Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 33

Лишь один из них, Александр Линкестид, назначенный командовать фессалийской конницей, попробовал наехать на меня на второй день после выхода из Сард, потребовав сразу половину добычи. Он, видимо, решил, что командует всей конницей корпуса, в том числе и Скифской илой. Это был упитанный молодой человек девятнадцати лет отроду с сонным лицом, в котором постоянно и с переменным успехом боролись спесь и лень. Подозреваю, что именно лень спасает его от смерти, иначе бы такого надутого индюка уже давно кто-нибудь грохнул на благо всего горного княжества Линкестида и не только. Это княжество было присоединено к Македонии при царе Филиппе, где он позже и был убит. По размеру оно невелико, но находится на пересечении двух караванных путей, ведущих с юга на север, из греческих полисов к иллирийским варварам и дальше, и с запада на восток, от Адриатического моря к Эгейскому, что приносило княжеству немалый доход. Александр Линкестид был последним представителем княжеской династии по мужской линии. По женской власть в княжестве не передавалась. Уцелел он после убийства Филиппа только потому, что сразу переметнулся на сторону своего тезки, нового македонского царя. Поскольку Александр Македонский, получив власть, извел под корень всех претендентов на трон из рода Агреадов, таковым мог стать Линкестид, потому что из этого рода происходила мать Филиппа, бабушка нынешнего царя. Подозреваю, что Александр Македонский взял с собой в поход Александра Линкестида именно для того, чтобы тот все время был под надзором и не имел возможности покуситься на трон. Мало ли что взбредет в голову македонской знати, пока царь будет шляться вдали от родины?! Возьмут и выкликнут этого спесивца новым царем. Александр Македонский явно недолюбливал своего тезку и родственника, поэтому и отправил вместе с Парменионом, с глаз долой. Старый вояка тоже не питал добрых чувств к спесивому горскому князьку, поскольку, во-первых, и сам, как родственник Агреадов, имел право, пусть и шаткое, на македонский трон, а во-вторых, как я понял из обмолвки, подозревал, что Линкестида готовят ему на замену в командиры левого крыла. Разговоры о наследнике престола уже витают по македонской армии. Желающих предать Александра Македонского пока мало, но учитывают возможность его гибели в бою, потому что в сражении на реке Граник показал себя слишком безбашенным, а такие долго не живут, даже несмотря на предсказания пифий. Не знаю, что именно сказал Парменион Александру Линкестиду, но тот перестал требовать поделиться с ним. Более того, при виде меня его спесь мгновенно преодолевала его лень и отрабатывала за двоих, превращая лицо в театральную маску. Самое забавное, что цвет лица становился белым, а белая маска в греческом театре обозначала женщину, ведь актерами были только мужчины.

Я не привык оставаться в долгу, поэтому обрадовался, когда мой отряд захватил в плен знатного перса Сисина — сорокалетнего коротышку-толстяка с маслянистыми темно-карими глазами, которые, как казалось, источали елей и прочие благости на того, на кого смотрели. Он скакал на красивом вороном жеребце, невысоком, но удивительно стройном, гармоничном, в сопровождении свиты из десяти воинов и пяти рабов, которые ехали на клячах и вели на поводу по вьючной лошади, основательно нагруженной, как догадываюсь, самыми необходимыми богатому персу дорожными предметами. Дорога была в стороне от пути движения македонского войска, поэтому путешественники ехали неспешно и без опаски. Ни сам Сисин, ни воины, ни рабы не решились оказать сопротивление, когда увидели бессов, выезжающих из зарослей на дорогу впереди и позади них.

Видимо, перс принял нас за местных воинов, потому что закричал властно на хорошем, почти без акцента, греческом языке:

— Я посланник царя царей Дария! Если со мной что-нибудь случится, вас найдут и казнят!

— Я посланник царя Македонии, и мне плевать на царя царей! — произнес я шутливо, подъезжая к нему. — Если будешь вести себя хорошо, с тобой ничего не случится, отпущу после получения выкупа.

— Ты, наверное, надеешься на богатый выкуп?! И зря! Я всего лишь бедный чиновник, выполняющий поручение своего господина… — сразу завел жалобную песню хитрый перс.

— Бедных чиновников продают в рабство, — напомнил я.

— Не совсем бедный, — сразу поправился он, — но и не так богат, как ты думаешь.

— Откуда ты знаешь, как я подумаю?! — насмешливо поинтересовался я.

— Умный всегда догадается, о чем думает другой умный и отважный воин! — лизнул перс.

— Кто ты такой и куда ехал? — остановил я вопросом поток лести.

— Меня зовут Сисин. Я мелкий чиновник, служу царю царей Дарию, выполняю его поручения, — представился он. — Какие поручения даст, те и выполняю.

— И какое выполняешь сейчас? — спросил я.

— Мой повелитель послал меня во Фригию сказать правителям городов, что он спешит им на помощь, — рассказал он, глядя мне в глаза своими честными, маслянистыми, истекающими самыми лучшими чувствами.

— Он придет сюда зимой?! — не поверил я.

— Царь царей сейчас спешно собирает войско, чтобы прийти ранней весной, — поправился Сисин.

Я не сомневался, что он врет, как и в том, что не скажет истинную цель своей поездки. Никаких бумаг при нем не нашли, значит, те, к кому он ехал, знали его в лицо и верили на слово. То есть Сисин был не простым чиновником, а выполнял какую-то секретную миссию. Может, под пытками расскажет, какую, но и тогда, скорее, подтвердит то, что от него хотят услышать. Я прикинул, что именно хотел бы услышать от пленного перса — и придумал способ отомстить своему тезке из рода Линкестидов.

— Пожалуй, подарю тебя своему командиру Пармениону, — решил я.

— Я слышал, что он — великий полководец, — сказал перс.

— И человек не глупый, поэтому не падкий на лесть, — подсказал я.

Я, конечно, польстил Пармениону, обозвав его не глупым. Нет, он, ни разу не дурак, но думать на несколько ходов вперед не умеет. Мне пришлось дважды и очень подробно изложить свой план: якобы Сисин сознался, что ехал к Александру Линкестиду, чтобы уговорить его убить Александра Македонского и за это получить сто талантов золота и македонский трон.

— А он говорил такое? — спросил Парменион.

— Человек он слабый, изнеженный, боль должен переносить плохо. Под пытками в чем только не признаешься, особенно, если подсказать, что хочешь услышать, — поделился я.

— Он потом откажется от своих слов, — возразил старый вояка.

— Конечно, откажется, — согласился я, — но кто ему поверит?!

Как мне рассказывал Эригий, близко знавший царя с юношеских лет, боязнь, что его скинут с трона, была пунктиком Александра Македонского. Малейший намек на такое лишал правителя способности трезво оценивать ситуацию, отделять слухи от фактов.

— Пожалуй, ты прав! — восхищенно произнес Парменион, до которого наконец-то дошло, сколько всего хорошего получит, если замысел удастся: и перед царем выслужится, и конкурента уберет. — Если выйдет, как ты говоришь, награжу щедро! — пообещал он.

Я опасаюсь таких обещаний. Подчиненный должен командиру, а не наоборот. Иначе от тебя постараются избавиться.

— Можешь наградить прямо сейчас, — предложил я. — Бокалом твоего прекрасного вина.

— Я тебе целую амфору отдам! — воскликнул он.

— И амфоры возьму, — сказал я, зная, что от подарков командира отказываться даже опаснее, чем быть его должником.

Обработанный Сисин был отправлен к Александру Македонскому под охраной из воинов, преданных Пармениону. Вернулись они через две недели вместе со свитой из верных царю воинов, которые должны были сопроводить к нему Александра Линкестида, снятого с должности командира кавалерии в нашем корпусе. Князька не казнят, что малость огорчит Пармениона, но с тех пор Лиинкестид будет постоянно находиться в лагере своего родственника под строжайшим надзором, даже в сражениях не будет участвовать, чтобы не смог перебежать к врагу.