Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави - Страница 28

— Спросите, не жарко ли мне?.. — сказал Ян Луй. И сам ответил: — А меня мантра против огня защищает! — И засмеялся.

Яй Луй умело работал молотком. После проковки краев один из внуков кузнеца ухватил лопату клещами и вставил в рог наковальни, продолжая ровнять кромку молотком.

— С этой стороны вставим черенок, запоминай! — сказал старый кузнец Куну.

Лезвие лопаты снова отправилось в горн.

— Долго ее будут калить? — спросил удивленный мальчик.

— Пока не станет красной. Потом остудим в воде и заточим с помощью напильника.

— Сейчас покажу, как это делается, — сказал внук кузнеца, отирая пот со лба.

Тем временем пришел черед ножа. Юноша достал его клещами и положил на наковальню. Отец Куна захотел самостоятельно проковать нож от пятки клинка до кончика лезвия. Справлялся он не хуже кузнеца. Искры летели в разные стороны.

— Неужели не обжигает? — спросил Кун.

— Не жарче, чем идти по песку в полдень, — ответил отец с улыбкой.

Старый кузнец рассмеялся, вытащил самокрутку, спрятанную за ухом, и прикурил от печи, пуская кольца дыма. Отец передал молоток Куну и объяснил ему, как нужно бить. Кун крепко сжал рукоятку молотка двумя руками и застучал со всей силы. Отец остановил мальчика и вернул молоток кузнецу.

— Вот и молодец, что попробовал. Раньше твой отец приходил и ковал вместе со мной.

— Правда, пап?

— Ага, в молодости-то чем черт не шутит…

Отец Куна был настоящим молодцом и мастером на все руки, к тому же много знал. Он взял нож и с шипением окунул его в воду, после чего снова сунул лезвие в горн. Через какое-то время он достал раскрасневшийся нож клещами и еще раз окунул его в воду. Вставив нож в рог наковальни острием вверх, он стал затачивать до тех пор, пока лезвие не стало зеркально-гладким. Отец снял нож с наковальни и положил рядом с Куном. Они сели, скрестив ноги, и смотрели, как один из помощников кузнеца продолжал трудиться над лопатой.

Кузнец расспрашивал отца Куна о предстоящей поездке: когда отправляетесь, сколько человек едет? Мужчина перечислил тех, кого знал. И сказал, что самое благополучное для отъезда время монах Кен назовет в ближайшие дни.

— Могу тебе только одно сказать: не сажайте Тит Тюна управлять повозкой ночью, — посоветовал кузнец.

— Почему? — отец нахмурился.

— Забудет про волов и те разбредутся по лесу. Он же недавно женился. Ох!

Во время ужина Кун продолжал расспрашивать отца о тонкостях ковки. Тут прибежал Тян Ди с новостью, что вьетнамцы в лавке поставили граммофон. Правда, за прослушивание песенки берут сатанг. Тян Ди уже выпросил у отца монетку, но хочет послушать еще, потому зашел за Куном.

Куну доводилось слушать граммофон дважды в жизни, но это было уже давно. В храме во время церемонии слушания Вессантара-джатаки[93] и в китайском магазине. Однако оба раза он лишь издали слышал звук и никогда не подходил к граммофону близко. Отец дал Куну сатанг и посоветовал мальчикам заказать песню «Тайская кровь течет спокойно»[94], а если ее закажет кто-нибудь другой, то еще лучше — можно бесплатно прослушать. Тян Ди потянул Куна за собой, и они радостно побежали в лавку, несмотря на поздний час.

В магазине ярко горел керосиновый светильник, в отличие от предыдущих вечеров, когда вьетнамцы просто зажигали фонари в жестяных банках. Молодежь и дети толпились, заполонив небольшое помещение, из-за чего ребята не смогли протиснуться поближе к граммофону, а лишь издалека глазели на пластинки. Рядом с музыкальным аппаратом сидел молодой вьетнамец и улыбался посетителям. Из граммофона звучала песня «Плывем по реке Кхонг»[95], сбоку из инструмента торчала какая-то большая искривленная деталь, по форме напоминающая то ли раскрытый капюшон кобры, то ли огромный цветок вьюнка, то ли раструб громкоговорителя.

— Уй! Это же рупор, он усиливает звуки, — ответил Тян Ди.

Когда песня подошла к концу, вьетнамец перевернул пластинку другой стороной: — Если хотите послушать частушки молам, то платите сатанг, — сказал он.

— А я хочу лирические частушки[96], — выпалил Тян Ди и передал вьетнамцу сатанг.

В предвкушении он обхватил себя за плечи.

— Пластинка фирмы «Кратай» из магазина «Нгек чуан», расположенного в Бангкоке… — голос из музыкального аппарата проговорил рекламу фирмы-производителя. — Ох! Ну как же так?.. Слышишь, милая Кам Пхэнг… — зазвучал мелодичный запев.

Голоса стихли, дыхание затаилось — публика слушала безмолвно. Когда песня закончилась, один парень заказал ее повторно. В тот вечер прозвучало еще много частушек, народных напевов и других песен исанского фольклора. Ребята натанцевались так, что заболели ноги. Они уже собрались уходить, как Кун вспомнил, что еще не потратил свою монетку.

— А можно услышать песню «Тайская кровь течет спокойно»? — крикнул он через зал.

— Нет! Когда это станет песней, тогда и услышишь, — недовольно ответил юноша.

— А что, у вас только вьетнамские завывания?.. — огрызнулся Тян Ди, и они с Куном бросились наутек.

Добежав до дома, Тян Ди рассказал отцу Куна, что они не смогли послушать песню, потому что у вьетнамцев такой нет, и сатанг они не потратили.

— Ничего страшного. Может, в школе услышите, — ответил отец.

В эту ночь, такую же душную, как и предыдущие, отец Куна находился в приподнятом настроении и поэтому спел под аплодисменты мальчишек пару частушек.

— Здорово, если бы вы стали исполнителем молам! — сказал Тян Ди.

— Не подначивай меня. Я не артист! Я бы лучше помог нашим школьным учителям, — ответил отец.

Тян Ди рассмеялся и сказал, что рис скоро закончится и еды не останется, откуда тут взять сил кого-то учить? Ведь не будет сил — не будет и знаний.

— У меня знаний полон живот[97] еще с тех пор, как я на год уходил в монахи… И легенды разные помню, и когда Вьентьян образовался, и когда раскол произошел[98]. Вот поедем на рыбалку — расскажу.

— А наша деревня в чьей стране находится? Во вьетнамской или китайской? — спросил Тян Ди.

— А тебе батя что-нибудь об этом говорил? — ответил отец Куна вопросом на вопрос.

— Что мы называемся Сиамом и деревня наша находится в Убоне.

— Вот именно! Я Куна тому же учил.

Отец рассказал, что их провинция самая крупная по территории в Исане[99], раньше она называлась Дон Мот Дэнг[100]. Основателями Убона был подданный Вьентьяна — Пра Во и его младший брат Пра Та. Когда Пра Во погиб в сражении с ополченцами, к власти пришли другие правители, назначавшиеся Бангкоком.

— Когда повзрослеете, съездим разок, посмотрим…

— Тай-ская кровь те-чет спо-кой-но, о-баг-ря-я на-шу зем-лю, чтоб весь мир был наслышан… — затянул отец, но оборвал себя, услышав смешок жены. — Ну как? Могу я учить детей? — спросил он у Тян Ди.

— Не уверен. Поете вы не очень хорошо, — ответил Тян Ди.

— Это почему же?

— Да у вас голос, как у лягушки, что квакает в кувшине падэка, — отрезал Тян Ди и дал Деру.

Наступило долгожданное утро, когда семья уезжала на многодневную рыбалку. Кун так разволновался, что даже заплакал, подумав, что, возможно, они уезжают насовсем…

Тускло-оранжевый солнечный диск только начинал подниматься из-за горизонта, его луч упал на рог запряженного вола. Упряжка отца Куна казалась красивее других, ведь отец так старательно отполировал буйволиные рога напильником и осколком бутылки, что они, казалось, отражали солнечный свет. Бубенчик, свисавший с шеи вола Ка, тоже сиял в лучах солнца. Один из волов тряхнул головой и замычал, другой вторил ему. Цзинь-цзинь — поочередно зазвенели бубенцы. Бубенцы были бамбуковые, но звук от них шел не менее мелодичный, чем от металлических.