Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 12

Бью лбом в переносицу.

— С-су-ука!

На меня фонтаном хлещет кровь из разбитого носа…

— Поднимайте ее, — картинка перед моими глазами рассыпается битыми стеклами, и только теперь понимаю, что я на полу. — Заприте пока. Сначала похороны — потом казнь. Завтра.

Завтра. У меня есть ещё целый день, чтобы пожить — как щедро.

— Да пошел ты, — с удовольствием повторяю разбитыми губами.

После чего Ибис снова подхватывает меня под локоть и волочет за собой.

На каждое действие есть противодействие. А каждый поступок влечет за собой последствия.

Я могла сразу же после падения с крыши попытаться найти молоток и унести его с собой. Могла не убегать от Чижа. Могла не запирать за собой дверь. Могла не идти закрывать люк, а переодеться и вернуться в столовую, чтобы разделить праздник со всеми и непременно попасться на глаза Главе. Я могла…

Могла поступить по — другому в каждом из перечисленных случаев, но сделала так, а не иначе. И оказалась… здесь.

Камерами временного заключения на Птицеферме служат подвальные складские помещения — попросту говоря, кладовки. Маленькие, тесные, без окон.

В одну из таких «мышиных нор» и приволакивает меня Ибис, а затем без лишних слов швыряет на пол; запирает дверь и оставляет в полной темноте. В духоте, без еды и воды.

А я, вместо того, чтобы биться в истерике, колотить кулаками в дверь и пытаться оправдаться, просто усаживаюсь на пол, обхватываю руками колени, откидываю голову на стену и… улыбаюсь. Я так давно хотела послать Филина с его выдуманной, изуродованной моралью подальше, что это принесло настоящее наслаждение.

И пусть радоваться мне недолго, это того стоило.

Эйфория проходит через несколько часов пребывания в импровизированном подземелье. Приходит осознание: завтра я умру.

Страшно. Немного. Не слишком.

Нет, если бы был хоть какой-то шанс выкрутиться, я бы попробовала. Но Кайра выкрикнула мое имя, а Филин схватился за него, как бульдог за брошенную палку — впился зубами и не отпустит. Плевал он как на прерванную жизнь Чижа, так и на мою. Главе нужно замять конфликт, быстро и грамотно. Что может быть проще — жертва отомщена, преступник повешен.

Пожалуй, выйдет неплохой повод для очередного праздника.

Жаль только Сова не успела сварить новую порцию самогона.

В темноте ощущение времени теряется. Тем более в тишине.

Про меня словно забыли, похоронили заживо в пластиковой коробке. Пластик…На Пандоре почти все из пластика. Серого, безликого. Как и наши жизни.

…Янтарная…

Лишь шепот в голове не оставляет меня в одиночестве.

Сжимаю зубы от бессилия. Кто ты, обращающийся ко мне так? И кем была я?

Юная забастовщица, нарушительница спокойствия, стажер какого-то военного подразделения…

С силой тру виски, пытаясь вспомнить ещё хоть что-то, но в голове снова непроглядный серый туман-кисель. Серый, как чертов пластик.

Пожалуй, смириться со своей скорой смертью проще, чем с тем, что я так и не узнаю правды.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем в коридоре впервые появляются шаги. Медленные, шаркающие, сопровождаемые постукиваем. Тук-тук, тук-тук… Клюка.

Не пытаюсь встать и даже не меняю позы. Какой смысл? Зачем бы Сова ни пришла, но точно не для того, чтобы меня выпустить. За мной прислали бы Ибиса или Момота — того, кто сильнее и не позволит сбежать.

Поэтому сижу и лишь поворачиваю голову туда, где, по моему мнению (если я окончательно не потеряла ориентацию в пространстве), находится дверь.

Она действительно там, потому что, к своему удивлению, вижу свет фонаря снаружи. Оказывается, между дверью и полом есть щель сантиметра в три, но из-за того, что в коридоре тоже было темно, я ее не заметила.

Приглушенный свет, пляшущая тень, шаркающие шаги.

А потом звук льющейся воды.

И я уже не могу усидеть на месте. Сглатываю вязкую слюну и полуприсядью смещаюсь к двери.

Еще никогда в жизни я не была так рада видеть Сову. Она ведь пришла не для того, чтобы переливать воду из одной тары в другую перед моей дверью, просто чтобы помучить меня, правда? Неплохая получилась бы пытка…

Недодумываю мысль, потому что внезапно меня снова накрывает. Да так, что с размаха врезаюсь спиной в стену, а потом сползаю по ней на пол. Будто меня кто-то швырнул.

Вспышка. Белая, слепящая.

Еще одна.

…Стекаю по стене. Ощущение — что все мои кости превратились в желе. Или разбиты вдребезги — я ещё не определилась. Боль адская.

— Вставай, — раздается сверху насмешливый голос. Но поднять голову я не в силах — слишком больно. — Что, — снова насмешка, — теперь ты не такая смелая?

— Да пошел ты, — шиплю через сжатые зубы.

— Неееет, — противно растягивает слова говорящий. Подходит ближе. В зоне моей видимости черные начищенные ботинки. Кажется, я даже могу рассмотреть в них свое отражение. — Теперь-то мы поговорим, — а затем следует серия ударов: по лицу, в живот — кулаком, ногой в блестящем ботинке — в колено.

Больно, но только крепче сжимаю зубы.

— Будешь говорить?!

— П-шел ты, — шепчу на грани потери сознания и сплевываю кровь. Попадаю на себя же. Черт…

Тяжелый кулак замахивается вновь, но очередного удара не следует. Дверь с грохотом распахивается.

— Скорее! Они здесь! Окружают! — кричит высокий молодой голос. Не понимаю, мальчишеский или женский.

Тот, кто меня избивал, выдает целую серию ругательств. А в следующий миг из коридора доносятся звуки выстрелов.

— В окно! Быстрей! — опять этот звонкий голос.

Топот бегущих ног, звон бьющегося стекла, снова выстрелы. На этот раз с улицы.

Прикрываю глаза и испускаю вздох облегчения. Значит, я не зря тянула время — успели.

Новые шаги, быстрые, но легкие. Не поднимаю век, мне кажется, эти шаги я узнаю где угодно.

— Янтарная! — человек приближается. До меня доносится звук соприкосновения чего-то металлического с полом, должно быть, оружия. — Эй, Эм, ты меня слышишь?

Но у меня нет сил даже открыть глаза. Да и куда мне торопиться? Остальное доделают без меня.

— Эм, ты со мной? — меня касаются руки, теплые, бережные. Те самые, которые однажды уже спасли меня — затащили в свой дом, когда я по малолетству участвовала в демонстрации.

Не знаю, откуда мне это известно, но ни на миг не сомневаюсь, что это тот самый человек: парень в светлой футболке, мужчина с ожогом на ладони…

Он аккуратно касается моего подбородка, поворачивает голову из стороны в сторону; не сопротивляюсь. Затем касается ребер. С шумом выпускаю из легких воздух.

— Ясно, — делает какой-то вывод мой спаситель. И уже не мне, а в сторону выхода: — Эй, где там медики?!

— Дорнана подстрелили! Все там!

— Черт.

Судя по звуку шагов, кричащий из коридора появляется в дверях.

— Живая? — спрашивает; тяжело дышит, как после быстрого бега.

— Жить будет, — отвечает тот, кто сидит на корточках возле меня и все еще сжимает мою руку, таким тоном, будто это не он только что звал ко мне медперсонал.

— Тогда пошли, — торопит второй. — Здание еще не проверили. Вдруг заминировано. Валим.

Валим, валим, валим…

Это слово эхом отдается в висках. Мне хочется свалить прямо сейчас — в небытие.

— Эй, так не пойдет, — тот, что держит меня за руку, трясет за плечо. — Не отключайся, — а потом силой заставляет подняться. Тут же оседаю на поврежденное колено.

— Ник! Вы там уснули?! — кричат из коридора.

Ник — мое сознание цепляется за это имя, рвется к нему. Хочу увидеть, хочу понять. Но та я, из прошлого, так и не открывает глаз. И я не вижу — только чувствую.