Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 21

— Выложи все из ларей, — приказал я. — Сейчас приедет моя жена и выберет, что ей понравится.

— Да, господин, — покорно молвила старуха.

— Потом иди на кухню, готовь обед. Нас будет пятеро, и про себя не забудьте, — распорядился я.

— Да, господин, — повторила она.

Наверное, старушку перемкнуло от страха.

Я вышел во двор. Там как раз Скилур отгонял от ворот македонских гоплитов из фаланги, которые пришли налегке, без сарисс. Тоже хотят поживиться. Их было шестеро. Если бы не мое появление, скифа смяли бы.

— Идите дальше! Город большой, добычи хватит всем! — крикнул я.

Не уверен, что гоплиты знали меня, но, видимо, угадали, что командир, и решили не спорить, торопливо зашагали по улице.

— Поезжай за нашей арбой. Пусть быстро едут сюда, — отдал я распоряжение Скилуру.

Того, что захватим в этом доме, на двух и даже четырех лошадях и муле не увезешь. Это не нищих трибаллов и иллирийцев гонять по лесам. Такая война мне нравится больше.

Хотя над воротами занятого мной дома висело знамя нашего отряда — две скрещенные, золотые ромфеи на синем фоне — посыльный от командира наемной конницы нашел меня не сразу. Может быть, потому, что был изрядно пьян. Фиванцы добавляют в вино травы, благодаря чему вставляет оно быстро и непредсказуемо. Мои бессы по пьяне передрались между собой. Выясняли, какой род важнее. В итоге решили пить вино только разбавленным водой наполовину, не меньше.

На улицах города нам постоянно попадались арбы, везущие трупы убитых горожан. Мы в городе уже третий день, а покойников все никак не вывезут. Заносчивых и беспринципных фиванцев не любили не только варвары, но и греки из других полисов, и, пользуясь случаем, отыгрались. Мужчин перебили почти всех. Оставшиеся в живых сейчас вывозили убитых в братскую могилу — большой овраг за городом — или ломали крепостные стены. Александр Македонский приказал стереть Фивы с лица земли, как первого и главного предателя.

Эригий жил под другую сторону агоры и тоже в богатом доме. Принимал меня в гостиной, возлежа на ложе, застеленном львиной шкурой. Мне предложил возлечь по другую сторону стола на ложе, застеленное черной овчиной. Будем считать это признанием того, что я по жизни черная овца. Судя по припухшему лицу, местное вино не оставило командира равнодушным. Языком он шевелил с трудом, поэтому я не сразу понимал, что говорит.

— Наш царь приказал отдать ему всех фиванцев. Завтра утром их надо вывести на поле возле храма Аполлона. Туда же придут работорговцы. Все горожане, метеки и рабы будут проданы в рабство, — огласил Эригий царскую волю.

— У меня только старик и две старухи, — сообщил я. — Их тоже пригнать?

Командир наемной конницы посмотрел на меня, как на недоумка, и произнес медленно, с трудом управляясь с языком:

— Кто купит стариков?!

— Вдруг наш царь решил разбогатеть?! — пошутил я.

Эригий шутку не понял:

— Ему и без стариков хватит.

— А что с остальной добычей? — поинтересовался я.

— Всё остальное наше! — гордо заявил командир, словно именно по его наущению царь отказался от своей доли.

Если учесть, что мы до сих пор не получили ни гроша из зарплаты, Александр Македонский принял мудрое решение.

— Город будет разрушен. Перед уходом каждый воин должен поджечь дом, в котором сейчас живет, — продолжил Эригий.

Дома построены их камня, деревянных деталей в них кот наплакал, так что сжечь будет трудно, но спорить я не стал. Подожжем, что сможем. Остальное бесхозное добро растащат жители окрестных деревень.

— Когда уходим? — спросил я.

— Пока не знаю, — честно признался командир наемной конницы, наверное, потому, что вранье потребовало бы более длительного издевательства над языком. — Может, когда стены разрушим.

Сжалившись над ним, я не стал задерживаться, поехал к себе. По пути заглянул к Битюсу и проинформировал о приказе македонского царя. Новость огорчила бесса. Он завел себе юную наложницу — гречанку, дочь хозяев дома. То ли сказалось длительное воздержание, то ли нашел свою вторую половинку, но старый вояка запал на девчонку. Ни расставаться с ней, ни продавать ее родителей в рабство Битюс явно не хотел. У бессов принято заботиться о родственниках, даже если это родственники наложницы.

— Девчонку можно спрятать в арбе с награбленным, а вот что делать с ее родителями — не знаю, — сказал я. — Кто-нибудь обязательно донесет, что ты их скрываешь.

— Ладно, время до завтра есть, что-нибудь придумаем, — решил Битюс.

Дома, а я считал свое нынешнее место обитания своим домом, меня удивил Скилур. Скифы слабоваты на выпивку. Остановиться не могут и пьянеют быстро. У греков даже есть выражение «Наливай по-скифски», то есть неразбавленное вино. Скилур нашел дорогу в винный погреб — и никакие мои уговоры и приказы не смогли свернуть его с пути праведного. Вот и сейчас юноша был пьян и при этом усиленно изображал из себя трезвого.

— Я слышал голоса в погребе, хотя там больше никого не было! — громко, но, по его мнению, шепотом, сообщил Скилур.

— Больше пей — и будешь слышать голоса везде, — сказал я, решив, что у скифа началась белая горячка или, по-простонародному, «белочка».

— Они говорили, что скорей бы мы убрались отсюда! — продолжил юноша. — Это проклятое место, надо срочно уйти из этого дома, иначе с нами будет беда!

Я, конечно, не специалист по пьяным галлюцинациям и прочим чертям, но из общения с более удачливыми пьяницами знал, что «белочка» предпочитает обсуждать абстрактные темы, типа «быть или не быть?» или «кто виноват и что с ним сделать?». Рекомендации убраться из какого-то места обычно имеют материальную основу. Отослав Скилура отсыпаться, я пошел в винный погреб.

Там было прохладнее, чем на улице, но и воняло прокисшим вином. Стараясь шагать бесшумно, я спустился по лестнице и замер возле нее. Сперва было тихо, лишь со двора доносились звуки работающей ручной мельницы — старая рабыня молола нам муку, чтобы рано утром испечь пресные лепешки. Затем я услышал шорох в дальнем правом углу, в районе почти пустого пифоса. Подумал, что крыса. Нет, опять зашуршало, и производил эти звуки кто-то крупнее грызуна.

— Тебе показалось, — услышал я приглушенный мужской голос из дальнего правого угла винного погреба.

Затем опять зашуршало.

— Когда они уже уберутся?! — поинтересовался приглушенный плаксивый женский голос.

— Не скоро! — громко произнес я и приказал: — Вылезайте из укрытия!

Голоса и шорохи мигом стихли.

Поняв, что по собственному желанию спрятавшиеся не вылезут, я позвал Скилура с оружием и раба с масляной лампой, который, судя по мрачной физиономии, знал, кто прячется в винном погребе. Скорее всего, сам и помогал им спрятаться там, потому что умело отодвинул дальний правый пифос, который своим боком закрывал лаз в соседнее помещение площадью метра три на три. Оттуда сразу вырвалась сортирная вонь. В тайном помещении было оборудовано ложе и стояли шесть расписных ваз с водой и едой, еще одна большая и дешевая, как ночная посудина, маленький сундучок с деньгами и драгоценностями и несколько узлов с одеждой. То-то мне показалось странным, что в комнатах не было ни одной красивой дорогой вазы, которые являются обязательным атрибутом богатого дома и которые обычно не забирает с собой во время быстрого бегства. В тайнике пряталась супружеская пара, хозяева дома. Им было лет по сорок, причем муж казался моложе жены, когда-то красивой женщины. Фиванки считаются самыми красивыми из гречанок и, как я заметил, не напрасно, хотя типаж был не мой. Утраченную красоту хозяйке дома заменяли золотые украшения с драгоценными сейчас камнями, которые в будущем будут считаться в лучшем случае полудрагоценными: бирюза, янтарь, аметисты, опалы, нефриты, лазуриты… Особенно сейчас ценится бирюза, которая считается верным средством от сглаза. Многие греки, особенно дети, носят бирюзовую бусинку с нарисованным глазом, чтобы на них не наслали порчу. Судя по количеству украшений, раньше женщина была ослепительной красоты. Выйдя на солнечный свет, она долго хлопала ресницами и истекала слезами, промывавшими кривые дорожки на щеках, напудренных чем-то белым, то ли мукой, то ли мелом, то ли еще каким-то неведомым мне косметическим средством. Аня и Делми тут же сняли все драгоценности с жены и отобрали у мужа золотой перстень-печатку и браслет с пятью жемчужинами средней величины и не самого высокого качества. Жемчуг сейчас считается мужским камнем, повышающем потенцию. Еще больше драгоценных украшений было в сундучке. Такое впечатление, что хозяйка дома имела по отдельному комплекту на каждый день недели и парочку про запас. Зато монет было мало и в основном серебряные. В узлах хранили дорогие ткани и одежду из них и несколько пар женских сандалий. Все это Аня и Делми сразу утащили в дом, чтобы примерять. Кстати, Делми уже вроде как не рабыня, а младшая сестра Ани, несмотря на то, что старше годами. У фракийцев, скифов, иллирийцев и других «варварских» племен раб считается младшим членом семьи с ограниченными правами, а не говорящей скотиной, как у цивилизованных греков.