Ратник (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 32

Возиться с заводными лошадьми он уже не стал. Вскочил верхом. И понукая жеребца ногайкой поскакал в темноту. Но пролетев полсотни метров, остановился и обернулся.

Какие-то отдельные воины последовали за ним. И пастухи. Но их было немного. Нападение было внезапным, а стрел у этих ночных гостей много. У каждого по два колчана. Причем полных колчана. И они их не жалели. Отчего буквально за пару минут успели перестрелять десятков шесть или даже семь. Не всех насмерть. Но все равно — не бойцы. Судьба остальных в представлении этого воины была незавидной. Вон — вскакивающих на спины лошадей они стреляли в спину. И мало кто уходил. Обычно падали. А остальные разбегались кто куда. Они тоже заметили, что во всадников стреляют, поэтому прячась за коней, пригибаясь, «рассасываясь» на своих двоих.

Камал же на его глазах вышел вперед с саблей да щитом в руках и что-то крикнул, указывая на воина с личиной. Тот приблизился к нему. И они завертелись в схватке. Очень недолгой. Едва ли пять ударов сердца она продлилась.

Воин в личине нанес два быстрых удара по Камалу. Один в лицо, вынуждая его прикрываться щитом, а второй по ноге. Из-за чего руки Камала распахнулись в попытке удержать равновесие, а сабля воина в личине вспорола ему горло. Все также быстро и непринужденно. Он рубил не как полагается, а крутил лишь кистью. Непривычно. Необычно. И удивительно быстро…

Поединок закончился.

И «мертвецы», как про себя окрестил этих воинов старый соратник Камала, тут же выстрелили из луков. Положив еще больше десяти человек, что сгрудились возле своего уже павшего предводителя. Остальные побежали. Но три секунды спустя им прилетел еще залп. Уже в спину. А потом еще. И еще…

— Держитесь за стремя, — скомандовал старый соратник Камала. — Уходим!

Никто не возражал. Да они, пожалуй, и без такой помощи припустились похлеще добрый жеребцов. Перепугались они. Поэтому безропотно улепетывали от страшного леса всю ночь. Как и те, что разбегался самостоятельно…

[1] Джокер — игральная карта, которая может выполнять роль любой другой.

[2] Крымское акче времен правления Девлет Гирея (1550–1570) имело вес 0,5–0,6 грамм. Так что, тысяч акче была примерно равна 7,35-8,82 пореформенных счетных рубля. А общая выручка за сорок семь юниц составила бы не менее 345,5 рублей, но, скорее всего, ближе к 500.

Глава 7

1554 год, 8 июля, Москва

Иоанн Васильевич вышел из Успенского собора. Обернулся. И истово, широко перекрестился.

Следом за ним повалили бояре с самыми видными старшинами московской поместной службы. Никакого праздника не было. Однако, пользуясь случаем, они решили присоединится к молитве царя на заутренней службе. Чтобы на глаза попасться лишний раз. Из-за чего в который раз в Успенском соборе образовалось своего рода столпотворение. Как и подле него. Ибо уважаемых людей сопровождали другие, менее уважаемые, которым места в храме не хватило. И пришлось всю службу стоять подле него.

— Видишь, — обратился царь к митрополиту, — сколько людей. Какая тяга у них к духовному стяжательству! А ты мне все про язычество талдычишь. Что дескать сильно оно еще. И что нужно бороться за торжество веры христианской. Все уши прожужжал.

— Так Государь, — кивнул митрополит. — Но то твои люди. Ближние. Но не все…

— Я гонец! — воскликнул всадник, которого пытались остановить. — От воеводы тульского!

— Татары? — спросил, вышедший вперед Иван Васильевич Большой из рода Шереметьевых. Член Избранной рады и очень влиятельный боярин.

— Нет.

— Случилось чего?

Царь хотел бы пообщаться с гонцом наедине, но… тот очень неудачно прибыл. На будущее нужно будет пояснить за это дело. А сейчас…

«Ох… как же все неудачно… — пронеслось у царя в голове, — как людей тут много…»

— Случилось славное событие!

— Славное? — удивился царь, он уже хотел было заткнуть гонцу рот и увести к себе в палаты. Но теперь решил не спешить.

— На Рождество Иоанна Крестителя собрали старшины поместных дворян тульских, какие не в походе были, и заявили, что постыдно им в долгу держать товарищей своих боевых. И что прощают они долги им.

— Чего? — с каким-то ошалелым видом переспросил Шереметьев и захлопал глазами. Все остальные бояре и старшины отреагировали примерно также. Ибо поступок этот в их голове не укладывался.

— Старшины тульские после молебна с благословения отца Афанасия простили должникам своим. А потом еще пожертвовали на нужды полка три десятка и два мерина, две дюжины панцирей и прочее. Воевода тоже не остался в стороне и пожертвовал полку дюжину меринов.

— Они там с ума спятили?! — воскликнул кто-то из толпы.

— Ныне в полку тульском не осталось пеших, — возразил гонец. — Ныне полк весь под седлом. Одвуконь, правда, мало. Но зато для ближней службы готовы все.

Тишина.

Все потрясенно переваривали услышанное. Потому что совершенно неслыханное дело. Ведь многие городовые полки, кроме особой московской службы и тех, что держали засечную черту, идущую в те годы по Оке, страдали от того, что от трети до половины помещиков были пешими. Особенно те полки, которые находились под постоянным ударом степняков или располагались в бедных землях. А тут — все верхом. Чудо — не иначе!

— А почему они так поступили? — спросил митрополит, нарушая гробовое молчание толпы.

— Никто точно не знает.

— Но слухи же ходят.

— Но это же слухи.

— Вот и скажи нам. — продолжал настаивать митрополит. — Отчего так вышло?

— Андрею предложили примириться со старшинами. Ибо негоже промеж своих лбами биться. И он поставил свои условия. Старшины их приняли.

— Андрей? — переспросил Шереметьев. — Это кто таков? И почему старшины под него прогибаются?

— Да Всеслав Брячиславич это! — кто-то крикнул из-за задних рядов. — Князь старинный из Роговолжих внуков!

Царь резко обернулся, пытаясь разглядеть крикуна, но бесполезно. В такой толпе не распознать. Гонец же тем временем продолжил:

— Андрей сей сын Прохора. Поместный дворянин тульский. Он за минувшие два лета пожертвовал конями, бронями и прочим более двух тысяч рублей. Через что, поднимал беднейших поместных дворян и всемерно укрепляя полк.

— Откуда же у простого поместного дворянина столько коней и броней? — крикнул кто-то.

— Так на копье их берет! Даже сейчас, заступив на дальний караул, он бьет супостата так, что пух летит! Со своим отрядом в дюжину всадников он уже сумел вырезать группу ловцов-охотников, взяв их съемным боем. А потом из засады перестрелял воинов, что пришли за них мстить.

— Съемным боем? — крикнул кто-то. — Саблей?

— Копьем.

— Может не копьем, а рогатиной? — уточнил Шереметьев.

— Нет боярин, именно копьем. Говорят, он славно им орудует. Сам не видел, но сказывают.

— Я видел! — выкрикнул один из старшин московской службы. — Я по прошлому году ездил в Тулу по его душу. Его в поместье татары держали в осаде. И когда я со своим десятком подъехал, да выступил против них, он выскочил навстречу, да в копья на них бросился. На моих глазах Ахмета — старшего среди тех татар — ссадил. С одного удара. Славен он в бою на копьях. Да и говорят с саблей добро обращается.

— Ну что же, — огладив бороду после небольшой паузы произнес один из бояр, — это доброе дело. На копьях — зело правильно. По старине.

И остальные бояре закивали.

Когда Иван III начал свою поместную реформу все происходило не быстро и одновременно. И если дружины очень быстро, буквально за два-три десятка лет, став поместными дворянами, ориентализировались как по снаряжению, так и по тактике боя, став по сути аналогами татарской конницы, то настоящая аристократия долго держалась за старые традиции. В том числе и за копейный бой.

Понятное дело, что это были не традиции таранного копейного удара. Но их и не имелось на Руси. А вот работу копьем с руки уважали.

Важное пояснение — не рогатиной, а копьем.