Цена твоего прощения (СИ) - Сдобберг Дина - Страница 43

Ловлю её в объятья и понимаю, что всё, вот он мой предел. Надо девочку отпускать. Сейчас. Пусть в свою комнату идёт, но от меня подальше, иначе не сдержусь. Не смогу больше. Только обижать её не хочется, хочу, чтобы поняла, почему решил на расстоянии держаться.

 Честно говорю, признаюсь как на духу. А мне в ответ, что больше и не надо. Вот только поужинаю и можно не сдерживаться. Серьёзно она это? Или издевается? Какой ещё ужин?

На руки её подхватываю, самую ценную мою добычу, и как дракон тащу драгоценность в логово. До порога её комнаты, в которой мы теперь спим, я ещё способен помнить, что нельзя напугать, нельзя ещё раз обидеть, боль причинить, аккуратно нужно, осторожно.

Но стоило опустить свою ношу на постель и мозги вырубились. Совсем. Как разделся, сам не помню, как рвал на ней одежду, всплывает обрывками. Чуть действительно её не сожрал заживо. Помню только мягкое тепло её кожи под своими губами, как мои руки жадно обследовали это тело, запоминая удовольствие от того, как она выгибается. Не вспомню, что в башке перемкнуло, но в ушах стоит её стон в мои губы, от того, что во время поцелуя, я массирую её голову. Знаю ведь, что ей это нравится.

- Больно? - выдыхаю вопрос в широко распахнутые глаза.

- Нет, совсем нет. Просто... Просто много там... Давит. - Дыхание сбито, лицо пылает, глаза отливают ведьминской зеленью, волосы водопадом по подушкам.

Ничего охренительней этой картины не видел, и представить не могу. Моя, до капли, до вздоха, жизнь твою забрал, тело твое дождался и душу заберу! Не оставлю выбора! Меня любить будешь, сама мне сердце отдашь.

Каждым движением её присваиваю, к себе приучаю. Тону в каре-зелёных омутах, себя не помню, ничего важней искр в этих глазах нет и быть не может. Слушаю её сбившееся дыхание, как музыку, выпиваю её стоны, что пьянят покрепче односолодового вискаря. Чувствую, как напрягается всё её тело в моих руках.

- Сабир... - не понимает, что с ней, не знает, во мне опору ищет. Даже сейчас.

Приподнимаю её бедра, крепче к себе прижимаю, ускоряю темп, словно стараюсь за боем собственного сердца успеть. Запечатываю поцелуем её рот на вскрике, ловлю её дрожь всем своим телом. Сжимаю руками выгнувшееся от удовольствия тело так крепко, что, кажется, сейчас сломаю. Чувствую её коготочки, что царапают спину и затылок, чувствую, как жадно меня стискивает внутри неё, и от этого удовольствие кипятком плещет по позвоночнику, вырывая из глотки звериный рык.

- Кусай, Кирра! Сильнее! - рычу, прижимая её голову к своей груди, и сам впиваюсь зубами в девичье плечо.

С@кааа! Как же вкусно! Как охренительно размазывает судорогой, спазм за спазмом. Кипятком, живым огнем по бёдрам и венам! Ловлю затихающую дрожь её удовольствия своим оргазмом, семенем заливаю её пламя, безумный голод утоляю её кровью. И как сумасшедший начинаю зализывать прокушенную собственными зубами кожу на её плече. У неё кровь идёт, а я совсем крышкой поехал, ни капли упустить не хочу.

Заваливаюсь на спину, укладываю её голову на своей груди, устраиваю её тело поверх своего. Кира приподнимается, рассматривает рану на своем плече и вдруг улыбается, шально и пьяно, и тыкает пальцем в кровоподтёк на месте своего укуса, мою шкуру она прокусить не смогла, и с довольной моськой заявляет.

- Мой!

- Весь твой! - соглашаюсь с ней я, снова целуя её глаза и губы и ловлю её ответные поцелуи.

Сабир.

Пара месяцев проносится, как один безумный день. Всё ночи и выходные заполнены нашей страстью. И меня всё никак не отпускает мое наваждение, все никак насытиться не могу. Может, потому что себя сдерживаю, не всё себе позволяю, фантазии в узде держу, что-то так навсегда и останется только в мыслях. Потому что даже в страшном сне, не позволю себе подобное предложить жене.

Часто ездим к деду с матерью. Дедов ветеран, кроме как на Князя уже и не откликается. Когда бы мы ни приехали, он уже стоит у решётки и ждёт. Словно издалека приближение Киры чует.

- Пропал пёс, совсем пропал! - шутливо сетует дед, наблюдая, как ветеран собачьих арен, что и противников и псарей рвал только в путь, подпихивает голову Кире под руки, подставляет горло, как только можно показывает, что доверяет.

Как взрослый, матерый пес, словно щенок на пару с моей супругой носятся по сугробам и долго обнимаются перед каждым расставанием.

Дед со смехом рассказывал, как приехав на день рождения Зафара, прямо при подлетевшей Рубине, начал сетовать, что так и так, мол, внук отойти от жены не может. Обхаживает и задабривает разобиженную Рубиной супругу, все капризы выполняет. И про присланную мной после свадьбы простынь не забыл упомянуть, от чего девку перекосило так, что дед испугался, что лицо у гадины сведет, да так и останется.

- Удивительно, здесь девки себя не берегут, рано знать обо всём начинают. - Плюнул ядом Зафар.

- Так на рано о таких вещах знающей девке мой внук и не женился бы. К чему ему супруга, что про супружескую постель не от него узнала? - ответил дед, тот ещё хитрец.

Вроде и слова хозяина вечера повторил, и в тоже время ткнул, что Рубина то, о том, что в постели происходит, прекрасно знает, раз не стесняется посреди магазина об этом говорить.

- Ну, всё дед, ты теперь официально самый нелюбимый гость Багоевых. - смеялся я, когда дед в красках рассказывал, как умыл стерву.

- Да наоборот, зазывают, чуть ли не каждую неделю, скоро отказывать неудобно станет. - поморщился старик.

На работе Кира землю роет, проверяет филиал за филиалом, одну компанию, входящую в холдинг, за другой. Видно, что уже устает девочка. С осени ведь почти не прекращая, копается во всех этих завалах. И такое откапывает, что только диву даёшься наглости некоторых. Они себя бессмертными считают или что? Хотя сдается мне, что это меня за дебила держат, верят, что не узнаю.

 Но мне и на крыс похрен, когда начинаю замечать темные круги под глазами, бледность, да и уставать девочка стала сильнее и быстрее. Утром может щебетать птичкой, а уже после обеда еле глаза открытыми держать. Вчера вечером не выдержал, сказал, чтоб даже близко к своим цифрам не подходила.

- Не могу, ты же знаешь, что я веду покупку того химического завода, с которого взрывоопасную смесь поставили для взрыва. - Спорит со мной Кира.

- Что там вести? Всё уже куплено, Влад сегодня за документами поехал, вывезет весь этот архив к нам. Там не торопясь разберём. А ты отдыхай. - Настаиваю я.

Наш спор прерывает телефонный звонок, заставивший меня потеряться на несколько минут. Звонил один из бойцов сопровождения, машина, на которой Влад должен был везти все документы из архива, была взорвана почти перед самой отправкой. Влад в тяжёлом состоянии направлен в реанимацию, и не факт, что довезут. В момент взрыва он был на расстоянии двух шагов от машины.

- Кира, езжай домой и никуда из дома! Поняла? - прошу её после того, как в двух словах сообщил, что случилось и куда я срываюсь.

- Да, как скажешь. - Без споров, без истерик, без идиотских фраз типа "ну есть же охрана", она собирает свои вещи за секунды и идёт вместе со мной из кабинета.

Первым делом проверяют машину, на которой поедет она. Отправляю её с Измаилом, сам лечу в больницу. Сижу в коридоре, жду, когда закончится операция, и мысль, что только бы выжил этот ехидный чертяка, меняется другой.

 Кира и в этот раз была права. Значит, был в тех бумагах ответ на мой вопрос.

От операционной передвигаюсь к реанимации. Оперирующий хирург выдал, подойдя ко мне.

- Состояние очень тяжёлое. Но стабильно тяжёлое. - охренеть как обнадежил.

Не успел я открыть рот, чтобы нарычать на врача, чтоб он тогда не рядом со мной стоял, а делал что-нибудь, чему его там учили, чтобы состояние стало лёгким! Чтобы Влад на хрен из этих бинтов выпутался и пошёл на своих двоих! А не лежал, напоминая мумию.