Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 36

Гай Попиллий Ленат долго прокашливается, после чего сообщает результат переговоров:

— Нас выпустят, если отдадим всех заложников и пленников…

Его речь прерывает радостный гул.

— …а также все оружие, доспехи, припасы и личные ценные вещи. С собой каждый сможет взять припасы на наделю, чтобы добраться до Нарбо-Марциуса, — продолжает легат.

Радость резко сменяется возмущением.

— Ты хочешь отдать нас на расправу, легат?! — кричит какой-то легионер.

— И еще одно условие, самое унизительное: нам придется пройти под ярмом, — заканчивает Гай Попиллий Ленат.

Наступает тишина, продолжительная и зловещая. Я подумал, что сейчас легионеры кинутся на легата и порежут на куски. Однако все продолжали стоять в строю и молчать. И я догадался, почему. Выйти из каструма без оружия и доспехов — это верная смерть, а если отчморят, то уж точно не убьют, иначе некому будет сознаваться в собственном унижении.

Гай Попиллий Ленат опять прочищает горло и говорит:

— Пусть каждая центурия посовещается и даст мне ответ. Кто согласится, тот утром выйдет со мной через главные ворота, кто не захочет…

Легат не договаривает. Каждый и так знает, что будет с теми, кто не сдастся.

— Разойдись! — командует он.

Мой отряд собирается возле палатки, в которой живу я, на данный момент единственный жилец. Моим подчиненным не хочется принимать условия, но и умирать нет желания. Они ждут, что я заставлю согласиться, чтобы потом говорить, что не хотели, но опцион надавил. Им сейчас кажется, что будет не так стыдно, если перекинуть стрелки на меня. Только вот я не собираюсь сдаваться. Не из-за предстоящего позора. При желании я смогу удалиться от него на достаточное расстояние. Мир велик, и в нем много мест, где слышали, что есть какие-то римляне, но об их делах знают мало. Мне не хочется терять оружие. Я привык к своему луку, сабле и кинжалу. Да и кольчуга со шлемом дались мне не просто. С какой стати отдавать их каким-то дикарям?!

— Вы всё слышали, так что решение принимайте сами, а я передам его легату, — начал я. — Что до меня, то сдаваться не собираюсь. До вечера сколочу небольшой плот, сложу на него оружие, доспехи, припасы и личные вещи и ночью, держась за него, сплавлюсь вниз по реке. До рассвета уплыву далеко от кимвров. Там склочу плот побольше и на нем сплавлюсь до моря, найду место стоянки римских купцов и с ними вернусь в Мизен.

Я не знаю, на какой именно реке мы находимся, но, скорее всего, она впадает в Атлантический океан. Римское купцы, вслед за карфагенскими, уже освоили маршрут на остров Британия за оловом. Это все еще стратегический металл. Благодаря ему, получают оловянную бронзу, из которой в том числе отливают панцири и шлемы, более крепкие, чем железные, хотя и более тяжелые. Так что есть шанс найти на побережье римскую факторию.

— Кто умеет плавать и готов рискнуть, могут присоединиться ко мне. Остальные выйдут утром с легионом. Так что обдумайте и сообщите, кто поплывет со мной, — закончил я.

Почему-то был уверен, что обязательно сдадутся в плен галлы, потому что соплеменники им ничего плохого уж точно не сделают, и сабины, потому что не умеют плавать, а болеарцы и иллирийцы отправятся со мной. Не ошибся я только на счет сабинов. В плен им сдаваться не хотелось, но еще больше боялись плавать в реке. Болеарцам и иллирийцам было плевать на предстоящий позор, а терять по большому счету было нечего, кроме взятых недавно трофеев, от которых они сами избавились, чтобы не попасть под раздачу. Мало ли, вдруг кимвры захотят отомстить тем, кто устроил им засаду?! Зато галлы, все восемь человек, решили отправиться со мной, хотя я точно знал, что двое не умеют плавать.

— Мы с тобой, — сказал за них всех Дейти.

— Зачем вам рисковать?! — удивился я. — С кимврами ваши соплеменники, ничего плохого вам не сделают.

— Мы из другого племени, и мы — воины, а не волы, — объяснил галл.

Выслушав его, я сделал вывод, что чем выше уровень цивилизованности, тем меньше людей, готовых отстаивать честь.

— Тогда за работу, — сказал я и объяснил, что надо изготовить узкий и сравнительно легкий плот с девятью рукоятками по бокам, за которые будут держаться пловцы.

Лучше было бы сделать большой и крепкий, способный выдержать девять человек, но такой пришлось бы сколачивать на берегу под обстрелом. К тому же, враги поняли бы, для чего он нужен, и постарались бы помешать.

— Бревна и доски забирайте, где найдете. Утром это все достанется кимврам, так что никто возмущаться не будет. И сходите к снабженцам, наберите припасов на дорогу, — распорядился я, а сам отправился к легату.

Гай Попиллий Ленат расположился в своем шатре, который недолго послужил Луцию Кальпурнию Пизону Цезонину. От шатра Квинта Цецилия Метелла отличался только тем, что штора, закрывавшая отделение с кроватью, была темно-коричневой. Видимо, сделаны по одному образцу, утвержденному руководством республики несколько веков назад. Римляне, как и китайцы, простуживаются от ветра перемен. Легат пил белое вино из бронзового кубка на высокой ножке. На боках кубка был барельеф с мужиком, издевающимся над кошкой. Голову даю на отсечение, что это один из подвигов Геракла, которого римляне без зазрения совести сделали и своим героем. Гай Попиллий Ленат молча сделал жест рабу — сухощавому ассирийцу с непривычным для его народа, хмурым лицом — и тот подал мне такой же кубок с вином. Я не ошибся, на барельефе был Геракл, но романизированный, без бороды.

Легат жестом предложил мне сесть на трехногий табурет и спросил коротко:

— Пойдешь со мной?

— Нет, — ответил я. — Уплыву ночью по реке.

— Я так и подумал, что ты не захочешь сдаваться, — сказал Гай Попиллий Ленат. — Я бы тоже уплыл, но мне нельзя. Придется испить до дна здесь, а потом в Риме, где во всем обвинят меня, потому что больше некого.

Я знал, что он прав, что на него повесят всех собак, своих и чужих, но все же произнес:

— Зато твоя совесть будет чиста: ты оставался в каструме и не виновен в гибели легиона, даже спас, кого смог.

— Спасибо на добром слове! — криво ухмыльнувшись, молвил он. — Если доберусь до Рима, обязательно потребую, чтобы тебе дали в награду римское гражданство.

— Думаю, что твое требование сочтут несвоевременным, — предположил я.

— Может быть, — произнес он и потребовал: — Допивай и уходи.

Я залпом осушил кубок, вино в котором было на удивление хорошим, и покинул шатер, чтобы не мешать человеку сводить счеты с собственной совестью. В отличие от сведения счетов с жизнью, этот процесс бесконечен и не переносит свидетелей.

Ночью вода в реке и море кажется теплее, чем днем. Может, потому, что воздух становится холоднее. Впрочем, так кажется только первые минут пятнадцать-двадцать. Потом начинаешь замерзать. Стараясь грести бесшумно, мы плывем по течению ближе к высокому левому берегу, на котором расположились лагерем кимвры и их союзники. Там горят несколько костров, возле которых сидят по три-четыре человека и тихо разговаривают. Наверное, предвкушают завтрашний восторг от зрелища унижения заносчивых римлян и делят добычу, которая достанется им в каструме. В сторону реки не смотрят, а если и смотрят, то нас не видят. Мы в одежде и с вымазанными золой лицами. Может быть, самые зоркие заметят плот, на котором горкой сложены наши вещи и припасы на дорогу. Поскольку утром каструм достанется кимврам, снабженцы раздавали продукты всем, кто желал. Таковых было мало. Все равно ведь враги отберут лишнее, оставят самую малость, чтобы не сдох по дороге до Нарбо-Марциуса. Остальные кимвры спят и, наверное, видят во сне свой завтрашний триумф. У меня прямо руки чесались высадиться на берег и на прощанье перерезать несколько десятков глоток. Сдержался потому, что ночи коротки, а нам надо затемно убраться, как можно дальше от этих мест.

Когда вражеский лагерь остался позади, Дейти, который плыл по передним по другую сторону плота, предложил: