Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 17

Я тихонько хмыкнула, причины моей ошибки стала яснее ясного. Лорд Гордон не только по поэтической части известность у нас приобрел, он еще и в модах образец, в тех, которым коммивояжеры столь привержены.

— Не притворяйтесь, — велел холодно Волков, откладывая бумаги, — нужды в том нет, я заметил, что вы проснулись.

— Доброго утречка, — прикрыла я ладонью зевок и села, отбрасывая мохнатый верблюжий плед.

Подошвы стукнулись об пол, распухшая нога походила на колоду, голенище валенка буквально распирало. К лекарю надобно, само не пройдет. Вторая же нога была неприлично необутой, да еще с дыркой на большом пальце. Вот ведь позорище. И это даже без учета ночных моих сопений в интимные части шеи постороннего мужчины. «Хвали меня, крылья вырастают!» Дура! Я пошевелила пальцем.

— Приношу извинения, барышня Попович, за излишнюю ретивость моих подчиненных. Им было приказано для беседы вас доставить, а вовсе не под арест.

Переведя взгляд на чиновника, я приподняла брови. Он представился:

— Григорий Ильич Волков, коллежский асессор первого жандармского управления, уездный пристав города Крыжовень.

Асессор? За какие такие заслуги? Годков ему чуть за двадцать, юнец желторотый. Образование нужное имеется? Захотелось ответить, что я на класс выше и что пристав он только в своих мечтах, ибо приказом не назначен. Но я ребяческий порыв подавила.

— Что ж вы, ваше благородие, при эдаких регалиях невинных девиц колотите?

Он посмотрел на дырявый чулок, поморщился.

— С этим разберемся. А пока, Евангелина Романовна, извольте на несколько моих вопросов ответить. — Волков потянулся к чернильному прибору. — С какой целью вы посещали накануне казенную приказную квартиру?

— Кушать хочется, — нагло улыбнулась я, — и места уединения посетить. А на вопросы отвечать — нет, ни малейшего желания не ощущаю. Вы, господин пристав, меня покалечили, репутацию девичью порушили случайным арестом и воображаете, что это вам с рук сойдет?

— Во-первых, — вернул улыбку Григорий Ильич, — ваша, как вы изволили заметить, девичья репутация, барышня Попович, была разрушена невосстановимо еще до ареста. Извозчик Кузьма Блинов показал под запись, что водит-де его пассажирка дружбу с ворами, черным колдовством интересуется и что самолично Кузьма видел, как означенная девица веревку с висельного дерева снимала, чтоб после в запрещенных обрядах ее применить. Веревку, к слову, в кармане вашей шубы обнаружили.

— Законопослушный какой этот ваш Блинов, — восхитилась я. — Видел и сразу в приказ отправился докладывать! А во-вторых?

— Простите?

— Вы сказали, во-первых, значит, существует и продолжение.

— Во-вторых, Евангелина Романовна, девицы вашей древнейшей профессии репутации не имеют.

— Это оскорбительно!

— Соглашусь, барышня газетный репортер — оскорбление основ берендийской нравственности.

Испытанное облегчение я скрыла, собеседник вовсе не ту «древнейшую профессию» подразумевал, про которую я сперва подумала.

— Вы мизогинист? Женский пол ненавидите? Отказываете ему в равноправии?

— А вы, Евангелина Романовна, суфражистка? — хмыкнул Волков с сарказмом.

— Именно. И считаю, что женщины в современном мире вольны выбирать себе род занятий по своему желанию и возможностям. Женщина чиновник, врач, репортер, банковский клерк, сыскарь — все пути открыты.

Я одарила хихикающего собеседника грозным взглядом.

— Что вас так развеселило?

— Сыскарь? — покачал головой мизогинист. — Даже в прогрессивной Британской империи на полицейскую службу слабый пол привлекается лишь в виде исключения, «матронами» для работы с детьми и такими же дамами.

— А в империи Берендийской, — сообщила я гордо, — высочайшим императорским указом дозволено нам трудиться на благо отечества.

Спич мой длился минуты три, от воодушевления я не заметила, когда последние шпильки выскользнули из прически, и копна волос упала на плечи. Из карих глаз собеседника исчез скепсис, они зажглись определенным мужским интересом. Я запнулась и покраснела.

— В какой газете служите? — спросил Волков быстро.

— «Чижик-пыжик», — назвала я желтый столичный листок, не опасаясь разоблачения. — Магические практики обозреваю, участвую в составлении подробного путеводителя по загадочным местам.

— Вы чародейка? Хотя понятно, что нет.

— Отчего же вы так думаете? — обиделась я.

— Чародейка вряд ли запустила бы свою болезнь до столь чудовищного состояния. — Он кивнул на мою ногу-колоду. — К вашему счастью, Евангелина Романовна, я хоть тоже не чародей, но знаю, к кому с проблемой обратиться.

Рука Волкова скользнула под столешницу и, видимо, нажала какую-то кнопку, потому что дверь кабинета немедленно приоткрылась, явив щекастое лицо давешнего коллежского регистратора и его обширную лысину.

— Магичку доставили? — спросил начальник.

— Так точно, в приемной дожидается.

— Зови. И будьте любезны, Давидов, чаю нам здесь организуйте.

Регистратор исчез, его бормотание за дверью сменилось сочным контральто:

— Ну наконец!

Дверь распахнулась настежь, высоченная дама шагнула через порог, чуть не коснувшись золотым тюрбаном притолоки.

— Знаю, все знаю! — Ее неожиданно светлые на смуглом лице глаза обежали комнату, примечая обстановку. — Скопление зловещих эманаций, сглаз, порча, венец безбрачия.

Волков привстал и поклонился.

— Мадам Фараония, благодарю, что откликнулись на просьбу. Будьте любезны присесть.

Она рухнула в кресло для посетителей, полы собольей шубы укрыли спинку, отчего с моего места казалось, что восседает перед чиновником горбунья.

— Не трудитесь представляться, юноша, в вас тайн для меня нет, ибо внутренним взором постигаю я такие глубины…

— Вы ведь в имперских чародейских списках значитесь? — перебил Григорий Ильич. — Правда не под творческим псевдонимом, а…

Он повесил многозначительную паузу, Фараония вздохнула и сказала уже без аффектации:

— Состою, только не афиширую, от сил тех толку немного, только помехи в коммерции. Дальше что?

— Не откажетесь проконсультировать нас именно в чародейской своей ипостаси?

Что-то такое в этом Волкове было, не чародейское, нет, что-то исконное, мужское, отчего немолодая уже Фараония девически покраснела.

— Вам не откажу.

Ящик стола скрипнул; Григорий Ильич опустил в него руку, пошарил, извлек обрезок веревки, спрятал, сызнова пошарил и выложил на зеленое сукно ленту не определенного мною навскидку материала в лилово-зелено-бурых разводах.

Провидица посмотрела, ее жирно подведенные губы сложились в брезгливую гримасу.

— Навский артефакт подчинения, сейчас неактивный. Где нашли?

— С этой вот барышни снял.

Серебристые глаза мадам взглянули на меня мельком.

— И каким же образом, господин пристав? В дудку дудели? Арканы плели? Хотя погодите, — она вытянула складчатую черепашью шею, — вы его разорвали чем-то мощным.

Волков кивнул на стенной шкаф, к дверце которого была прислонена трость. Фараония проследила за его взглядом, кивнула.

— Достойная работа. Что ж, артефакт вы уничтожили, починке он не подлежит, а жаль, стоит он немало. Простите, чисто гипотетически, если предположить, что существует некий тайный рынок навских диковинок, цена достигла бы двух тысяч серебром.

— А действовал как? — спросила я, черный рынок меня не интересовал.

Собеседники повернулись ко мне с таким видом, будто стена заговорила. Пришлось уточнить:

— Когда в силе был.

Мадам сложила губы трубочкой и издала мелодичный долгий свист. Лента на столе ожила, свилась кольцом, стала похожа на безголовую, но весьма опасную притом змею, и опала, только свист прекратился.

— В комплекте дудочка должна идти для управления, — пояснила Фараония. — Не простая, навья, без нее артефакт с жертвы не снять. Жертва же волю теряет, дудочнику подчиняется, что он скажет, то и исполнит.

— А чтоб набросить? Это только дудочник может?