Улей 2 (СИ) - Тодорова Елена - Страница 72

Они никогда не обсуждали эти приступы после того, как Ева засыпала и просыпалась в хорошем расположении духа. Они не возвращались к этому сознательно. Достаточно было того, что Ева понимала: Адам будет рядом в следующую трудную минуту. А он всегда был к этому готов.

Невзирая на то, что оба охотно приняли на себя взрослые обязанности, они все еще оставались в какой-то мере незрелыми, резкими в своих порывах. Менялись и дозревали вместе. Порой с какими-то бесшабашными идеями и кривыми исполнениями, умудрялись дурачиться вечерами и на выходных. Это Терентию Дмитриевичу необходимо было ложиться спать до полуночи, чтобы иметь силы проснуться утром на работу. А им, молодым и горячим, порой хватало и двух часов сна. Иногда ругались, доказывая друг другу что-то абсолютно пустяковое, но объемное в их обостренном восприятии. И все же, смех и ребяческие дурачества нарушали тишину квартиры Титовых гораздо чаще.

Терентий Дмитриевич не вмешивался. Привыкал к постоянному шуму и ажиотажу в семейном гнезде.

После короткого стука Ева заглядывает в кабинет мужа.

— Привет, Титов, — широко и задорно улыбается. — Пора домой.

— Черт, — бросая взгляд на наручные часы. — Не думал, что уже шесть.

— Хорошо, что ты пришла, красавица, — подскакивает со своего места Халюков. — Иначе вечер пятницы грозил закончиться не в любимом баре, а на работе.

По пути к дверям смеряет Титову оценивающим взглядом.

— Мм, классно выглядишь!

— Перестань флиртовать с моей женой, Халюк.

— Тит, я же без всякой грязи, — скорчив обиженную рожу, хватается за сердце. — Ладно, ушел. А вам семейного счастья! Мира! Добра! Благополучия! Журавлей в руках! И, в общем, крепкого любовного союза!

— От всей души благодарим! — в тон ему, со всем пафосом произносит Титов. — И давай, скройся с глаз уже. До понедельника.

— Пятница, — взбудоражено выкрикивает Мексиканец на выходе. — Добрейшего вечера, Наталья Александровна, — доносится его голос уже из приемной.

В кабинет прокрадывается тишина. Без какого-либо напряжения, звенит скорее на контрасте с многочасовым шумом. Ева протяжно вздыхает и расслабленно улыбается, прислоняясь спиной к двери.

— Ты когда ела последний раз? — спрашивает Адам, выходя из-за стола.

— А ты?

— Я первый спросил.

— Я же очень ответственная, знаешь, Адам? — терпеливо указывает ему на тот факт, насколько дисциплинированно она выполняет все предписания врачей. — Час назад встречалась с Дашей в гриль-баре. Наелись мяса и всего-всего. А ты?

— В районе четырех Наталья Александровна заказывала «комплекс» в офис.

— Тогда домой?

Титов кивает. А потом, улыбнувшись, со свойственным ему задором делает другое предложение:

— А давай к морю, Титова.

— Ну, давай к морю, Титов.

— Как дела у АА? — спрашивает уже на выходе. — Она не перекрасилась в фиолетовый? Может, розовый?

— Нет. Еще синяя ходит. Но, чувствуется, перемены в ее настроении уже зреют. Так что…

Адам посмеивается, закрывая дверь кабинета.

— Она феноменальна.

— Ага, экспрессивна и феерична, — поддерживает излюбленную тему Ева. — Иногда она выглядит ну так смешно, я смотрю на нее и просто не могу не смеяться.

Прерывая тему, прощаются с секретарем Титова. Продолжают разговор в лифте.

— И как Резнева реагирует на твой смех?

— «Счастлива тебя повеселить», — бубнит Титова, пародируя психолога. — Ну, ей, правда, плевать на то, какое она производит впечатление. В этом плане я ею прям восхищаюсь.

— Поцелуй, — шагнув к жене, внезапно прерывает ее болтовню Адам. — А то пришла, не поздоровалась нормально.

Поднимаясь на носочки, Ева охотно целует его в губы. Обвивает руками шею. Прижимается и еще раз целует.

— Мексиканец все карты спутал. Я рассчитывала застать тебя одного.

— Хм… — выдыхает Адам, пристально вглядываясь в глаза Евы. — Он начинает мне сильно не нравиться.

— Не обижай Халюкова, — предупреждает она на полном серьезе.

— Да я, на самом-то деле, не обижаю. Ты же знаешь.

— Хорошо, — расслабляясь, в последний раз прижимается к его губам.

Поправив съехавшую с плеча бретельку сарафана, Ева останавливается у самой кромки воды. Теплая пена шумной волной набегает на ее босые стопы и тут же спешно устремляется назад.

Адам, заложив руки в карманы брюк, неторопливо приближается, наблюдая за женой издалека. Столько времени уже знает Еву, а все равно она кажется ему исключительно особенной. Ветер отбрасывает волосы, когда она оборачивается. Улыбается искренне и восторженно. Титов знает, как она любит море и такую предгрозовую погоду. Но ее глаза даже сейчас выделяются. Они видели слишком много. И они все еще хранят внутри Евы гигабайты непосильной для обычного человека информации.

Теперь Адам понимает, именно взгляд всегда выделял Исаеву из массы. Пронзительный, вызывающий, пылающий страстным жизненным огнем. Он притягивал и уже не отпускал. Даже когда Ева требовала от Титова держаться в стороне, ее глаза транслировали совершенно противоположный призыв. И он, вопреки всему, шел за ней. Не доверял, когда-то даже ненавидел и презирал, но не отпускал.

Останавливаясь у девушки за спиной, обхватывает ее поверх плеч, заставляя вздрогнуть от резкости и силы своего порыва. Касается губами темной макушки. Шумно вдыхает запах.

Ева не сопротивляется, а Адам сжимает руки крепче, как будто ожидает обратного. Ее дыхание становится частым и тяжелым, но она все еще молчит, когда он кусает ее за шею.

— Море волнуется — раз.

Ухмыляется, чувствуя, как по коже Евы пробегает первая дрожь.

— Море волнуется — два, — снова кусает.

— Титов…

Это не звучит как возражение. Скорее, бессознательный выдох.

— Море волнуется — три.

После третьего укуса-поцелуя девушка, громко взвизгнув, начинает смеяться.

— Щекотно, — уклоняясь, разворачивается к Адаму лицом. Что не мешает ему продолжать целовать и кусать ее. — Ну, Титов… У меня начнется икота…

— У нас в машине есть вода.

Сверкающая голубая кривая рассекает темное небо. Оглушающе трещит и гремит гром, накаляя душный воздух статической силой. От этого природного действа даже у Адама пробегает дрожь по коже.

— Боже, как же красиво! — поднимая глаза к небу, озвучивает его мысли Ева. — Дождь надвигается. Вот-вот хлынет… — на последнем слове икает.

Укоризненно смотрит на Адама. Его губы подрагивают и сжимаются. Он всеми силами сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Надвигается буря. А это, как говорят у нас в Одессе, две большие разницы, — поправляет ее, легонько щелкая по носу.

Отведя взгляд в сторону, выдает все-таки широкую ухмылку. Открыто смеется, когда Ева повторно икает.

— Титов!

— Что? — крепко целует ее в губы.

— Тебе смешно? — возмущенно отпрянув, изучает его лицо.

Адам качает головой, не переставая улыбаться.

— Пора сворачиваться, — потянув жену за руку, увлекает за собой в сторону дороги.

— Не хочу я домой, — надувает губы Ева и снова икает.

— А мы не домой. Сейчас возьмем из машины воду. И пировать. В ту кафешку пойдем, — кивком указывает на святящуюся в отдалении вывеску.

— Как пировать? Пока мы дойдем до машины, дождь начнется. Лучше испугай меня.

— Испугать? — левая бровь Титов дергается и выгибается. Лицо приобретает двусмысленное выражение. Вопреки здравому смыслу, идея для обоих очень заманчивая. — Как же мне тебя испугать? Дай подумать.

Подталкивая, пропускает ее вперед. Окидывает взглядом сзади. Оборачиваясь, Ева ловит этот его пылающий пристальный взгляд и вдруг смущается.

— Адам, — выдыхает как-то нерешительно и тихо.

— Иди и не оборачивайся, — командует он чересчур серьезным тоном.

— Что?

— Давай.

И ведь доверяет ему больше, чем себе. Но продвигаясь в сумерках, чувствуя его неотступный взгляд и слыша шаги, вдруг испытывает странное нервное волнение. Сглатывает, решая, что именно ожидание усиливает эти ощущения.