Няня по контракту (СИ) - Ночь Ева - Страница 37

Няня. Я для Иванова — няня. Как-то я даже и подзабыла. Няня и персональная грелка по ночам. Удобно. Интимно-деловые отношения, немного нестандартные, но уж как вышло.

И что-то я сдулась. Полиняла в момент.

Открыла двумя пальцами документ. Много букв, мелких. Казёнщина официальная, юристами составленная и утверждённая.

— Ах, да, — то ли выплюнула, то ли проблеяла, как коза в предсмертной агонии. — Договор. Я подписать должна?

— Ну, наверное.

У Иванова рожа слишком торжественно-довольная. Он разве что из шкуры не выпрыгнул, так счастлив и горд собою был.

Я молча нашла свою сумку, вытрясла из неё всё, чтобы не рыться. У меня там теперь салфетки, чтобы мальчишкам грязные руки оттирать, жвачки, лейкопластырь, цветные мелки и много прочих очень важных вещей. Ведь я с детьми, вечно всякие нужные мелочи должны быть под рукой. А, вот и ручка. То, что доктор прописал.

— До-го-вор, — произнесла по слогам и решительно поставила первую подпись.

— Ань, ты даже не почитаешь? — кажется, Иванов растерялся.

— А зачем? — перевернула я страницу. — Ты ж обещал, что я получу много и даже больше. Я тебе верю. Надо ж людям доверять. Вот я тебе и… — подмахнула оставшиеся листы не глядя. — Надеюсь, когда истечёт срок моего няньства, ты и все остальные обязательства выполнишь. Я ж это… жду не дождусь.

На миг Иванов мрачнеет, а я не чувствую триумфа. Жалко как-то получилось, вяленько. И не месть, и не пикирование, а чёрт знает что.

— Если честно, — пытаюсь я сгладить неловкую паузу, — я с тобой поговорить хотела.

Димка встряхивается, отрывая взгляд от злосчастного договора. Он что, пожизненную каторгу мне там прописал?

— Да-да, Ань, я тебя слушаю, — вздохнув, трёт он задумчиво челюсть.

И я ему вываливаю историю с тренером и про Ромашкин зуб рассказываю.

— Да я его в порошок сотру! — взрывается моментально Димка. — Михаил! — орёт он страшным голосом.

Медведь, к слову, не дрогнул. Стоит, ноги расставил, из-подо лба зыркает, губы упрямо сжимая. На Димку похож. Очень. Так, что дыхание останавливается. Только Димка улыбчивый и полегче, а Мишка суровее.

— Ты почему мне ничего не рассказал?

— Ты учил не ябедничать и с честью преодолевать трудности.

О, Боже. Эти дети меня когда-нибудь доведут до чего-нибудь эдакого своими совершенно взрослыми высказываниями.

— Он над вами издевался, — кипятится Иванов.

— Не над всеми, — уточняет честный Медведь. — Над неперспективными.

— Мне не нужны такие перспективы! — от Димки можно уже спички зажигать. — Мне нужен здоровый счастливый сын!

— Зато ему нужны. Медали. Победы. Почести.

— Будут ему почести, — голос у Димки такой, что невольно мурашки по коже бегут. Лучше с ним с таким не сталкиваться — зашибёт не физически, так морально.

Потом он куда-то звонил, раздавал команды, леденил душу холодным тоном, а я под шумок решила удрать. Психика не выдерживала.

— Далеко собралась? — догнал меня Димкин голос у порога.

— Домой. Устала я. И не приезжай сегодня, ладно? Не открою.

Я думала, он будет возражать. Но Иванов только кивнул.

— Подожди минутку, — кинулся он в комнату и вернулся с контрактом. — Ты всё же изучила бы, Ань. Внимательно. Вдруг я чего-то не учёл. Почитай, внеси правки. Будем считать, что ты ничего не подписывала, а это черновик.

— Уверяю тебя, меня всё устраивает, — скорчила я кислую мину, но папку взяла. Если ему так спокойнее, почему бы и не взять?

По своей глупости и упрямству я осталась без ужина. Готовить не было ни желания, ни сил. Я и правда… вымоталась. Как-то всё навалилось внезапно. Нужно отдохнуть, взять паузу, подумать.

Договор я перечитывать не стала — он мне жёг не просто руки, а подпаливал душу. Вот же… совсем на Димку не похоже, чтобы он таким толстокожим бегемотом оказался, а смотри — всё, как и обещал.

Я вроде как и обижена, а с другой стороны понимаю: Иванов слово сдержал. Пусть и тянул резину две недели, зато постарался, составил серьёзнейший документ для прислуги.

Больше думать сил не хватало, и я провалилась в сон. Выспалась, наверное, за все ночи, где сон заменялся Димкиными объятьями да ласками.

Я бы, наверное, и до утра продрыхла, только кто ж даст? Проснулась от скандала на лестничной площадке.

Квартира у меня съёмная, а в соседях — бабулька въедливая и дотошная. Всё высматривает, вынюхивает, нос везде суёт да с расспросами лезет.

Скандалила она. Я по голосу дрожаще-визгливому поняла. Ночь на дворе, а она облаивает кого-то не хуже собаки. А стены здесь тонкие, всё слышно. Прощай сон, называется.

Кто это там такой смелый, что посмел Фёдоровне дорогу среди ночи перейти? Вначале я просто лежала, прислушиваясь к голосам, а потом меня словно ветром сдуло.

Быть не может.

Оказалось, нет ничего нереального. У меня под дверью Иванов сидел. Я дверь распахнула — он чуть не упал от неожиданности. Фёдоровна приплясывала рядом.

— Это ж невозможно… невыносимо. Где это видано, чтобы под дверями тёмные личности ошивались. Только зазеваешься — и привет. Дверь вынесут, ограбят, надругаются.

Димка нервно хохотнул. Ну, да. Ключевое слово уловил. Кажется, Фёдоровна больше всего надругательств боится.

— Ну что вы разошлись? — заступилась я за Иванова, что почти и не отбивался, сидел, иногда поддакивая — так я его и вычислила. — Идите уже спать, Фёдоровна. Никто не будет вам дверь выносить и прочие непотребства творить. Мой мужчина не такой.

— Твой? — приободрился Димка.

— Заходи уже, — вздохнула я, пошире открывая дверь.

43.

Дмитрий

— Давай поговорим, — сказал я, как только за мной закрылась дверь.

— Ты сюда разговаривать пришёл? — смерила меня Анька насмешливым взглядом.

— В том числе, — решил я не сдаваться, но она потянулась ко мне, руки за шею закинула. Губы у Аньки тёплые, чувственные. В общем, разговора не получилось. Ну, да, я слабый, особенно, когда Варикова напирает, я сдаюсь ей на милость. А потом меня вырубило. Шутка ли: я забыл, когда и спал нормально. Больше на зомби похож.

Утром мы, как всегда, толкались в ванной, принимая один душ на двоих. Зубы я чистил своей щёткой — обзавёлся, как и часть гардероба сюда перетащил.

— Ань, я сегодня в командировку уезжаю, — сказал я занозе сердца своего, — на несколько дней. Обещай: как только вернусь, мы поговорим.

— Ладно, — кивает она. Слишком покладистая, даже подозрительно.

— И да, дело с тренером я запустил, ему с рук не сойдёт его поведение. С Ромкой поговорил. Но к стоматологу уже сами, хорошо? Он тебя послушается, может, даже лучше, чем меня.

— Угу, — снова кивок. Вроде бы всё, как надо, только мне не нравится. Ощущение, что я бесконечно косячу, делаю что-то не то или не так.

— Посмотри на меня, Ань, — почти приказываю, понимая, что нет времени сейчас на разговоры, а вчерашний шанс я сам доблестно просрал. — Я тебя чем-то обидел?

— Нет, — а сама в глаза не смотрит.

— У меня бывает, я знаю, ты только скажи, Ань. Не молчи. Я всегда готов и поговорить, и покаяться. Если что — прости. Вдруг я что-то не то делаю.

Теперь она смотрит. Вроде бы нормально, а у меня кошки на душе скребут. Чудится мне печаль в её глазах, что ли. Вселенская тоска по несбывшемуся счастью. На миг становится жутко.

— Дай слово, что не убежишь, — вцепляюсь я в её руки, — пока не поговорим нормально.

— Ты что, Дим, — теряется Анька, — как же я детей брошу?

Ну, логично. Мне реально стало легче от её слов. Вот просто бальзам на израненную душу — и всё!

В общем, я ничего и не успел. Тут телефон затрезвонил, водитель ждёт. Нам ещё Аньку подбросить нужно. Но в коридоре я её зажал и поцеловал. Долго. Шутка ли: расстаёмся. И я точно знал, что не на день-два, а на гораздо дольше.

По дороге в аэропорт позвонила Кристина.

— Я тут подумала, — заявила она без предварительной беседы о хорошей погоде, — Мите нужно общаться с родными. С бабушкой и братьями.