Знамение. Вторжение (СИ) - Ильясов Тимур - Страница 8

Это Ференц Лист… Вальс Мефистофеля…

Какого-то черта именно эта вещь, однажды мною где-то подслушанная, приходит ко мне «в гости» именно в этот момент? Вся — целиком и полностью. Неимоверно сложная, мрачная, трагичная и пугающая дьявольской виртуозностью. Придуманная человеком, который, вероятно, был не вполне психически здоров, если позволил столь безумным нотам излиться на бумагу…. И давно нет более возможности прослушать гениальные мотивы снова. Однако моя коварная память работает хоть и выборочно, но все же исправно, вынимая воспоминания из темных, казалось бы полузабытых чертогов, и теперь проигрывая нужные мотивы четко и на полной гребаной громкости.

Дерганые, рваные, почти диссонирующие ноты мелко стучат. Крохотными чертятами они будто прыгают вверх по препятствию, забираются выше, цепляются ловкими ножками и ручками, но стоит мелодии добраться до пика верхних частот, как они сваливаются вниз, чтобы после отряхнуться и начать путь заново.

Безумное тревожное крещендо изнывает в виртуозном демоническом танце, но… после перетекает в изумительные мелодичные переливы, которые безупречно кружатся и закручиваются, поражая изысканностью и красотой. Однако следующие ноты безжалостно обрушивают прекрасные структуры и зловещая тьма вновь выходит на передний план, напоминая кто в доме хозяин.

Быстрые пальцы музыканта стремительно носятся по роялю с умопомрачительной скоростью, поражая сверхвозможностью пианиста, порождая звуки, которые напоминают раскаленную лаву, которая брызжет и пузыриться, обжигая вулканическим жаром.

После того, как мелодия достигает вершины, она вдруг обрывается, темп снижается и устало плывет, похожая на широкую и сильную реку, текущую по равнине. Тонкие и высокие ноты, будто изредка тянущие вверх руки просящих о помощи утопающих, дают понять, что впереди будут снова пороги и страшнейший водопад, который разрушит все живое, чтобы бы ни находилось в водах реки.

Ноты тянутся и изнывают, изматывая нервы и заставляя дрожать в треморе тревожного ожидания.

И… разрядка наступает!

Сначала тягучие воды ускоряются, затягивая потоки в вихри и водовороты. Бесы снова появляются над поверхностью воды. Они самодовольно расправляют конечности, берутся за руки и с ревом несутся вперед к обрыву. Мелодия нарастает, переливаясь стремительно повышающимися нотами, разрывается на пределах громкости, трещит и отчаянно плачет, скорбя о незавидной судьбе, уносящий ее к роковому концу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А потом… с треском обрушивается вниз…

Вальс Мефистофеля…

Название в полной мере соответствует самой композиции…

Мне не по себе от этой возникшей в моей голове мелодии. Пусть она заглохнет и больше никогда не появляется снова…

В моей руке — ружье. От него до сих пор пахнет порохом и гарью от недавно сделанного выстрела. И этот резкий и настойчивый запах мне нравится. Он придает мне уверенности. Именно так, как когда-то мне понравился прокуренный дух предбанника перед мужским туалетом. В советском кинотеатре, где я оказался вместе с отцом во время перерыва между сериями. Я, крохотный дошкольник, стоял рядом с гигантом — отцом, который деловито дымил папиросой и, щурясь, поглядывал на меня сверху вниз. А я чувствовал себя важным, причастным к чему-то взрослому, надолго запомнив этот грубый запах табака, казавшийся мне по-настоящему мужским. Много лет спустя, это давнее детское воспоминание, одно из немногих, связанные с отцом, вероятно сказалось на моем болезненном пристрастии к курению, от которого я до сих пор тщетно пытаюсь избавиться…

Как бы то ни было, в компании прогорклого аромата жженого пороха я ощущая себя сильным…

— К черту все…, - бормочу я себе под нос, отгоняя липнущие, мешающие сосредоточиться на текущем моменте, невпопад подсунутые мне мелодию и воспоминания, будто избавляясь от назойливого роя мошкары, преследующего рыбака летним вечером у берега степной реки.

Во второй руке я сжимаю в кармане пластиковый брелок от нашего внедорожника. Мой заветный ключ, который может открыть нужную дверь, за которой кроется долгожданный выход из затруднительного положения, в котором мы находились.

Мой путь лежит по узкой забетонированной тропинке между сплошной стеной и вереницей припаркованных автомобилей. Вдоль внешней стороны здания. Здания, которое я когда-то называл домом, а теперь — кажущееся чужим и враждебным. С темными пробоинами пустых окон. С опасностью, прячущейся в темноте салона каждого автомобиля.

По наработанной привычке, я добросовестно сканирую округу на предмет угроз, но при этом мой взгляд мастерски пропускает пару темнеющих куч на асфальте, а также неправильные силуэты, повисшие на защитных сетчатых козырьках над головой.

Мне нужно двигаться вперед. Вперед и только вперед. Сконцентрировавшись на цели, я пообещал себе больше не делать ошибок, которые я натворил в первую вылазку из магазина, замешкавшись и задержавшись тогда без нужды, и в итоге нарвавшись на проблемы.

Солнце все еще за горизонтом и очередная сцена моего личного фильма ужасов все еще темна, заполнена едва виднеющимися силуэтами и озвучена лишь вязкой тревожной тишиной.

Моя цель — автомобильная парковка, расположенная на противоположной стороне жилого комплекса. А именно — узкий тупиковый закуток шириной на две машины, между старой котельной и торцом здания, сразу под окнами покинутой нами ранее квартиры. Там, где месяц с лишним назад я в последний раз оставил свой красивый серебристый паркетный внедорожник. Мою японскую ласточку, купленную «в масле» восемь лет назад в автосалоне, потратив все имеющиеся на тот момент сбережения, и закрыв тем самым подростковый гештальт, а потом пожалев о допущенной непрактичности.

Всю прошлую ночь мы с женой готовились к моей новой вылазке. Собрали палатку и спальники. Подготовили рюкзаки и несколько коробок с продуктами и водой, которые выставили у внутреннего входа в магазин, там, куда возможно вплотную подъехать на автомобиле.

Прошло лишь пару минут, как я приподнял ставни, защищающие вход в магазин, осмотрелся и прислушался к округе, убедившись, что двор жилого комплекса пуст. И, вооруженный ружьем, который уже однажды спас мою задницу от погибели, одетый в полную «боевую» экипировку, нырнул в бледную мглу раннего сентябрьского утра.

— Туда и обратно. Мы тебя ждем…, - сказала мне напоследок супруга, удерживая до последнего мою руку, с неохотой опуская за мной ставни.

Ее бледное узкое лицо в предрассветном мраке напоминало восклицательный знак. По ее глазам было понятно, что ей было страшнее, чем мне. Страшно снова отпускать меня наружу, учитывая крайнюю неудачу первой моей вылазки, в ночь, когда наш несчастный приятель-сосед своим геройским поступком в последний момент спас нас от смерти.

Жена также была полностью одета и готова. Также, как и дети, которых мы одели и обули, словно кукол, спящими, решив не будить их раньше времени.

Да… Все было готово. Дело осталось за самым главным. За казалось бы простым, но в то же время неимоверно сложным и опасным пунктом — найти наш внедорожник, попытаться открыть дверь электронным брелком, но если аккумулятор в машине исчерпал заряд, то по старинке открыть ее металлическим ключом…

Без происшествий преодолев путь по бетонной тропинке, окаймляющей здание, я остановился, осмотрел темные стекла лоджии угловой квартиры первого этажа, а потом осторожно заглянул за угол, сам оставаясь в укрытии. Туда, где своего хозяина должна была ждать серебристая японская ласточка…

Автомобиль находился на месте…

Увидев ее, мое сердце сентиментально екает.

Машина стоит на положенном месте, обиженно щурясь задними фонарями, словно безмолвно здороваясь с хозяином и обвиняя, в том, что я оставил ее одну, без присмотра, на столь долгий срок.

Ее стекла покрыты толстым слоем пыли, будто густой театральной пудрой, а задние номера запорошены нанесенным ветром песком. Но в остальном паркетник выглядит в полном порядке… По соседству с ней припаркована миниатюрная светлая корейская легковушка. Как младшая подружка по несчастью, она тянется к моей красавице, прислонившись к ней боком, будто ей неуютно одной, а в компании она чувствует себя защищенной. Кореянка также покрыта пылью, однако сквозь свободные от тонировки стекла я могу убедиться, что в ее салоне никого нет и автомобиль не представляет для меня опасности.