От плоти и крови - Робертс Нора - Страница 5

– Она не хочет знать. Предпочитает гадать.

– Тогда я тоже не скажу, – пообещал Саймон, гладя длинные черные пряди Фэллон, а потом наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Папа?

– М-м?

– Я не понимаю некоторые слова в книге. Они слишком сложные.

– Давай я почитаю первую главу вслух, а затем мы вернемся к делам по хозяйству.

Он пересадил дочь поудобнее, открыл книгу на первой странице и начал читать.

Она не знала, что «Король чародеев» был первым романом Макса Фэллона. Хотя, может, в глубине души и знала. Но навсегда запомнила бесценные мгновения, когда отец читал ей вслух главу за главой каждую ночь перед сном.

И Фэллон продолжала учиться. Доброте у отца, щедрости у матери. Любви, свету и уважению – у дома, семьи и самой жизни, что была ей дарована.

Она узнавала о тяготах войны и боли утраты от путников, которые нередко забредали на ферму или в соседний поселок. Большинство из них были ранены.

Также Фэллон все больше узнавала о политике, но считала ее скучной, потому что люди говорили слишком много, а делали слишком мало. Да и кому нужна эта политика, если, судя по новостям, правительство – не слишком ясное слово для Фэллон – начало восстанавливаться на третий год после Приговора, только чтобы вновь рассыпаться прежде, чем закончился пятый?

Сейчас, на двенадцатом году после Приговора, столица Соединенных Штатов Америки – название забавляло Фэллон, ведь штаты давно перестали быть соединенными – превратилась в зону боевых действий. Банды Мародеров, группы Темных Уникумов и приверженцы культа Праведных воинов сражались ради власти, ради территории, ради запаха крови. Сражались друг с другом и со всеми, кто стремился управлять и властвовать.

Несмотря на стремление к миру и покою, несмотря на желание лишь строить и выращивать, Фэллон понимала необходимость будущих битв и долг сражаться, чтобы защищать и отстаивать. Много раз она видела, как отец берет оружие и уходит с фермы, чтобы защитить соседа или помочь отстоять поселение. И много раз видела выражение его лица после возвращения, мрачный взгляд ореховых глаз, без слов говорящий, что пролилась кровь, что кого-то настигла смерть.

Она училась драться, защищать себя и других. И братья учились тому же. Пока ферма нежилась в лучах летнего солнца, посевы росли, а фрукты наливались соком, пока леса кишели дичью, вдалеке гремели сражения и велись войны.

И минуты, часы, месяцы и годы беззаботного детства неминуемо подходили к концу.

Она была Избранной.

Иногда, когда братья окончательно доводили Фэллон – и почему только у нее было столько братьев? – мать не понимала простейших вещей, а отец требовал слишком многого, ей даже хотелось, чтобы время ожидания наконец закончилось.

Иногда же неминуемая судьба заставляла девочку кипеть от гнева. Почему у нее нет права выбора? Она мечтала вечно охотиться и рыбачить, скакать на лошади и бегать по лесу с собаками. Или даже с братьями.

Но чаще всего Фэллон грустила от горького осознания: нечто вне ее понимания, вне понимания ее родителей требовало развиваться, чтобы исполнить высшее предназначение. Грустила от мысли, что рано или поздно придется покинуть дом и семью.

Она выросла высокой и сильной, свет в ее душе сиял ослепительно ярко. Но мысль о грядущем тринадцатилетии наполняла девочку ужасом.

Она размышляла об этом – обо всех несправедливостях в ее мире и обо всех несправедливостях в мире вокруг нее, – пока помогала матери с ужином.

– Сегодня вечером разразится сильная буря, я это чувствую, – сказала Лана, собирая светло-карамельные волосы в пучок, как всегда поступала перед приготовлением еды. – Но пока погода стоит такая чудесная, следует накрыть стол во дворе. Живее, слей картофель, который бланшируется на плите.

– Почему готовишь всегда ты? – проворчала Фэллон, выполняя поручение матери.

– Твой отец сегодня занимается грилем, – напомнила та, встряхивая закрытую миску, где мариновались колечки перца из свежего урожая.

– Но ты делаешь все остальное. – Почувствовав, как к горлу подкатывает ком, Фэллон перевернула кастрюлю с картофелем в дуршлаг над раковиной. – Почему бы папе, или Колину, или Трэвису хоть раз не приготовить еду самостоятельно?

– Они помогают, как и ты. И Итан тоже понемногу учится. Но ответ на твой вопрос: потому что я люблю готовить. Особенно для семьи.

– А если мне это не нравится? – Фэллон резко обернулась, высокая и длинноногая, с вызывающим выражением лица и глазами темно-серыми, как небо перед бурей. – Если я ненавижу готовить? Почему все равно должна делать то, чего не хочу?

– Потому что нам всем приходится выполнять обязанности по дому. К счастью, на следующей неделе наступит твоя очередь убираться, а на кухне мне будет помогать Колин. Пока же приправь картофель, чтобы подать к столу. Я уже нарезала зелень.

– Поняла, – буркнула Фэллон, привычным жестом поливая блюдо оливковым маслом и посыпая солью, перцем и приправами.

Все это богатство имелось на столе Свифтов благодаря усилиям Ланы. Она и ведьма с соседней фермы выбрали три акра земли и превратили их в тропики. Посадили оливковые деревья, перец, бананы и кофе. А еще инжир и финики.

Отец с несколькими помощниками из поселения соорудили пресс для отжима масла и сушилку для фруктов.

Когда все работали вместе, каждый получал по заслугам, каждый что-то выигрывал. Фэллон прекрасно это знала. Но все равно дулась.

– Отнеси пока это во двор и скажи отцу, чтобы начинал готовить курицу, – велела Лана, проследила, как недовольная дочь нарочито громко топает, выходя из кухни, и подумала, что надвигающаяся буря явится не одна.

Вскоре вся семья Свифт устроилась за большим столом, который соорудил Саймон. Украшением трапезы служили яркие разноцветные тарелки, голубые салфетки и вазочки с полевыми цветами.

Лана считала, что красиво накрытый стол не менее важен, чем вкусная еда, и в этот раз позволила Итану зажечь свечи силой мысли, потому что он чрезвычайно гордился этим умением. Фэллон плюхнулась рядом с младшим братом, которого считала более приятной компанией, чем Колин и Трэвис. Хотя ему пока было всего шесть лет. Все еще впереди.

Саймон занял свое место, тряхнув выгоревшими на солнце каштановыми волосами, и улыбнулся жене.

– Выглядит великолепно, милая.

– Все похвалы сегодня отправляются к повелителю гриля, – подмигнула она в ответ, поднимая бокал с вином, сделанным из их собственного винограда. – Возблагодарим судьбу, – Лана бросила косой взгляд на дочь, – за еду, выращенную и приготовленную своими руками. Надеюсь, однажды наступит день, когда никто не останется голодным.

– Я голоден! – заявил Колин.

– Тогда будь благодарен, что на столе уже стоит ужин, – сказала Лана, кладя на тарелку старшему сыну куриную ножку – его любимое блюдо.

– Я помогал папе с грилем, – похвастался Колин, добавляя к курице картофель, овощи и початок вареной кукурузы. – А значит, не должен сегодня мыть посуду.

– Дежурство работает не так, сын, – наставительно произнес Саймон, протягивая Трэвису хлеб, пока Лана отрезала Итану кусок грудки.

Колин тем временем вонзил зубы в куриную ножку. У него были отцовские, зеленые с золотом, глаза и выгоревшие волосы на несколько оттенков темнее, чем у матери. Непослушные вихры, как обычно, торчали во все стороны, отказываясь укладываться в прическу.

– А еще я собрал кукурузу.

– Мы вместе ее собирали. – Трэвис ткнул брата локтем, не отрываясь от еды.

– Несуществанно.

– Несущественно, – поправил Саймон. – И ты не прав, это важно.

– Я собрал большую часть кукурузы. Вот что важно.

– Тогда я бы предложила съесть ее, вместо того чтобы пытаться – неудачно, надо заметить, – откреститься от мытья посуды, – сказала Лана, поливая початок Итана маслом.

– В свободном обществе каждый имеет право голоса.

– Жаль, что мы живем в эпоху тотальной диктатуры, – широко ухмыльнулся Саймон, отвешивая старшему сыну шутливый подзатыльник.