Борьба незримая (Книга 2) - Чудинова Елена В. - Страница 16

• Предыдущая
• 16/50
• Следующая

- Слушаюсь, г-н полковник.

На этот раз, вслед за звонком и стуком двери, из передней действительно послышался голос Сережи - неразборчивая приветственная фраза, оконченная словами "лучше некуда".

- Связной. Ржевский, зайдите ко мне, - негромко крикнул Некрасов в глубь коридора.

- Сейчас от эсеров?

- Так точно.

- Что ж, послушаем.

- Докладывайте господину полковнику, прапорщик, - сквозь зубы процедил Некрасов, мельком взглянув на вошедшего Сережу, но тут же, невольно насторожившись, посмотрел снова и в упор. Сережино лицо, очень осунувшееся за несколько часов его отсутствия, казалось взрослее. Твердо сжатые губы хранили упрямое и решительное выражение, а серые глаза словно сделались темнее под воздействием какой-то еще не произнесенной, но заведомо нехорошей вести.

- Честь имею доложить, г-н полковник! - бесстрастно отчеканил Сережа. - Мною был получен приказ от господина штабс-капитана вступить в контакт с боевой группой Опанаса.

Люндеквист поморщился.

- Я готов понести всю ответственность за нарушение приказа предумышленное и не имеющее смягчающих обстоятельств, то есть за срыв контакта. - В голосе Сережи прозвучала бесконечная, безразличная усталость. Словно выполняя необходимую формальность, он говорил, не видя перед собой онемевших от изумления Люндеквиста и Некрасова.

"...Собственно - я уже под полевым трибуналом..." Опять Женька?

- Что Вы сказали, прапорщик?

- Я сорвал боевые действия вместе с эсерами.

- Карта укрепрайона? - Люндеквист подался вперед.

- Вот. - Сережа вытащил из кармана смятый пакет. На этот раз изумиться пришлось Сереже: Люндеквист расхохотался негромким и мелким, как рассыпавшийся горох, смехом немецкого педанта. Продолжая смеяться, он шагнул к Сереже и слегка тряхнул его за плечи.

- В старые времена тебе дали бы орден и отрубили голову. Ты хотя бы сам понимаешь, зачем ты это сделал?

- Никак нет, г-н полковник.

- У этого паршивца недурное чутье, не так ли, г-н штабс-капитан? Составьте подробный рапорт, прапорщик. Мне сейчас некогда. В другой раз расстреляю.

"Меньше всего я старался утереть этой историей нос Некрасову. Сережа, сидя на широком подоконнике рядом с дверью черного хода, смотрел вниз - на не по-московски голый каменный двор. - Хотелось бы знать, о чем тут писать рапорт? Ведь все вышло случайно. Если бы не этот бандит, с которым Опанас поторопился переговорить, у меня не было бы тех пятнадцати минут..."

"Если Вы не против... Пройдемте пока ко мне в комнату". - "К Вам?" "Да". - "Извольте". - "Не так решительно, прапорщик, засады там нет". "Тем хуже для меня".

Комната показалась с порога похожей на театральную уборную. Дымка грязи, темнящая оконные стекла, жалкий вид ковра, цвет и узор которого давно растоптан грязной уличной обувью... Много вечернего, дамского на доске трюмо: поломанный сандаловый веер, пуховки, кольца, флаконы, тут же усевшийся маленький бронзовый будда. Остроносая домашняя туфелька на полу. Тесно всюду разбросанные через спинки стульев и ручки кресел (в одном небрежный ворох чего-то женского, кружевного) темные шали и так неожиданно среди них расцветшие татарские газовые ткани, алый и изумрудный огонь, паутинный золотой блеск. Мгновенная память Крыма.

Через два года в сознании вместе с комнатой Елены всплывет и слово "Крым". Сквозной коридор воспоминания.

Но так ли верно, что эта комната напомнила театральную уборную? Быть может, извечное стремление отыскивать в прошлом приметы грядущего через два года подкрасит воспоминание?

Но тогда оживет и еще одно, без чего не сложилось бы облика уборной: ощущение случайного и тягостно ненужного мужского присутствия - во всем. Боль, похожая на пощечину. Здесь неуловимо присутствовали и Марат, и неизвестный Искандер, и кто-то еще... Перейденный предел. Стало понятным взаимное неуважение, мучительно затягивающее общий узел, связавший этих людей, - оно вставало с этой постели, кое-как прикрытой темно-зеленым пледом.

К этой постели она отступила на два неверных шага, не сводя с Сережи зовущих, почти приказывающих глаз: вся ее сила ушла в их взгляд, но она не замечала, как, словно произнося беззвучно жалобу, шевелились ее задрожавшие губы.

- Нет, не подходите ближе... Я хочу... я хочу на Вас смотреть. Вы совсем, совсем мальчик... Я никогда не думала, что это...

Еще шаг - и руки сами стиснули тело, такое хрупкое, что показалось, сейчас затрещат кости, но вопреки этому испугу объятие стало еще безжалостней, привлекая все ближе - пока дыхание не захлебнулось в рассыпавшихся волосах.

- Так пахнет черный цвет...

- Твои губы... как причастие... они все могут смыть... все... Нет! Не надо... Сейчас нет времени... Не сейчас...

- И не здесь.

- Да, да... Но у нас будет время, оно у нас будет... Если ты пришел с тем, о чем говорили... Скажи, скажи мне! Честная ли это игра? Что будет, когда ваши войдут в город?..

Яркое пространство сна пронизала холодная мысль. И руки уже навсегда выпустили ее, еще такую трепещуще близкую... Она на самом деле искала защиты. И в то же время в своей власти над его душным смятением она пыталась узнать... проверить... вытянуть из него все, что он знал. И тогда все стало ясным и простым.

- Что с тобой? У тебя иней в глазах... Ты мне не ответил...

- Что мне отвечать?.. Какая честность может быть с революционным отребьем?.. Даже если сейчас эти твои Мараты и Опанасы нам нужны... Красный остается красным, даже если сейчас не время поминать его окрасочку... Войдем в город - фонарей на всех хватит, не только на бэков... Куда ты?

- Сейчас я приду. - Прежде чем выскользнуть из объятий, она на мгновение прижалась сильнее. Дверь закрылась.

Оставалось только проверить запор и подойти к окну: оно выходило во двор, и крыша ближайшего сарая давала возможность отступления.

18

- Тебе бы стоило перестать читать одно и то же по сотому разу, раздраженно уронил Некрасов, обращаясь к Тутти, забравшейся в угол дивана с неизменным "Принцем и нищим". - Понимаете, подпоручик, хотел было ее отправить к Вику - очень уж беспокойные предстоят деньки... Какое там...

• Предыдущая
• 16/50
• Следующая