Няня по контракту (СИ) - Ночь Ева - Страница 47

— Поэтому ты ничего мне не рассказал, — киваю, но всё равно внутри скребутся кошки. Целая стая диких обидчивых кошек.

— Мы привыкли. Оберегать её, нянчиться, потакать. Я, наверное, сейчас страшную вещь скажу. Бабушка сама просила поддерживать её ложь. Если ей так легче.

— Ну почему? — качаю головой, но глаз не поднимаю. Так проще думать. — Как раз понятно и не страшно. Она мать. Какая мать не поступится собой ради ребёнка? Лишь бы тот бы счастлив?

— Ну, как оказалось, матери бывают разные, — в голосе у Иванова железо прорезается. Это он сейчас явно об Алёне. — А наша ба, да, именно такой была. Всем ради Тинки жертвовала. А та… всё дальше и дальше уходила. Мы с ней намучились в своё время. Трудный подросток. Из крайностей в крайности. Рано во взрослую жизнь выпорхнула. Удивительно, что ей удалось всё выровнять. Она даже в институт поступила, пусть и не сразу. И только мы думали, что всё устаканилось, как у Крис — очередной кризис. Влюбилась без памяти. Уже вроде и не маленькая была, но трясло её невероятно. А потом выяснилось, что она беременная. Крис не собиралась рожать ребёнка. Хотела сделать аборт. Я ей не дал. Уговорил рожать. Но она ж упрямая. Не сразу ей далось правильное решение.

— Там, в клинике… — спросила я охрипшим почему-то голосом.

— Я всего лишь успокаивал её. Обнимал, слёзы вытирал. Может, и целовал, да. Как брат. Или уж правильнее — племянник. Не знаю, как это смотрелось со стороны. Тогда она окончательно сдалась и успокоилась наконец-то. Прошла курс лечения — у неё чуть выкидыш не случился. Митьку моим именем назвала. Всё время твердит, что он на свет появился только благодаря мне.

— Но ты бы мог сказать мне правду, Дим. Рассказать обо всём этом. А не придумывать фиктивную командировку.

— Мог, конечно, — смотрит он невесело в чашку с почти нетронутым кофе. Я наконец-то Димку разглядываю. Это не больно, оказывается, — правду слышать. — Но ты ревновала меня к ней. Вначале это казалось забавным. И Кристина знала. Я настаивал, чтобы мы прекратили фарс и шпионские игры. Кристина была категорически против. Не из вредности или желания тебя подразнить. Это всё её комплекс — паническая боязнь, что все окружающие узнают, что она тётка, а я — племянник. А мать у неё старая, родила её под сраку лет. В общем, слабоват я был в те времена против её артиллерии. Шёл на поводу. Мы всегда ей потакали. Но я бы рассказал. Чуть позже. Мне на тот момент важнее было, чтобы она приняла свою беременность, успокоилась и решилась рожать ребёнка, который не будет знать своего отца. Поэтому-то и соврал тогда о командировке.

— Боялся, что я не поверю? Буду истерики катать? — спрашиваю, а сама думаю: и не поверила бы, и катала. Точно бы сразу мозг вынесла со свистом.

— Боялся, — соглашается Димка. — Думал, ничего страшного не произойдёт, если мы ещё немного умолчим. Ну, в общем, вышло как вышло. А тебя, наверное, Алёна просветила?

Я киваю. Что тут скажешь? Один партизанил, вторая повелась на хорошо спланированную провокацию.

— Я эту вашу Алёну в упор не замечал. Нет. Даже не так. Знал о её существовании, но у меня была ты. А Алёна — просто какая-то другая девушка. Их много вокруг тогда было. Как декорации.

— А потом разглядел? — я всё же не могу удержаться. Хочется и поддеть, и, наверное, больно сделать. Может, потому что мне не всё равно. Я его ревную. Ко всем. Даже к чёртовой тёте Кристине — от старых привычек вообще сложно отказываться, а мозг, годами настроенный на совсем другие события, тормозит со страшной силой.

Иванов страдальчески вздыхает.

— Я не хочу об этом. Мелко как-то сейчас рассказывать, как всё случилось, в подробностях. Не могу, как в старой комедии воскликнуть: «Не виноват я, она сама ко мне пришла!». Это всё же степень ответственности. Да, переспал. Да, она забеременела. Да, я женился. Как и в случае с Тинкой, я и мысли не допускал, что Алёна сделает аборт. Нужно уметь отвечать за свои поступки и проступки тоже. Я умею. По-другому поступить не мог. И я честно пытался, чтобы у нас была семья.

— Что же пошло не так? — спрашиваю тихо. — Ведь она добилась, чего хотела. Так долго стремилась. Даже позавидовать её напору можно.

Иванов ерошит волосы пятернёй. На лице его то ли смущение, то ли му́ка.

— Там всё завязано на одном: деньги. Считала, что у нас достаточно богатая обеспеченная семья. Я — единственный сын. Квартира, машина, брендовые вещи… Понты все эти. Она только одного не учла: я не собирался висеть на шее у родителей. И не хотел работать с отцом. У меня были свои мечты и амбиции.

— Хочешь сказать, она тебя не любила?

Димка дёргается, неловко рукой задевает чашку с кофе. Тёмная лужица растекается по столу, а он смотрит на неё и словно не видит.

— Я не знаю, умеет ли она вообще любить, — говорит он, пока я вытираю разлитый кофе. — Ну, пока мы притирались, жили вместе, я всё считал, что это у неё закидоны беременной женщины. Все эти претензии, капризы, желание, чтобы у неё было всё лучшее. Я старался, как мог. А у меня… не всегда получалось, Ань. Первый бизнес я тогда потерял — прогорел.

Тяжёлые были времена. Как раз Мишка родился. Ни о каких нянях речь тогда не шла. Многое я сам… и на руках сына носил, и кашку варил, как сорока в стишке. Алёна только истерики катала. Нам тогда бабушка помогла очень. Мне работать надо было. Только с бабушкой они не ужились. Тоня своеобразная, живая. В то время уже болезнь начала проявляться. Потихоньку.

Жили как-то. То лучше, то хуже. Ради Мишки я готов был и терпеть, и горы свернуть, только горы тогда слишком высокие для меня оказались. Я уже было развестись собрался, а тут выяснилось, что Алёна снова беременная. Случайно узнал. Аборт собиралась делать. Я не дал. И пошло всё заново: истерики, обвинения. Ромка родился недоношенным. Говорили, жить не будет. Спасали всей семьёй. А он такой хорошенький, светлый, как ангел. Всё время улыбался.

Когда Мишке было пять, а Ромке два года, Алёна ушла. Сказала, что так больше жить не может. Нашла кого-то, кто соответствовал её мечтам и целям. Правда, надолго она не задержалась и там, но меня это уже не волновало. У меня были дети, и я чётко знал, чего хочу и что должен делать.

Когда она ушла, с меня словно проклятие упало. Дела пошли вверх. Бизнес развернулся, расширился. В общем, всё к лучшему. Да и дети со мной остались. Не знаю, что бы я делал, если б она надумала их с собой забрать. Боролся бы до последнего. К счастью, не пришлось. Дети ей были не нужны. Мешали устраивать лучшую личную жизнь.

За три года она появлялась дважды. Якобы к детям, а на самом деле, ей вечно что-то было нужно. В первый раз я помог. Во второй выгнал. Сегодня она явилась снова. Надеюсь, больше мы её не увидим. Я принял меры.

Я накрываю его руку своей. Димка дёргается, будто ток по нему пропустили.

— Не жалей меня, не надо. Я всё это заслужил. И побег твой. И то, что случилось потом. Это просто жизнь, Ань. И рассказал я обо всём, чтобы больше ничего между нами не стояло недосказанного. Мне уже не двадцать три, когда я мог тупо потакать Кристине. Не двадцать четыре, когда мог переспать с девушкой, которая ничем особенным меня не трогала. Не двадцать семь, когда ничерта не получалось, а вслед шептали: «неудачник». Всё сложилось, как надо. Что ни делается, к лучшему.

Он осторожно снимает мою руку со своей ладони.

— Можно я просто посплю? Я знаю, тебе надо подумать, пережить всё. И это тоже правильно. Просто не гони меня. Не уйду, Ань. А утром… новый день. Надеюсь, гораздо лучше этого.

Я всё равно беру его за руку.

— Пойдём, — тяну его за собой.

Мы заходим в спальню, раздеваемся и падаем в кровать. Димка, облегчённо вздыхает, подминая меня под себя. Обнимает руками и ногами, в затылок носом утыкается. Через несколько минут он засыпает — я слышу это по его дыханию.

Мне хорошо и спокойно. Может, потому что он всё рассказал. А может, потому что мой мужчина рядом. Тот самый, которого никак не хотело и не могло забыть моё глупое сердце.