Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 49

Восход солнца мы встретили на вершине холма, от которого начиналась длинная, километров десять или больше, и широкая долина с небольшим наклоном к нам, зажатая с одной стороны горами, а с другой — невысоким хребтом. Она разделена на поля, огороды и бахчи, с которых убрали урожай. Были, наверное, и сады, но все деревья и кусты вырубили персы, а также убрали межевые камни и засыпали канавы, которые могли бы помешать их коннице и колесницам. Вражеская армия, построенная, готовая к бою, ждала нас на противоположном конце долины, занимая ее во всю ширину и почти треть длины. В тылу на холмах стояли бесчисленные шатры самых разных цветов, из-за чего казалось, что на склоны накинули огромное покрывало, сшитое из лоскутов. Очень большая армия. Первый раз буду побеждать такую большую.

Александр Македонский опроверг мои самые нелестные предположения — не повел нас в бой сразу с марша, как было при Иссе. Проехав со свитой на отдалении вдоль вражеского строя, он долго и яростно спорил с Парменионом, а потом ушел в свой шатер, который как раз закончили устанавливать на вершине холма. Армии был отдан приказ располагаться на отдых до следующего утра. Я бы, конечно, не возражал выиграть сражение прямо сегодня, но завтра, после отдыха, тоже ничего, и будет даже как-то приятнее.

Скифская ила стоит на левом фланге крайней во второй линии. Македонская армия занимает по фронту в два раза меньше места, чем персидская, поэтому наши фланги загнуты внутрь, чтобы не дать охватить их. Нам придется первыми встретить вражескую конницу, которая захочет зайти в тыл. Если не захочет, останемся зрителями. Место, по меркам македонцев, не почетное. И это мягко сказано. Парменион до сих пор не простил мне отказ от самоубийственного мероприятия. К счастью, я не македонец, поэтому даже рад, что оказался не в первой линии. На нынешнем месте у меня больше шансов уцелеть. Хотя на войне никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Позади Скифской илы стоит наемная пехота — пеонийцы и агриане, пришедшие сюда из горных районов будущей Болгарии, которые должны поддерживать нас. Во время сражения у Иссы их было сотни три-четыре, а сейчас не меньше тысячи. Они вооружены дротиками, по три-четыре у каждого. Один дротик держат в руке, а остальные в кожаном мешке, висящем за спиной. В другой руке легкий круглый щит. На поясе висит кинжал или нож, который греки называют «друг у пояса». Из доспехов у них лишь высокие кожаные шапки, набитые овечьей шерстью, и длинные кожаные рубахи, которые доходят до зашнурованных голенищ высоких ботинок. Как и положено горцам, отличаются безрассудной смелостью на начальном этапе боя. Если бой затягивается и можно смыться без последствий, смело так и делают.

Я на своем коне крайний слева в первой шеренге, чтобы быстро повернуть илу навстречу прорвавшемуся врагу. Тогда я стану крайним правым в другой первой шеренге. Поэтому Битюс не справа от меня, как обычно, а позади. Его конь время от времени тревожно всхрапывает. Старая боевая животина чувствует, что скоро начнется сеча. Наверное, улавливает нервное напряжение хозяина. Я тоже нервничаю, хотя стараюсь не показать этого. Последние минуты перед сражением — самые тяжелые, тягучие. Когда схлестнемся с врагом, волнение сразу улетучится. Я буду весь сосредоточен на бое.

На правом фланге началось движение. В македонской армии всегда начинает правый фланг. Начинает и выигрывает. Левый фланг типа на подхвате, хотя обычно несет наибольшие потери. Зачем-то правый фланг повернул направо и пошел на юг. Наверное, царь Александр решил удлинить линию фронта. Другого разумного объяснения для подобного рискованного действия у меня не было. Надо было проделать это до того, как мы сблизились с врагом.

Между двумя нашими флангами образовался просвет, в который ожидаемо ломанулась персидская конница. Бедолаги провели две ночи без сна, ожидая нашей атаки, и теперь у них был шанс рассчитаться с нами за такое издевательство. Впрочем, до поры до времени я ее не видел, а догадывался о действиях врага по крикам македонцев из первой линии. Сейчас они кричали, что на них несутся колесницы. Эти две сотни колесниц, оснащенных серповидными клинками везде, где только можно было присобачить, наводили македонцев на грустные мысли. Я пытался объяснить, что не так страшны колесницы, как их малюют, что лучники, поставленные россыпью перед строем, быстро перебьют лошадей и возниц, превратив грозное вроде бы оружие в бесполезное, но мне не верили. Когда первый раз сталкиваешься с чем-то незнакомым, а колесницы уже давно по указанной мною причине превратились из боевого транспорта в пассажирский, оно кажется ужаснее. В персидской армии есть еще и слоны, которые тоже вызывают опасение, но их меньше на порядок. Да и прислушались к моему совету держать наготове факелы с длинными рукоятками. Слоны боятся огня не меньше, чем остальные животные.

Обычно я в гуще сражения и не слышу «музыку» боя, а на этот раз довелось. Впереди нас и справа шло рубилово. Персидская конница наседала — македонцы отбивались. Звон оружия, треск ломающихся копий, гул от ударов по щитам, конское ржание, яростный ор и жалобные стоны раненых… Когда слышишь это, на душе становится муторно, подкатывает тошнота. Я начинаю понимать тех, кто стоит в задних шеренгах, ждет-ждет, слушая это, а потом не выдерживает и убегает.

Персы явно продавливали наш левый фланг. Стоящие перед нами в первой линии фессалийские всадники начали пятиться. Персы, как и французы, грозны первым порывом, импульсивным, «на соплях». Надо не дрогнуть, продержаться какое-то время, пока чувства ослабеют. Тогда персам и французам становится скучно, и они решают заняться чем-нибудь более интересным типа «А ну-ка, догони меня!». Пока что импульс не слабел, и фессалийцы прогибались. Справа от нас и вовсе персидская конница, а это были по большей части массагеты-саки, проскочила в разрыв между флангами и оказались в тылу македонской армии. Если бы она развернулась направо-налево и ударила по не самым стойким войскам, стоявшим во второй линии, судьба сражения была бы решена. К счастью для нас, победила жадность. Кочевники решили, что уже победили и ломанулись грабить наш лагерь. Большой и красивый шатер царя Александра стал их путеводной звездой. Смертельная угроза для македонской армии стремительно удалялась от нее, практически не нанося урона.

Наблюдать за происходящим на правом фланге мне стало некогда, потому что к нам прорвалась вражеская конница. Это были не кочевники, а персидская знать, закованная в дорогую броню, железную или бронзовую. Кони у них тоже защищены кожано-металлическими доспехами. Почти у всех всадников есть луки, но сейчас орудуют короткими копьями и саблями. Они добивают отделившихся от строя фессалийцев и наваливаются на мою илу, повернувшуюся к ним. На меня несется всадник на вороном коне, который держит копье над плечом. У копья длинный, сантиметров двадцать, листовидный наконечник, надраенный так, что отражает солнечные лучи. Этот наконечник я вижу отчетливо, а вот самого всадника и его коня — размыто, общё. Наверное, потому, что наконечник является для меня сосредоточением опасности. Перс целится мне в незащищенную шлемом, нижнюю часть лица. Я успевая поднять и сместить немного вправо щит и слышу и чувствую рукой силу удара железа о железо. Наконечник соскальзывает, уходит вправо, за пределы щита и прикрытой им головы. Я бью саблей по гибкому кизиловому древку. Замах короткий да и древко упругое, поэтому удар получается недостаточно сильным и резким, чтобы перерубить его, но сбивает вниз, дает мне пару секунд на то, чтобы нанести второй по руке, которая держит копье. Этот удар мощнее и приходится по твердой поверхности — железному наручу. Лезвие сабли рассекает металл и пусть и неглубоко — руку под ним. Я увожу саблю вверх как бы собираясь замахнуться — и колю острием в черную бороду в районе правой щеки. Растительность на лице перса курчавая, как у пуделя. Может быть, завита искусственно. Персы — они такие манерные, холеные. Какими бы волосы на лице ни были, брызнувшую из раны кровь они впитывали запросто. Об этом персе, как об опасном противнике, можно было бы забыть, вряд ли продолжит бой, но я не удержался и кольнул саблей во второй раз, чуть выше. Целил в правый глаз. Перс в последний момент отклонился, и я попал ему правее широкой ноздри мясистого носа. На этот раз острие влезло глубже, и я даже успел заметить, как начали тускнеть выпуклые глаза, похожие на две бусины для четок, изготовленные из черного агата.