Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 6

— Так ты хотела, чтобы я тебе и материал для теста принесла? — вытаращила та глаза и встала. — Марин, ты точно дуришь. И я не буду потакать твоему сумасшествию и не проси.

— Зой! — выдохнула Марина обречённо.

— Марин! — повторила Зойка с той же интонацией. — Даже если отставить в сторону твою понятную мне неадекватность. Ты вообще представляешь, что такое няня? Тем более для такого маленького ребёнка? И каково это: устроиться на неделю, а потом ни с того ни с сего уйти? У меня не просто так второе высшее педагог-психолог и столько рекомендаций. Потому что если я работаю, то работаю. Малышка только привыкнет, начнёт доверять, привяжется, а я сделаю то, за чем пришла, и дёру? Мало того, что это вообще мне претит: устроиться на работу с такой целью, словно я воровка какая-то. Я в принципе не могу так.

— Так оставайся, кто тебя гонит-то? — дёрнула за край полотна Марина, давая понять, что дело надо закончить и уже искренне жалея, что вообще начала этот разговор. Она и так забыла, что значит быть счастливой, а теперь чувствовала себя ещё и виноватой. — Не факт, что тебя даже возьмут. И не факт, что, не считаясь с привязанностью собственного ребёнка, родители новую няню сами не выгонят. Просто я подумала, что всё же это шанс. Заодно и узнать можно было бы о них больше. Но нет, так нет. Хотя вот знаешь на счёт твоих принципов, чья бы корова мычала… — начала было Марина, но осеклась, увидев идущую к ним жену Вагнера.

— О чём спорите, красавицы? — поставила та на землю трёхлетнюю дочь, и девочка тут же вцепилась в её ногу, продолжая, не отрываясь, смотреть туда, где мальчишки резвились со щенком.

— Ты слышала это, Юль? — натянула Зойка край тонкого белого укрывного материала. — Теперь у нас новая идея-фикс.

— Слышала, — обогнула она Зойку, придержав дочь, и обняла Марину. — Как ты, девочка моя?

— Как ни странно, лучше, — положила она щёку на плечо стройной, словно и не родила трёх детей, всегда спокойной и доброжелательной, словно и не сидит с ними дома, брюнетки.

— Гриша мне сказал, — вздохнула она сочувствующе. — Но знаешь, то, что это ребёнок Гомельского…

— Чего? — не закончив прижимать ткань, поднялась Зойка. — Романа Гомельского?!

— И что?! — уже не выдержала Марина сегодняшней Зойкиной рефлексии и тоже завелась. — Да, Романа Гомельского и что?!

— Да нет, ничего, — хмыкнула Зойка с раздражением. И раздражение её теперь было связано с тем, что Марине действительно есть что возразить на вдохновенную Зойкину тираду о её работе няней. — Просто пытаюсь представить себе обстоятельства, при которых Гомельскому понадобилось бы красть твоего ребёнка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А я могу. Вдруг это не Маринин, а его ребёнок умер. Только почему сразу красть? — подхватила Юля на руки маленькую Веронику, чтобы не мешать Марине закреплять края ткани. — Это могла быть ошибка, случайность, несчастливое стечение обстоятельств, недоразумение, да мало ли что. Но то, что это девочка Гомельского, меня тоже немного смущает, — виновато пожала она плечами. — Прости.

— Думаешь, меня это не смущает? Ещё как! — миролюбиво улыбнулась Марина.

Ветерок принёс аппетитный запах костра. В животе заурчало. Она невольно прижала руку к животу. И, шагая по тропинке за Зойкой гуськом, почему-то вспомнила, как во время беременности в такие моменты она всё сомневалась: это просто голодные спазмы, или малышка толкается?

Какое же это было счастливое время! Год назад.

Надежды. Стремления. Планы. Мечты.

Как же было радостно, что уже сошёл снег. Как легко мечталось, что, когда деревья покроются лёгким зелёным пушком молодой листвы, они уже прижмёт к груди свою малышку. И они непременно приедут сюда, на дачу к родителям Зойки, как ездили со времён института каждую весну. И будут вдыхать волшебные запахи цветущей черёмухи, растущей у забора, гуляя по засыпанным белыми лепестками тропинкам.

И когда подрастёт, её девочка будет так же таскать безотказных и давно смирившихся со своей участью кошек, как, ревниво отдав щенка на растерзание мальчишкам, сделала Вероника, едва они дошли до кухни. И будет рвать с грядки пёрышки лука, так как больше ничего съедобного в это время в огороде нет.

— Тёть Нин, помочь? — первой подошла к мойке Марина, где Зойкина мама мыла овощи.

— Идите, идите, отдыхайте. У меня уже всё готово.

Но когда, отмыв руки, переодевшись из огородного в своё, они заняли места в уютных плетёных креслах на веранде, разговор всё равно вернулся к незаконченной теме.

— Значит, вы обе думаете, что это могло быть просто ошибкой? — разливала Зойка вино.

— Я не хочу, — убрала в сторону свой бокал Марина, и как-то по-новому взглянула на подругу, когда та стала ей пояснять, сколько промили в крови можно, чтобы не оштрафовали.

«Неужели за столько лет дружбы я не заслужила элементарного уважения, снисхождения, терпимости к своим идеям, какими бы бредовыми они ни казались?»

— Я сказала: «не хочу», а не «я за рулём», — налила себе Марина томатный сок.

— Но ты же за рулём? — не унималась, отстаивая свою позицию, подруга.

— За рулём, — зная, что лучше согласиться, кивнула Марина, сделав глоток.

— Вот исходя из такой же элементарной логики, что хочешь ты или не хочешь, а пить тебе всё равно нельзя, объясни мне, как жена Гомельского могла оказаться в том же захолустном роддоме, что и ты?

— Не в захолустном, а просто в районном, который я, кстати, выбрала сама.

— Про тебя я и не спрашиваю. С тобой всё понятно. Еда из ближайшего супермаркета. Шмотки, списанные в «Вест-Ист» как брак. Квартира съёмная. Парикмахер какой освободился. Гинеколог какой примет.

— Не утрируй, — вздохнула Марина, чувствуя, что как бы она ни старалась уйти от конфликта, Зойка напрашивается. — Гинеколог у меня отличный. Зря ты думаешь, что в рядовых консультациях работают плохие врачи.

— Ладно, пусть хорошие, — соглашаясь, подняла Зойка бокал. — Вот только достаточно ли они хороши для жены Гомельского, в восемнадцать лет получившего в наследство триста миллионов долларов? А к тридцати, вкладывая исключительно деньги своей семьи и не создавая никаких фондов, он увеличил свой капитал в десять раз. Считаешь, жена миллиардера могла оказаться в одной родильной палате с такой как ты? Альтруисткой, скромницей, ярой поборницей аскетизма и простоты?

На улице что-то упало.

— А ты я вижу, неплохо осведомлена о состоянии Гомельского? — подскочила Марина к окну, чтобы посмотреть всё ли там в порядке.

Оказалось, Лев Константинович сбросил детям с чердака связку теннисных ракеток. И хоть её вопрос остался без ответа, он был в принципе риторическим. Биографии мужских персон типа Гомельского её подруга некогда изучила с точностью до третьего знака после запятой, как и рейтинги, и места в списках Форбс. И интерес это был не праздный.

— Ты купила Андрею щенка? — спросила Марина, пока все увлечённо следили за тем, как на фоне забора теперь летал белый воланчик, а у щенка появилась новая игрушка.

— Это подарок, — осушив бокал, снова потянулась Зойка к бутылке, когда на веранду зашёл Гриша и принёс с собой волшебные запахи костра, шашлыков и грядущего пиршества.

— Привет, Марин, — деловито взял он со стола поднос, застеленный тонким лавашом. — Девчонки, потерпите. Осталось недолго, — обнадёжил он.

— Потерпим, — макнув в соль листик черемши, согласилась Зойка, пока Юля, с боем отобрав у Вероники обречённо повисшую кошку, спасла несчастное животное и унесла дитё мыть перед едой руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они остались с Зойкой вдвоём. Хотя это была и мнимая уединённость. Летняя веранда прекрасно пропускала звук что снаружи внутрь, что обратно.

Зойка, запивая острую черемшу, высосала ещё бокал вина. Но её дурное расположение духа это не излечило, а скорее усугубило. Её и без того звонкий голос стал ещё громче. А совсем не свойственная ей раздражительность переросла в неприкрытую агрессию.