Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави - Страница 30

— У нас жареный полоз. Можно пойти набрать свежих овощей и сварить суп, — отозвалась жена Ка.

Ка сказал, что не стоит зря терять время на готовку, лучше подкрепиться тем, что есть. Нужно еще набрать воды, а заодно и скотину напоить.

— У нас много лапа из падэка. Муж может набрать в лесу каких-нибудь побегов, с ними и поедим, — предложила мать Куна.

— Вы пока отдохните, а чуть погодя пообедаем, — сказал отец Куна, достав из тележки лопату и поспешив в сторону леса.

— Пауков-птицеедов отправился копать, — предположил Кем.

Мальчиков разбирало любопытство, поэтому они побежали следом. Когда догнали отца Куна, тот уже осматривал какую-то нору возле ствола каяпутового дерева.

— Вход в эту норку оголен, там уже нет паука, — объяснил мужчина.

— А как выглядит норка, в которой есть паук? — спросил Кун.

— Вход должна оплетать паутина, как прикрытие жилища.

Оглядев близлежащую территорию, отец обратил внимание на нору, вход в которую выдавала светло-серая паутинка.

— Вот здесь живет паук-птицеед! А паутину он плетет, чтобы разные насекомые не пробирались внутрь.

Недолго думая, отец начал рыть землю. Раскопав норку на локоть вглубь, он вытащил паука размером с коробок спичек.

— Ух ты, какой большой! — вскрикнул Тян Ди, а Кун подумал про себя, что паук как паук, и отличается он от остальных пауков только тем, что целиком черный.

— Обычно у паука-птицееда восемь лапок, а иначе считается, что это ненормальный паук, и тот, кто его съест, тоже станет ненормальным… Из паука-птицееда можно сделать подливу, вроде той, из сверчков, или приготовить полусырой лап, подмешав банановых соцветий[103], — рассказывал отец на обратном пути к обозу.

Вернувшись, они увидели еще одного паука-птицееда, добытого Тит Тюном. Мужчины порадовались удачной находке и решили приготовить лап.

— Отлично! Я такого уже два года не ел, — сказал Ка, покуривая самокрутку.

Кам Конг принесла пест и ступку, Тит Тюн положил в нее еще шевелившихся пауков. Он толок пауков со звуком «пок-пок», но по мере того как из насекомых выделялась жидкость, звук превращался в «хлюп-хлюп».

— Эта жидкость — самое вкусное в пауке, — сказал Тит Тюн.

Юноша продолжил толочь, подбавляя в ступку то горсть приправ, то рассол падэка, то каленую рисовую крошку. Аромат распространялся на всю округу, пробуждая у путешественников недюжинный аппетит. Кун принюхивался и сглатывал слюнки.

— Это лап из паука, запоминайте! — сказал Тит Тюн ребятам.

— И так вкусно, только не макайте рис слишком часто. Хорошей жратвы сейчас с собаками не сыщешь. Надо полегоньку… — учил Тит Тюн, перелив лап в большую миску. Отец и Кем принесли охапку свежей зелени и выложили все на поднос. Люди расселись вокруг угощения, обтерев перед этим руки об одежду.

— Кто чем богат — выкладывайте всё! Поедим, а потом сходим за водой.

Кун зачерпнул риса из корзинки, слепил колобок и легонько обмакнул в лап.

— Ну как, пацан, вкусно? — спросил Ка.

— Вкусно.

— Как оно?

— И жирненько, и ароматно, прямо как закуска из сверчков.

— А вы, молодые, не налегайте! — сказал Ка.

— Почему? — спросила Кам Конг.

— Молодоженам не следует есть такие кушанья, а то у них потом случится сущий праздник с ракетами[104].

Раздался взрыв всеобщего хохота, который затих где-то в кронах деревьев еще на подступах к лесной чаще. Звук чавканья становился все громче, что напомнило Куну день, когда они стелили крышу, а потом сидели под домом и так же дружно обедали.

В одну из ночей обоз стоял на лесной опушке. Мать Куна позвала мужа, отдыхающего под телегой, но ненароком разбудила и мальчика. Издалека слышались странные звуки, будто вдали ворочался гром. Кун обрадовался. Он очень соскучился по молнии и грому: жутко хотелось их увидеть и услышать. Но мальчик больше не сетовал на небеса, потому что сразу вспомнил о розгах монаха Кена. Со звуками приближающихся раскатов грома нарастал небесный гул. Кун улыбался самому себе, его переполняла радость оттого, что это происходило наяву.

— Хорошо, что все поднялись. Покараулим повозки с волами, — громко сказал Тит Тюн.

Те, будто дождавшись этих слов, одновременно поднялись на ноги, звякнув бубенцами.

— Сейчас дождь начнется! Где их привязать? — спросил Тит Тюн.

— Вон там, под манговыми деревьями, — ответил Ка.

— Луны на небе не видно за тучами — наверняка польет… — сказала мать Куна и пошла будить дочерей.

Раздался гулкий раскат грома. Молния сверкнула, словно подсветив карту извилистых линий небесных рек. Собаки засуетились вокруг костра.

— Зажгите скорее факелы и привяжите волов! — закричал Ка.

Загоревшиеся факелы закадили густым дымом.

— Ого! И впрямь сейчас польет, — вскрикнул Тян Ди и начал болтать без умолку.

Мать зажгла еще один факел и передала Куну, после чего они выбрались из повозки и пошли искать отца. Тот помогал старику Ка оттащить собранные в круг телеги, чтобы дать волам выход из загона. Кун воткнул факел в землю и поспешил на подмогу. Кое-как они переставили все телеги под манговые деревья и вновь замкнули ими стадо. Раскат грома грянул, как пушечный выстрел. Молнии сверкали яркими стрелами чуть ли не каждую секунду. Начал накрапывать дождь. Отец Куна велел жене вернуться к дочерям в повозку, а сам вместе с сыном примостился внизу, между колесами. Затаив дыхание, Кун ощущал порывы сильного ветра. Молния выхватила поднявшуюся с земли серо-желтую пыль. Отец и Кун, преисполненные чувством радости, гладили по голове собак: — Ну наконец-то мы увидим дождь, — приговаривал отец. — Не замерз?

— Нет. Хочу, чтоб дождь так шел дней десять, — ответил Кун, заставив отца улыбнуться.

Мужчина вытащил самокрутку из-за уха и прикурил от факела. Замерцал красноватый огонек.

— Светло, правда? — спросил Кун.

— Да, прямо как днем.

Ветер и дождь усилились. Тит Тюн громко запел песню о реке Кхонг, а отец Куна и сидевший рядом с ним Тян Ди захлопали в знак поддержки.

— Совсем одурели? Хватит беситься, потушите огонь! — зашикал старик Ка, недовольный поднявшимся балаганом, поскольку считал, что такое поведение до добра не доведет.

Отец Куна послушался и положил рядом с собой арбалет со стрелами. Порывами налетал ветер. Через какое-то время послышалось бряцание бубенцов. Кун потянулся было погладить собаку, но заметил, что пес навострил уши.

— Не дергай собаку, — тихонько проговорил отец.

— А что, воры? — спросил Кун.

— Не уверен, но надо следовать советам дяди Ка.

— Вроде ничего. Собирайтесь, пойдем ловить лягушек! — сказал Ка.

— Уй, а я уж перепугалась, — раздался смех Буа Си.

— А это я вас так испытываю, — отшутился Ка. — Прислушайтесь, лягушки это квакают или нет?

Кун напряг слух и услышал, что с поля действительно доносится лягушачье многоголосье.

— И правда! Пойдемте ловить! — крикнул Тит Тюн.

Люди разговорились, сетуя, что так давно не ловили лягушек и готовы брать всех подряд, сколько поместится в бамбуковом кузовке.

— Кто-то из мужчин должен остаться на карауле. Остается Тит Тюн, — распорядился Ка жестом заставив парня притихнуть. — Возьми у меня ружье!

— Остаться так остаться, только слишком долго не задерживайтесь.

Снова зажгли факелы. Для Куна не имело значения, кто идет, а кто нет: главное, что его брали с собой. Мать забеспокоилась, что нет никакой широкополой шляпы для Куна, ведь мальчик мог промокнуть и простудиться. Отец сказал, что ничего страшного не случится, и передал Куну бамбуковый кузовок, сказав, что его надо как следует привязать к талии. Мальчик успешно с этим справился. Когда все ушли за лягушками, могло показаться, что в обозе не осталось ни души.

— Если кто из воров и ошивался тут, то их уже как ветром сдуло. И нам пора! — сказал отец Куна.