Няня по контракту (СИ) - Ночь Ева - Страница 22

— Котик, не обращайте внимания, — сказала она и не дала себе помочь. — На вас дети, вам обе руки понадобятся, я опытная.

После громогласных препирательств, которые слушал весь элитный двор ивановского дома, бабулины вещи перекочевали в мою машину.

— Будет дождь — заболею, простужусь, помру! Дмитрий вам никогда не простит моей скоропостижной смерти!

— Бабуфка, — вмешался в страстный монолог Антонины Викторовны Ромашка, — у меня ма́ячка есть под футболкой. Если замерзнешь, я тебе отдам.

— Мой золотой! — умилилась бабуля до слёз, и вопрос лишних вещей был закрыт, но пока мы дошли до парка, я взмокла без дождя. И вообще не отказалась бы от прохладного душа.

Бабушка семенила вполне бодро и без конца дёргала Селену. Задавала какие-то вопросы, пыталась в неположенном месте дорогу перейти, потребовала веер, мороженое, газировку и туалет. Без всего она прекрасно обошлась, пока мы всё же не внедрились в парк.

Ромашка отставал: у него без конца развязывались шнурки на кроссовках. Приходилось останавливаться и смотреть, как он старательно сопит, высунув язык, и пытается просунуть одни петельки в другие, чтобы завязать бантик.

— Давай помогу! — не выдержал Медведь.

— Не надо, — отворачивался Иванов-младший, — папа сказал, что я должен сам. Против такого заявления и не поспоришь.

После того, как шнурок развязался в третий раз, я решительно встала перед Ромкой на одно колено.

— Настоящий моряк никогда не бросит друга в беде, — заявила я. — Мы тонем, капитан. Нужно помочь. Чем быстрее доберёмся до тени, тем лучше для всех. Поэтому шнурок завяжу я — крепко-крепко, а позже, на лавочке, мы с тобой поучимся делать это правильно. Договорились?

Ромка вздохнул и сдался. Он уже чуть не плакал на самом деле. У него губка нижняя дрожала, он её кусал, чтобы не разреветься. Я не могла допустить, чтобы прогулка превратилась в пытку.

В общем, худо-бедно, в парк мы попали. Мальчишки тут же рассосались в пределах видимости. Какие там шнурки! Не до того! Медведь встретил каких-то друзей, а Ромка застыл, открыв рот: чей-то ребёнок запускал бумажного змея. Красивого до невозможности.

Баба Тоня благополучно сходила, куда ей хотелось, получила газировку и мороженое, а также веер, купленный предприимчивой Селеной, а я просто обмахивалась платком, приходя в себя. Сколола влажные волосы на затылке и зорким взором следила за мальчишками.

Как-то хорошо, мирно стало. Баба Тоня щебечет — подобрела, Селена улыбается. Мишка возится с мальчишками — что-то строят из кубиков и подручных средств, Ромка за змеем следит заворожённо, а я… размечталась.

Вдруг представила: я их мать. А Димка с нами. Отошёл — мороженого, например, купить. Мы гуляем семейством, счастливы…

Опасные мысли, если подумать. Я мальчишкам никто, так, няня без опыта, Димке — никто, но разве уговоришь взбесившееся сердце стучать потише, а душу — перестать надеяться? И ведь понимаю: почти десять лет прошло. Какие могут быть надежды? Но вот сегодня, когда он меня обнимал и целовал… Вроде как и не было этих лет. Я всё та же. Он — такой же, как был. Может, Ирка права: ничего толком и не перегорело? Или зажглось заново, ждало своего часа?

Да, каждый из нас прошёл свою школу жизни. Я повзрослела. Он возмужал. Глупо обо всём этом думать, но невозможно удержаться. Я могу позволить себе хотя бы это — мечты. А если совсем честно, то не готова я повернуть реку вспять.

Вот если он сейчас вдруг явится, встанет на колено и скажет: «Анька, жить без тебя не могу, люблю тебя, Варикова, будь моей женой!» — я испугаюсь. И точно не скажу «да». Сбегу опять. Ну, вот такая я идиотка…

К счастью, никто не спешил мчаться на белом коне, спасать меня от мелких монстриков и одного — очень пожилого динозаврика. И может, это пока хорошо. Я должна привыкнуть и адаптироваться. Закалиться и выдержать три месяца. Потому что должность в Димкиной компании я всё равно хочу. Это без вариантов. Упрямая и упёртая.

Спохватившись, оглядываю слегка испуганным взглядом своё «войско». Бабуля доедает мороженое и блаженным выражением лица. Мальчишки — всё там же и ничего не успели взорвать, затопить, закопать. Я даже дух перевела. Всё, никаких мечт. Работать, Аня!

И в это время у меня звонит телефон. Орёт, как ненормальный:

Не перебивай, когда я мечтаю говорить

Запрещаю, когда наушники в моих ушах

Города забыли про нас, мы таем

Повлиять не пытаюсь я, пытаюсь лишь дышать[1]

Так может звонить только один человек. И я со вздохом нажимаю на приём.

_______________________________

[1] Николай Блажин, слова из песни «Не перебивай»

25.

Анна

— Ты где? — спрашивает Ирка. — Совесть у тебя вообще-то есть? Я же волнуюсь, наверное?

Каюсь. Она вчера звонила, но сразу я на звонок не ответила, а позже забыла. И вот она решила устроить мне допрос, пока я тут чуть живая на лавочке отхожу.

Но рингтон «Не перебивай» не зря на сестру поставлен: можно почти молчать, главное — дать ей высказаться.

— Я в парке, Ир. Мы на прогулку с детьми и бабулей вышли.

— Бабуля? Это что-то новое, а я не знаю? Кто она? Мать твоего Иванова или бабушка?

Короче, Ирка сыпала вопросами, слова вставить не давала. На тему бабули мне как-то неудобно было рассказывать, потому что объект нашего разговора сидела почти рядом.

— Нет! Молчи! Ничего не говори! — в конце концов воскликнула Ирка. — Адрес называй, мы сейчас будем! Марику и Але тоже нужен свежий воздух и новые впечатления, совместим приятное с полезным!

О, мама дорогая! Мне только Ирки с детьми не хватало для полного счастья, но отговорить сестру — всё равно что подвиг совершить. Поэтому я легла под танк и послушно назвала адрес, объяснила, как нас найти.

— Оу, здорово! — радостно воскликнула бабуля, как только у меня телефон потух. — Сестра? Дети? Замечательно!

У кого-то замечательный слух. Но, правда, Ирка орала, как потерпевшая.

В общем, дети резвились, баба Тоня доставала Селену, я орлиным взором следила за всеми, а Ирка прилетела, как Бэтмен: мы и глазом моргнуть не успели.

— А вот и мы! — объявила она громогласно, как будто не все ещё заметили её триумфальное шествие. Их видно было издалека: Ирку в лимонном летящем сарафанчике, Марика — в красной футболке и Альку в мятном платьице с зелёным бантом по центру макушки.

— Мы сегодня играем в светофор! — заявила сестра, как только подлетела к нам на всех парусах.

Можно подумать, мы слепые. Я вообще-то тактично хотела намекнуть, что они слишком яркие и заметные, а оказывается, мы в светофор играем. Тогда да. Тогда всё, как и положено.

Марку — четыре, Альбинке — три. Ирка их подряд, как на конвейере, выдала. Как она утверждала, решила одним махом решить вопрос демографии и закрыть его раз и навсегда.

Племянники у меня нормальные, может, местами тоже гиперактивные, но потопов не устраивали, кота в унитазе не топили. Может, потому что у них кота в доме нет. Но, в общем целом, хлопот Ирке, сравнимых с вирусом массового поражения, не доставляли.

Естественно, их появление не прошло мимо внимания Ивановых. Медведь напрягся, даже играть бросил. Сверлил новую компанию сердитым взглядом. Зато Ромашка порадовал: бросился к нам со всех ног, позабыв о воздушном змее. Да и куда там устоять: кажется, змей не такой яркий, как подошедшая к нам компашка.

Смелости у Ромки, правда, хватило лишь на возвращение. Мальчишка застеснялся, жался к моей ноге, но кидал любопытные взгляды на вновь прибывших детей.

Надо Иванову напомнить за детский сад. Кажется, ребёнок нуждается в новых знакомствах и общении. К тому же, насколько я помню, в детском саду всякие занятия полезные проводят. Ирка вон своих рано сдала. Это сейчас — лето, в садике ремонт, у Ирки — отпуск. Возится с потомством. Трофим бы её на цепь посадил, если мог, но у нас в семье очень деятельная — именно она. Там не просто гиперактивность. Там абсолютно тяжёлый случай, лечению не подлегающий.