фиванцы славились разведением и выучкой боевых жеребцов. Эти два и мул пригодились бы в пути. Странно, что их оставили. Наверное, хозяева убегали впопыхах. Еще два стойла были пусты. Ни курятника, ни свинарника не обнаружил. Наверное, у хозяев аллергия на курятину и свинину. Зато в большой кладовой стояли нижней частью в углублениях, вырытых в земле, восемь красновато-коричневых пифосов, больших, почти в мой рост. У каждого по четыре ручки, а на боках были черные орнаменты в виде шагающих гоплитов. Один пифос был с солью, второй — с оливковым маслом, третий — с солеными оливками, четвертый и пятый — с мукой, остальные — с пшеницей. Под потолком висели шесть низок вяленой скумбрии и два копченых свиных окорока. Значит, свинина реабилитирована. Под кладовой был винный погреб. Прямо с порога в нос мне ударил сильный запах прокисшего вина. Вниз вела пологая каменная лестница. При свете принесенного рабом масляного светильника я разглядел, что погреб намного меньше и ниже кладовой, мне пришлось сильно наклонить голову. В нем стояли всего четыре пифоса, по два с каждой стороны от лестницы. Левые были наполнены красным вином, правые — белым. В дальнем правом пифосе вина осталась самая малость.

В хозяйских комнатах был небольшой бардак. Заметно, что отсюда убегали впопыхах. Обстановка простенькая. В гостиной низкий большой стол и шесть лож возле него. Бедные греки едят сидя, богатые — лежа. У македонцев все сложнее: знатный юноша ест сидя, как простой пастух, пока не убьет кабана. Видимо, это у них такой способ извести диких свиней. Вторым признаком богатства был мраморный пол. Третьим — мозаика во всю стену. Какой-то мужик со свирепой, зверской мордой душил маленького льва с милой мордашкой, похожего на котенка. Видимо, это один из подвигов Геракла, причем схвачена вся морально-этическая суть этого действа. В следующей комнате тот же психопат издевался над безобидной ланью. Здесь, кроме двух скамей и трех табуреточек с мягкими, из овчины, сиденьями, стоял сундук с шерстяными и льняными тканями разных расцветок. В третьей, самой дальней, комнате тот же самый изверг душил змейку с непропорционально большими глазами, наверное, вылезшими из орбит от боли. Здесь стояла широкая низкая кровать, застеленная плотной шерстяной тканью темно-красного цвета. Возле дальней стены расположились два больших ларя из дерева, покрытого черновато-красным лаком. Когда я зашел в эту комнату, старая рабыня укладывала в ближний ларь какие-то тряпки. Увидев меня, испуганно вжала голову в плечи, будто ждала, что сейчас рубану саблей, хотя оружие было в ножнах, и выронила на мраморный пол женский хитон желтого цвета с красной каймой по подолу.