Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 209

— Чем вы руководствовались, когда брали в жены покойную миссис О’Конелл? — внезапно спросил, вынудив мужчину в ту же секунду усмехнуться и покачать головой. Он развернулся и неторопливо пошел вниз по улице, словно уходя от ответа, что был очевиден для обоих. — Неужели полагались на мнение своих родителей? Или, может быть, её? Внимали её репутации и статусу?

— Я был приличным молодым человеком с безупречной репутацией, — в голосе мистера О’Конелла была ощутима дрожь. Очевидно, ему было неприятно вспоминать обстоятельства женитьбы с Ванессой, за что Джеймс решил зацепиться, не жалея чувств мужчины.

— Так значит, Вы были в большей мере выбором семьи девушки, нежели её самой. Это многое объясняет, — беспечно продолжал парень, наблюдая краем глаза за реакцией мистера О’Конелла, что была знеамедлительной.

— И что же подобное умозаключение дает тебе понять? — спросил вместо того, чтобы пытаться оправдать слова Джеймса, из-за чего тот ощутил своё превосходство в завязавшемся споре.

— Это дает понять, почему Вы боитесь отпустить от себя дочь. Жена не принадлежала Вам душой и сердцем, как Вам того наверняка хотелось бы. Она была актрисой и делила свои чувства со многими, поэтому Вы всю свою любовь вложили в девочку. И теперь одна мысль о том, что она сменит фамилию и дом, пугает Вас, и этот страх в большей мере разрушает Ваши отношения с ней, чем я, в чем Вы так сильно предубеждены, — выложил, как на ладони. Казалось, мистер О’Конелл затаил дыхание, с особой внимательностью выслушивая его речь, в которой был смысл и доля правды, против чего ему не было чем возразить. — Вы не найдете Фрее подходящего жениха, потому что намеренно будете находить в любом парне недостатки. И этой неуверенностью в себе, Вы отравляете ей жизнь. И теперь, когда Фрея дала отпор, кому Вы сделали хуже? — мужчина нахмурился, поджав виновато губы.

Они продолжали идти, погрузившись в молчание, тишину которого нарушали лишь изредка проезжающие мимо машины и гуляющие люди. Было не так уж шумно, поэтому мистер О’Конелл мог сосредоточиться на словах Джеймса, пропустить их сквозь себя, чтобы, в конце концов, принять. Он слишком долго отрицать эту правду, так не пришло ли время ему смириться с ней?

Джеймс не потарапливал мужчину с решением. Ему казалось, он сделал даже больше своих сил, высказав в лицо отца Фреи то, что даже не был изначально намерен сказать. У него и в голове не было всех тех слов. Они пришли на ум сами и оказались что ни есть правильными. Джеймс чувствовал, что проник в глубину души мистера О’Конелла и сумел задеть что-то жизненно важное внутри него. Даже если в его словах была некая жестокость, она была необходима.

— Когда Вы решили объявить о помолвке? — спросил внезапно, разломав надвое затянувшуюся паузу.

— Мы ещё не обсуждали этого.

— В какой церкве намерены венчаться?

— И этого тоже.

— Когда хотите устроить торжество?

— Может быть, летом.

— Ты хотя бы позаботился о кольцах? — нетерпеливо спросил мистер О’Конелл, остановившись посреди дороги. Молчание Джеймса было вполне красноречивым. — И как я могу верить в серьезность твоих намерений?

— Означают ли подобные распросы, что Вы даете своё согласие? — задал встречный вопрос Джеймс, чтобы удостовериться в собственной догадке. Он был в одном шаге от того, чтобы вздохнуть с облегчением. Последние несколько дней ему не хватало этого точно в той же мере, что и Фрее.

— Я не хотел признавать того вслух, поэтому полагался на твою сообразительность, — в речи мистера О’Конелла появилась вынужденная легкость, хоть на сердце ему было нелегко. Дело было вовсе не в том, что, в конце концов, он решил сдаться, а в словах парня, что он не выбросил из головы и, не был уверен, сможет ли это сделать хотя бы до конца дня. — Если Фрея не изменит своего решения, то пускай будет с тобой. Подобный пустяк не стоит её потери.

— Я рад, что мы пришли к взаимопониманию, — Джеймс кротко улыбнулся, испытывая долгожданное облегчение, которым ему не терпелось поделиться с Фреей. Она не считала разговор с отцом хорошей идеей, но что намного важнее — своевременной, но теперь у парня появилось основание дать ей понять, что он был прав, чтобы затем упиваться своим превосходством.

Они могли решить эту проблему и намного раньше, если бы Джеймсу хватило терпения это сделать. К объяснениям его подтолкнул никто другой, как Джон, вознамеревшийся испортить Фрее жизнь. Должно быть, он полагал, что это её окончательно погубит. В его мести не было ничего вычурного. Спрятанная под маской добродетели, она была грубой и жестокой. Единственное, чего парень, в конце концов, добился, это что Джеймс с большей настойчивостью начал убеждать мистера О’Конелла принять его, подобрал слова, что никогда не пришли бы на ум Джону, вместо того чтобы ожидаемо для всех отступиться.

Он был счастлив в противоречие тому, что должен был испытывать в день похорон своего брата. Это было неправильно, но Джеймс не мог насильно убить внутри себя легкость, которой были избавлены последние дни, полные злоключений.

Фрея нуждалась в хороших новостях не меньше, если не сказать намного больше него. Из гостиничного номера Джеймс звонил и на сьемную квартиру парней, и в общежитие, но поговорить с девушкой ему так и не удалось. Дважды Джеймс наткнулся на Спенса, с которым не стал делиться столь последними известиями. Он хотел быть первым, от кого Фрея услышала бы это. Прибегать к посредничеству было лишним.

Единственное, что Джеймс спросил у друга, знал ли он, где была Фрея и с кем. Был настойчив в просьбе, чтобы парень сообщил ей о его звонке и просил перезонить, что было крайне важно. Об остальных, как и о положении дел в целом, Джеймс не спрашивал. Он даже не заметил, что Спенс говорил с ним неохотно, отвечал сухо и кратко, был непривычно несговорчивым. Подобные мелочи остались вне его внимания, хоть Джеймсу и не мешало заметить их.

Ему пришлось задержаться в Лондоне ещё на несколько дней. Несколько встреч с мистером Певензи касательно книги мистера Клаффина, которую всё же утвердили к печати; обеды с отцом, во время которых тот осторожно подводил разговор к тому, что Джеймс должен будет занять место подле него; выбор достойного Фреи кольца, ради которого он оббегал больше десятка ювелирных лавок. Он нуждался в этом времени, хоть и не мог дождаться, чтобы вернуться обратно.

В день отъезда Джеймса Фрея тоже собирала вещи. Она не могла найти в себе решительности позвонить парню и признаться в принятом решении, что была готова исполнить, чего бы ей это не стоило. Боялась, что он сумеет её отговорить, переубедить не уезжать. Джеймс был единственным, кто мог её остановить, но Фрея не хотела, чтобы он это делал.

Когда сложенный чемодан с вещами стоял у двери, а часть вещей она успела отправить домой бандеролью, она сидела на краю кровати и рассматривала их первое общее фото. Оно было сделано на дне рождении Спенса, когда они скрывали свои отношения и были слишком неуверенными в собственных чувствах. Дункан успел поймать друзей за поцелуем, поэтому их обернутые друг к другу лица были неразличимы. Ладони были сжаты вместе, пальцы переплетены, руки безвольно опущены вниз. Одной рукой Джеймс приобнимал её за талию, удерживая рядом, где ей было уютно и тепло.

Отложив снимок в сторону, Фрея открыла конверт с письмом от отца, что забрала, отправляя домой вещи. Она боялась его читать, не ожидая от него хороших вестей. Почти была уверена, что он излишне решил задеть её, упрекнуть, может быть, даже унизить.

«Дорогая Фрея,

Я по-прежнему не уверен в правильности принятого тобой решения, но принимаю его. Похоже, намерения мистера Кромфорда действительно серьезные, в чем он позволил мне убедиться. Его чувства к тебе кажуться глубоко искренними, а намерения — благородными. Будет ли так и дальше, ручаться не могу, но если в нем будешь оставаться уверенной ты, доселе и я не буду искать в нем недостатков.

Похоже, ты очаровала парня. Он выглядит влюбленным. Наверное, мистер Кромфорд влюблен в тебя не меньше, чем ты в него. Вы оба многим рисковали ради этого, и, в конце концов, одна из стен упала. Я снимаю перед вами шляпу. Вы взяли вверх над доводами рассудка старика и убедили его дать своё благословение.