Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 7

— А знаешь, мне как-то даже обидно, что ты, зная ситуацию, предложила мне пойти в няньки к Гомельскому, — сложила она одна на одну стройные ноги. Как обычно делала, когда поучала свою никчёмную подругу, замкнутую, немодную, живущую по каким-то странным жизненным принципам.

— Зой, я всё поняла. Прости, что попросила. Я, наверно, и правда, слегка не в себе сейчас, раз решила, что ты можешь мне с этим помочь. Даже не знаю, что на меня нашло. Наверно, твоё согласие взять на себя заботы о моём ребёнке, — последний раз попыталась Марина сгладить конфликт. Всё же не стоило поднимать эту тему сегодня.

— Так это был бы твой ребёнок, Марин! — скрестила Зойка на груди и руки, что было совсем уж плохо. Она заняла глухую оборону, а значит, настроилась на войну и мирно уже этот разговор не закончить.

— Зой, давай закроем тему. Тем более сегодня явно не лучший день, чтобы это обсуждать, — потянулась Марина за своим соком. И даже сделала пару глотков, когда недолго молчавшая Зоя вдруг заявила:

— Но знаешь, если уж тебе нужна помощь, могу дать один совет… — она выдержала паузу, дожидаясь пока Марина на неё посмотрит. — Заведи мужика, а?

— Ты считаешь, это так просто? — усмехнулась та.

— Нет, это как раз сложно. И это знаешь, требует усилий. Но может тебе именно на это направить свою энергию? На поиски нормального мужика, а не давно умершего ребёнка?

«Умершего» резануло. «Давно» возмутило. И кого-то другого Марина после этого и слушать бы не стала. Но Зойка, её Зойка, не часто бывала резка. И первый раз от её слов было так больно.

— Может, стоит, наконец, привести себя в порядок? — поучала она, словно её черти в бок толкали. — Избавиться от этого крысиного хвостика, делать макияж, прилично одеться и начать пахнуть не складской пылью и потом, а хорошими духами? Может, пора уже выглядеть как женщина и владелица крупной компании, а не как грузчик? Глядишь, сделай ты это раньше, и никакого донора выбирать бы не пришлось. Пусть до замужества бы не дошло, но уж забеременеть для себя естественным путём точно бы получилось.

— Да для того, чтобы забеременеть, даже на духи можно не тратиться, — усмехнулась Марина. — Вот только чего бы я этим добилась? Родила бы, как ты? — поставила она стакан на стол и посмотрела на подругу сверху вниз. — От кого получилось? Да уж лучше тогда от донора. Честнее. Никому ничего не должна. Ни от кого не ждёшь ни помощи, ни подачек.

— Что ты хочешь этим сказать? — подобралась та, словно готовясь к бою. — Что я родила от кого попало?

— Нет, Зой, просто от кого смогла. От богатого, красивого, умного, женатого парня, который был при этом настолько неосторожен, что трахал няню своего ребёнка без презерватива. Или они нечаянно рвались? — говорила Марина всё тише.

Почему-то чем злее она была, тем голос её звучал глуше. В отличие от Зойки, которой, наоборот, словно подкручивали громкость.

— Значит, я по-твоему, подстроила эту беременность?

— Понятия не имею. Но я точно знаю почему ты получала это второе образование, но вместо того, чтобы работать по призванию, пошла в няньки. Почему так старалась преуспеть. Почему тебя интересовали клиенты, в дома которых можно было попасть только по рекомендации. Потому что почти все, на кого ты положила глаз, уже были женаты. А ведь ты хотела забеременеть именно от такого, из своих «списков». «Уж если рожать для себя, то только от короля», — разве не твои слова? И в этом мы с тобой разошлись уже тогда. И пошли разными путями. И ты, да, преуспела, — красноречиво качнула Марина головой в сторону Андрюшки. — И забеременела как мечтала. От породистого, красивого, состоятельного, щедрого, перспективного. Вот только я в твоих советах не нуждаюсь.

Сетчатая дверь захлопнулась за ней с громким хлопком.

— Ты куда, Марин? — удивился Вагнер, провожая её взглядом. — А шашлыки? Уже всё готово!

— Спасибо, Гриш! Сыта по горло, — щёлкнула она брелоком сигнализации, заводя свой старенький, оставшийся от папы джип. — Отгони, пожалуйста, свою машину!

— Мариш, ну Мариш, — обняла её Юля, пока Гриня суетился у забора со своим многоместным минивэном. — Да не обращай ты на неё внимания.

— Не обижайся на неё, Марин, — подошла к ним и Нина Ивановна. — Не в себе она эти дни. Её же Дороганов бросил. Пять лет всё обещаниями кормил, что разведётся, что они поженятся, а вчера сказал: всё, расстаёмся. Сына, говорит, я не оставлю, буду помогать, но с тобой встречаться больше не будем. Подарил Андрюшке щенка на день рождения и всё. Жена у него опять беременная. Да и не собирался он видать, разводиться-то.

— Да кто бы сомневался, — кивнула Марина. — Спасибо за всё, тёть Нин. Поеду я. Я не обижаюсь. Мне правда надо.

— У вас опять что-нибудь на работе случилось? — разволновалась святая простота Юля Вагнер.

— Нет, нет, не переживай. Что бы ни случилось, мужа твоего сегодня дёргать не буду. Отдыхайте. И на майские праздники он весь твой, как обещала. Справлюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ещё раз обняв всех на прощанье, она прыгнула в джип.

И только когда выехала с просёлочной дороги на трассу, припарковалась в кармане и заплакала.

Обида — токсичное чувство.

И как бы Марина ни старалась абстрагироваться, выкинуть ссору с Зойкой из головы, не получалось. Обида не один день словно отравляла всё вокруг: погода стояла противно жаркой, еда в столовой пресно-безвкусной, сотрудники стали особенно галдящими и бестолковыми, да и просто всё валилось из рук.

Она даже ушла работать в переговорную, где всё же заставила рекламщиков убрать за собой бардак, но там было ещё хуже. Вместо того, чтобы смотреть в полученные квартальные отчёты, тупо пялилась на стол, по центру которого так и остались лежать цветные маркеры, собранные Гомельским. Рука по привычке искала браслет с гладкими бусинами и натыкались на пустоту на запястье, напоминая кому она его отдала. А мысли метались ранеными птицами.

То падали камнем вниз. Тогда казалось, что Зойка права: Марина просто сходит с ума. Надо забыть, не ездить ни на какой детский праздник, не травить душу и просто жить дальше.

То, наоборот, взмывали вверх, упрямо напоминая, что про «Вест-Ист» тоже говорили, что она сумасшедшая, ещё когда она сама моталась по клиентам и всё, что после примерки не подходило, принимала назад, не как остальные интернет-магазины. И тогда она слушала только себя и поступала по велению души и совести. И сейчас материнское сердце никак не хотело молчать и упрямо тянуло её туда, где, возможно, живёт её девочка.

А уж сколько возражений она придумала чёртовой Зойке, сколько аргументов нашла, хлёстких, весомых, чтобы ответить на все её выпады. Как обычно ведь «умная мысля приходит опосля». И Марина весь день вела с подругой этот молчаливый диалог «после драки». И всю ночь плакала, закусив подушку. А утром опухшая, уставшая шла на работу и несколько раз брала трубку, чтобы с Зойкой помириться, уверенная, что та тоже мучается, переживает. И ей тоже муторно и тошно. Но так и не позвонила.

Обида сменилась глухой тоской. А тоска — упрямством и злостью.

Когда на стол ей положили конверт с нарядным сказочным приглашением к Гомельским, Марина уже даже не сомневалась, что пойдёт. Сошла она с ума или нет — время покажет. А вот упустить такую возможность, чтобы всю жизнь жалеть — ни за что!

Одну ошибку, о которой жалела, она уже совершила. Когда обессилившая от слёз, измученная, обколотая лекарствами, сонная, чумная, она позволила себя убедить, что не нужно смотреть на мёртвого ребёночка. Когда в бреду, в беспамятстве, в бесчувствии подписала согласие на кремацию.

«Уж я много чего повидала на своём веку. В в этих стенах за сорок лет случалось всякое, — убаюкивала её как маленькую, прижимая к себе, та самая пожилая акушерка, что сказала про пятнышки на затылке её малышки. — Так будет лучше. Многие матери не могут. Это нелегко увидеть. И ты запомни её живой. Мягкого облачка деточке. Ты всё правильно сделала».