Няня по контракту (СИ) - Ночь Ева - Страница 46

— Привет, дорогой.

У меня сразу начинали болеть зубы, когда бывшая пыталась быть милой. За мягким воркованием скрывалось одно: ей что-то нужно. И это своё «хочу», она готова выгрызть из горла.

— Давай без этого? Давай по существу, — сразу же обозначил свою позицию, наблюдая, как Ленка неспешно присаживается на стул. Все движения выверены, каждая складочка разглажена, поза принята картинная, словно она перед фотографом позирует. Точно так же, не спеша, она делает заказ официанту, и я с трудом терплю весь этот фарс.

И что характерно: ведь сидело это в ней, пряталось, пока она на задворках отиралась. Всегда тихая и неприметная.

Нет, мышью её в полном смысле слова назвать нельзя: Ленка вполне миловидная, фигура хорошая. Но она не выпячивалась, не привлекала внимание. Зато к целям своим шла целенаправленно. А когда что-то не получалось, меняла траекторию.

— Ты зачем припёрлась? — бью в лоб, давая понять, что на реверансы с ней не настроен никак.

— Фу, Дима, как грубо, — брезгливо сжимает она губы, намазюканные бледной помадой. Достойный макияж, всё в ней хорошо, но меня раздражают в ней даже такие мелочи.

— Ну, ты тоже вела себя не как фея, когда ввалилась в мой дом, устроила скандал, травмировала детей.

— Кстати, о детях, — оживляется она.

— О них ты потеряла право говорить, когда исчезла с радаров три года назад.

— Но я мать, — смотрит на меня коброй, не мигая. — И никогда не отказывалась от своего статуса.

Я рассматриваю её с интересом. Как блоху. Хороший скачок. К чему сейчас она желает присосаться? А в том, что Лена почувствовала кровь, я уверен.

— Давай вещи называть своими именами. Душевные истории о том, что в тебе вдруг проснулся материнский инстинкт, мне ни к чему. И ты, и я знаем, что это неправда. Потому что ты пришла не к детям.

— Ну почему же? — самообладание у Ленки на высший балл. — Просто мне не понравилось, в каких условиях они обитают, и кто рядом с ними находится. Сумасшедшая бабка и Анька, которая точно не няня — не то окружение, где должны расти мои сыновья.

— Это моя семья, — произнёс весомо, хотя понимаю: до неё всё равно не дойдёт.

— Семья?! — вскидывается она. — И когда это прислуга стала семьёй?

— А откуда ты, заявившаяся ни с того ни с сего, знаешь, кто член семьи, а кто прислуга? — вглядываюсь в её лицо. — Только не надо мне лапшу на уши вешать, что у Ани на лбу написано, кто она в моём доме.

Я вижу, как она мешкает, чтобы подобрать правильный ответ. У неё его нет. Это прокол. И поэтому я додавливаю, пока она не нагородила лжи:

— Кто надоумил тебя прийти сегодня? Кто подтолкнул? Зачем тебе понадобилось устраивать кордебалет? Я ведь всё равно узнаю, Лен. Так что давай, правду и ничего, кроме правды. И учти: сегодня у меня не статус задроченного неудачника. Я ж на тебя всю свору своих людей спущу. От тебя мокрого места не оставят, поэтому повинная с чистосердечным признанием значительно облегчат твою жизнь.

— Ты идиот, Иванов, — идёт бывшая в атаку. — Греешь эту змею на своей груди. Что, думаешь, время вспять? Аня всё та же? У неё, между прочим, мужик есть. На что ты надеешься? Или это она надеется, что, вспомнив былое, окрутит тебя и поимеет все блага? Вишь, наглая, к детям присосалась, знает, на какие педали давить! А ты рад стараться! Уши развесил, всё остальное — тоже, и мечтаешь о доброй святой, что полюбит тебя всей душой? Ну, за такие деньги, можно, конечно, что угодно изобразить.

Она ещё что-то там рассказывала. Грязь лила. Но я уже всё понял.

— Всё дело только в этом? — перебиваю я её. — В деньгах?

Ленка смотрит на меня, как на убогого.

— Это один из факторов мужской привлекательности. И если кто-то будет заливать, что любит тебя за прекрасную душу и готов по простоте душевной возиться с твоими детьми за просто так, не верь. Вот где ложь. Но, насколько я знаю, она и не просто так с тобой, правда? Ты ж ей хорошо платишь. И она прекрасно понимает, что поимеет гораздо больше, если правильно сыграет на том инструменте, что у тебя в штанах.

Меня затошнило. В прямом смысле. Будто я отравился или беременный. Не знаю, как оно у женщин происходит, но я был на двести процентов уверен, что меня тошнит сейчас именно так — накрыло с головой, хоть выбегай. Но я себя пересилил.

— Значит так, — проводил я глазами официанта, что поставил перед бывшей кофе и пирожные. Всё, как она любит. — Не лезь в мою жизнь. Ни в обуви, ни босиком, ни с благими намерениями. Никак. Услышала? Любое твоё поползновение — и я найду веские доводы, которые навсегда отобьют у тебя охоту делать прыжки в нашу с детьми сторону. И я тоже тебя услышал, Алёна. Денег не дам. Чтобы у тебя не было повода любить меня ни корыстно, ни бескорыстно. А попробуешь пикнуть, перекрою все каналы. Подпалю тебе хвост. И тебя как драную кошку вышвырнут отовсюду. У тебя ведь кое-что намечается, правда? Большая бескорыстная любовь, полагаю? К кошельку, не к мужчине — уверен.

— Ах, ты… — зашипела Ленка, сжимая в руках чайную ложечку. Будь это нож, уже б в меня воткнула от злости.

— И маленький совет, — сказал я, поднимаясь: — Не рожай детей, Лен. Вообще. Ни для себя, ни для пользы дела. У тебя калькулятор вместо сердца. Детям там места не находится. Есть одна вещь, которую я бы оплатил для тебя с превеликим удовольствием: операцию по кастрации. Или как там она у вас называется?

Она не выдержала. Швырнула в меня пирожным. Я увернулся и ушёл. У меня там дети, считай, сами. Кристина — это хорошо. Но она не Анька. Разрисуют её ещё под хохлому или кота на неё натравят. Буду потом выслушивать стенания год, не меньше.

Так что я домой спешил. Но пока ехал, несколько очень важных звонков сделал. По поводу бывшей. На всякий случай. Чтобы она понимала: я не шучу и держу руку на пульсе. Не дам ей больше к нам приближаться. Да она и сама не захочет, я в этом уверен на все тысячу процентов.

53.

Анна

Иванов привычно ввалился ко мне ночью. Я почему-то думала, что он возьмёт паузу. Бесконечно усталый, глаза красные, щетина на щеках. Но такой дорогой и желанный. Мой Димка.

— Впустишь? — кривит губы он в улыбке. — Или порадуем твою соседку?

Ему явно доставляет удовольствие дразнить старушку. Она снова маячит в дверях — я вижу, как выглядывает в щёлку, наблюдает. Гордо несёт свой пост номер один.

Конечно, я его впущу. Хотя для смеха можно и поломаться. Но он такой измученный…

Иванов с поцелуями на меня не набрасывается, а идёт в кухню. А я с ужасом думаю, что у меня пустой холодильник. Наверное, даже макарон нет. Да вообще ничего нет!

— Кофе и поговорим?

Он падает на стул, приваливается плечом к стене.

Кофе у меня есть, к счастью.

Пока я вожусь у плиты, Димка молчит. Смотрит в пустоту или на меня — не знаю, стою спиной, и оборачиваться пока не хочется. Я до сих пор в себя не пришла от некоторых фактов, что всплыли сегодня.

— Тина на два года меня старше. Всего. Тётка, — крутит головой Иванов, как только я ставлю перед ним чашку с кофе. — Бабуля родила её поздно, как ты понимаешь. У неё… не совсем простая жизнь была, у баб Тони нашей. Она мужа рано потеряла, осталась одна с ребёнком на руках — матерью моей. А потом — поздняя любовь, все дела… Мама замуж выходила, когда у бабули вспыхнула неземная страсть. Кристинин отец был намного моложе. Слухов и пересудов было — завались. Мама говорит, всё сплетничали и ждали, когда же он её бросит. А жизнь, видишь, штука сложная. Он погиб незадолго до рождения Кристины. Нелепая случайность.

Димка шумно выдохнул и потянулся за кофе. Глоток, ещё один, словно ему необходима подпитка и поддержка. Я молчу. Как ни крути, мне важна эта история, хотя я ещё толком не понимаю, к чему он ведёт.

— Мы с Крис росли вместе. Мама с отцом работали, поэтому бабушка — очень важный в моей жизни человек. Помогала, воспитывала, вкладывала душу. Вот только Кристина… Не знаю, откуда это в ней. Она всю жизнь стеснялась свою мать. Особенно, когда в школу пошла. У всех мамы молодые, а у неё — старая. Может, её дразнили — не знаю. В детстве я в такие тонкости не вдавался. Самый большой надлом произошёл, когда она подростком стала. Ну, сложный период. Истерики. Какие-то явно надуманные страсти. Но с той поры Крис словно застыла и категорически не желала взрослеть. Она стыдилась, понимаешь? Всячески избегала объяснять и рассказывать, что бабуля — её мать. Она всем лгала, что мы брат и сестра. С того всё и повелось. А позже она запретила вообще говорить, что мы родственники.