Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави - Страница 29

Перед домом Куна выстроилась вереница повозок. У первой повозки, принадлежавшей Ка, наверху горделиво красовался небольшой красный флаг. В кузове второй уже стоял Тян Ди, маша рукой школьным товарищам. Заметив дочку вьетнамцев Ван Дам, он окликнул ее: — Эй, сестра! Сейчас мы уезжаем, а когда вернемся, привезем тебе гостинец — крупного змееголова! Ты хоть раз видала такую рыбу?

В третьей повозке, принадлежавшей Тит Тюну, уже сидела Кам Конг с поводьями в руках. Сбоку к телеге приторочили бамбуковое духовое ружье — бить птицу.

— Если настреляешь много птиц, то нажарь и привези мне на закуску к выпивке, — попросил приятеля Тит Хат.

— Ага, привезу пару штук, а то ты, бедняжка, только супом из гекконов и пробавляешься, — ответил Тит Тюн.

Замыкала обоз повозка семьи Куна. Два вола бурой масти, одолженные у Плой, казались сонными, но довольно крепкими. Того, что стоял слева, звали Меченый из-за черных пятен на носу и вокруг глаз, а того, что справа, — Рябой: по его крупу до самого хвоста шла череда темных пятен.

Вместе с учителем Тонгом подошел деревенский староста, чтобы проводить односельчан в путь. Шум голосов смолк. Староста подтвердил, что именно сегодняшний день монах Кен нашел благополучным для отправки в путь. Учитель Тонг в беседе с отцом Куна сказал, что школа временно закроется из-за очень низкой посещаемости: многие ученики не ходят на занятия, а некоторые и вовсе появлялись в школе лишь один раз. Все потому, что из-за тяжелых погодных условий и нехватки еды дети вынуждены вместе с родителями заниматься поисками пропитания.

— Да! У всех с собой совки, лопаты, тесаки, арбалеты, перец, соль, рисовые отруби, кувшины, — всего не перечислишь.

— Говорили, у вас ружье есть? — спросил учитель Тонг.

— Есть в повозке, но и мой меч ни в чем не уступает: он дюжину разбойников одолеет — пусть только приблизятся, и преемник луанг-прабангского ачарьи головы им снесет. — Ка вытащил из ножен меч с острым блестящим клинком и показательно сделал пару выпадов.

Старик Ка принарядился в штаны и рубашку болотного цвета с длинными рукавами, подпоясавшись кожаным ремнем. На голове у него красовалась шляпа с пером.

— Еще бы туфли, и не грех сделать снимок на память фотоаппаратом из китайского магазина! — сказал учитель Тонг, вызвав тем самым смех старика.

— Давайте, народ, залезайте в повозки! Я сейчас выстрелю разок, чтобы проститься с духами предков, — сказал Ка.

— Минутку, сначала сделаем перекличку и посчитаем, сколько человек едет, — сказал староста, подняв руку.

— Всего тринадцать человек. В повозке старика Ка три человека: он сам, его жена и сын Кат. В повозке Кема: он сам, жена и Тян Ди. Кам Конг и Тит Тюн. Семья Куна собралась целиком, не оставив никого караулить дом.

Отец Куна попросил обождать минуту, потому что он что-то забыл в доме. Мужчина в мгновение ока вскарабкался по свае на террасу и вернулся с черным тряпичным мешком, в котором лежало что-то продолговатое. Это был кхэн.

Кун уже совсем позабыл, что отец прекрасно играет на кхэне, ведь он так давно не брал в руки инструмент. Засуха не способствовала желанию музицировать.

Отец заиграл. Плавный звук ритмичной мелодии «дэн донг»[101] усиливался на заключительных нотах. Мальчики стали сопровождать мелодию хлопками в ладоши, а отец двигался вправо-влево в такт музыке. Но вот кхэн смолк. Теперь уже захлопали все.

Ка выстрелил из ружья. Кем и Тит Тюн, державшие поводья, выразили недовольство, потому что их волы дернулись от испуга.

— Выезжаем! Если не спустимся по реке Чи за две декады, то вернемся обратно! — сказал Ка, помахав шляпой старосте и учителю.

Повозки потихоньку двинулись на север. Некоторые шли пешком. Собаки бежали рысцой прямо под кузовами повозок отца Куна и Тит Тюна. Кун с горечью подумал про себя, что, не случись бы того злосчастного происшествия на охоте, второй пес сейчас бежал бы рядом. Исун стояла на подножке кузова, держа на руках кошку. Она улыбнулась брату. Мать, управлявшая повозкой, обернулась и тоже улыбнулась Куну.

Обоз выехал из деревни и пошел по полю. Солнечный свет становился все ярче и ярче. Птичка-портниха радостно чирикала на ветке лианы, овивавшей ствол дерева кхой. Стоило Куну указать на нее пальцем, как птичка моментально вспорхнула и пропала из виду. Деревенские ребятишки гнали навстречу буйволов, поднимая клубы пыли. Кун хотел крикнуть им, что они уезжают в далекий край и увидят широкую реку, но от перевозбуждения он не смог вымолвить ни слова.

Обоз почти добрался до опушки леса. Кем и Тян Ди, посмеиваясь, выбрались из повозок, потому как Ка заворчал, что те, у кого есть силы, могут и пешком идти, чтобы не утомлять волов раньше времени.

На подступах к лесу Кун затаил дыхание, потому что никогда раньше не удалялся так далеко от дома. Высокие деревья с редкой листвой упирались в небосвод.

— Куда дальше? Направо или налево? — спросил Кат, когда их повозка въехала в лес.

— Направо.

По дороге в лесу, где песок был более мелкий, чем в поле, повозки покатились быстрее. Листья огромных деревьев не издавали ни шороху, словно замерли.

— А через сколько дней мы доберемся до реки? — спросил Тян Ди.

— Не знаю. Иногда приходится будто на край земли ехать, — ответил Тит Тюн.

— А край земли далеко?

— Далеко. Надо идти миллионы лет.

— А миллионы — это больше, чем тысячи? — не отставал Тян Ди.

— Да.

— Не учи тому, чего сам не знаешь. Иногда бывает и больше, чем множество миллионов — это бесконечность, — вставил Ка.

— Множество миллионов можно сосчитать, а неисчислимое множество — нельзя, — заспорил Тит Тюн.

— Неисчислимое множество тоже можно сосчитать. Например, один святой мудрец смог сосчитать капли дождя, — ответил Ка.

Когда договориться им не удалось, Ка попросил отца Куна посчитать круглые числа.

— Десять, сто, тысяча… бесконечность. Я знаю только так, — ответил он.

Ка и Тит Тюн продолжали препираться. Тян Ди спросил Куна, кому он верит больше.

— Своему отцу, — ответил тот.

По словам Ка, лес они проедут к закату. В самое пекло они сделают привал и пообедают, после чего Ка немного отдохнет в повозке. А Кун с отцом сменят мать. Сестренки Куна возились с кошкой.

— Пока шли, видали клык тигра? — спросила одна из них[102].

— Не-а, только как дятел долбил дупло в дереве, — ответил Кун.

Мать сняла корзиночку с рисом, висевшую рядом с арбалетом, открыла крышку, смешала рис с тростниковым сахаром и предложила сыну: — На, замори червячка, а уж в полдень все вместе пообедаем.

Когда повозки проезжали по теневой стороне поля, жара казалась не такой уж изнурительной. Сестренки Куна притихли, услышав стрекот цикад. Он отзывался в душе эхом нетронутой природы. Через какое-то время Бун Лай сморило, и она задремала. Мать вчетверо сложила пха кхау ма, а затем подложила ткань к себе на колени под головку девочки вместо подушки.

В повозке, забитой до отказа, было не повернуться: кувшин и деревянный поднос лежали сзади, груда разных вещей доходила до самой парусиновой крыши. Слева лежал тесак и сети.

— Как же мы уляжемся спать? — спросил Кун мать.

— Я — с вами в повозке, а отец с собаками — на улице, чтобы охранять нас от воров.

— Не хочешь поесть? — крикнул отец Куна Тит Тюну.

— Не хочу. Все равно у нас кроме падэка ничего нет, — отозвался юноша.

Когда обоз выехал из чащи и приблизился к редколесью, Ка скомандовал всем остановиться на привал. Волам пора отдохнуть и пощипать травки, а людям — подкрепиться. Отец выпрыгнул из повозки, выпряг животных, отвел их под кроны деревьев и дал заготовленный еще в деревне сноп соломы.

— У кого какие припасы? — спросил Ка, когда народ расселся кругом в тени.

— У меня квашеная рыба из вьетнамского магазина.

— Есть четыре вареных и шесть сырых яиц, — ответила мать Тян Ди.