Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 31

— Не везет с работодателями, — сказал Он и криво усмехнулся, без интереса глянув парню в глаза. — Идите в дом. Замерзнете.

Отнюдь, подумал Томми, глядя Ему в спину и поглаживая пригревшуюся Минни. Любая метель — морской бриз в сравнении с Твоим дыханием.

Разошлись ближе к полуночи. По общему мнению, Рождественский сочельник прошел великолепно: все было съедено, все было выпито, Хиелла была счастливой и под хмельком, Тедди раскрасневшимся и невероятно хорошеньким, Аллег довольным тем, что все остались довольны… а Феликс априори с ним согласен.

Они провожали их вдвоем. Вдвоем обняли каждого. От Аллега веяло теплом, спокойствием и уютом, от Феликса — безразличием, заученностью и пустотой. Минни тоже выбежала на веранду. Терпеливо дала себя погладить восторженной влюбленной парочке и, к вящему удовольствию Аллега, с достоинством подставила мордочку Томми.

Парню казалось, что ее вечно недовольные глаза смотрели на него слишком живо. Жестко. Призывно. Словно требуя чего-то. И хорошо, если это «чего-то» просто те печенья или «Вискас»…

Хиелла пообещала Томми его отвезти. А ничего, что ты?.. «Плевать. У нас никогда никто не стоит. Особенно сейчас». Оке-е-ей… Машина тронулась, а Томми до последнего смотрел через слабо затонированное окно на веранду маленького заснеженного дома. На две фигуры, стоящие близко друг к другу. Аллег махал им, обнимая Феликса за плечи. Феликс просто улыбался вслед. Натянутой улыбкой, наигранной, безжизненной…

— Хороший паренек. Аллегу мог и похуже достаться. Да, Томми? — ткнула его в бок Хелл уже по дороге.

— Ага, — сказал вслух Томми.

А про себя добавил: «Например, выраженный садист».

========== 10 глава. Две недели на два — безумие, глюки, воспоминания ==========

В рождественское утро Томми проснулся от очень неприятного сна. После него он ещё долго лежал в постели, безотрывно глядя в потолок. Обрывки ушедшего сновидения мелькали на грязно-желтых обоях…Темная фигура, серые пустые глаза с потаенным огоньком в глубине, обрубленные тонкие пальцы, влажные блестящие клыки, с которых капает черная жижа… В изогнутых тенях парень находил очертания видимых им недавно силуэтов, один неприятнее другого. Противный твердый ком пульсировал под гортанью. Ноги тряслись, когда он на них вставал.

День не принес облегчения. У него гудела голова, во рту было сухо. Он не особо заморачивался над украшением квартиры к празднику. О каком празднике может идти речь, когда спину обжигает ледяное дыхание Твари? Его рожа повсюду, куда ни посмотри! Я должен быть бдительным… Томми с трудом дотерпел до второй половины дня, чтобы позвонить всем, кому надо, и выдавить из себя положенные поздравления. Особенно расстарался ради родителей, брата и Аллега, но его фальшь все равно смогли расслышать.

«Ты там нормально, сынок?» — спросил папаша. Да, все заебись.

«Какой-то задушенный у тебя голос, милый», — заметила мама. Все хорошо. Простудился немного.

«Встряхнись, братец! Начало нового года — нельзя быть таким кислым!» — заявил Джеки. Щас хряпну, и все будет тип-топ, не сомневайся.

А вот Аллега удалось провести. Слушая его ответную поздравительную речь, Томми старательно выхватывал своими сверхчувствительными локаторами за звуковой пеленой низкого вибрирующего голоса посторонние шумы и звуки. Выхватывал звуки Твари. Под конец разговора он был так напряжен, что завершил его резко и скомкано, оставив мужчину в легком недоумении.

«Ничего. Это все для его блага. Только для его».

Ближе к ночи стало хуже. Томми метался по квартире. Бродил из комнаты в комнату, нарезал круги вокруг дивана и кухонного стола. Присев на пять минуток, чтобы передохнуть, обязательно звал к себе Чуги и ерошил его шерсть, пока пальцы не начинали ныть и зудеть. Сегодня его песик был ему дорог, как никогда прежде — и он делал все возможное, чтобы это показать. Собачьи сладости, собачьи корма, собачьи игрушки — все это и ещё много чего он накупил в ближайшем зоомагазине и торжественно вручил Чугунку. Песиль был безмерно доволен и счастлив. Ему, наверное, казалось, что у папы хорошее настроение, и он хочет с ним поиграть.

Милое, бесконечно преданное и наивное создание. Томми зацеловал ему всю мордочку от переполняющей нежности. Пока он здесь, его малышу ничего не грозит. Пока он стоит на ногах, пока есть силы в руках, пока в голове болезненно пульсирует воспаленный мозг… Томми не даст в обиду. Никого из родных. Никого из любимых. Никому — особенно Твари.

Тьма скреблась за окошком, выла метелью, грызла морозом. Томми распахнул форточку в спальне и крепко-накрепко закрыл дверь, чтобы ледяной ветер не наполнил квартиру и Чуги не простудился. Заходя туда время от времени, парень вслушивался в разговор ночи и зимы. Две первостихии шептались о чем-то друг с другом. Их шепот глушил суетную какофонию празднующего города. Салюты, петарды, крики за окнами, поздравления и прочий гам глохли, стоило только этим двум подружкам завести светскую беседу.

Томми просил у них совета. Вглядываясь в студеную темноту, хватая ртом колючий ветер, он умолял дать ему подсказки. А девы, шипя, били его в лицо. «Убирайся!» — выстанывали они, и Томми уходил прочь. Это испытание, и он должен пройти его до конца. Он пил горячий чай и укутывался потеплее, чтобы выдержать его полностью, дождаться рассвета… И заходил в спальню.

Его голова становилась все чище. Томми больше думал, глубже размышлял. Я снова в клетке со зверем, понял он. Передо мной очередной крепкий орешек, который трудно разгрызть. Даже ещё хуже — этот орешек висит на высоком дереве, выглядит вкусно и безвинно. Не вызывает подозрений. Прикидывается! Врет! Прячется среди молодой листвы!.. Томми разъярено твердил это Двум, повторял, шептал, орал что есть мочи… Чудовище на Пороге! Оно щелкает Своими зубами, и Его слюна выжигает жизнь из всего, на что попадает!.. Но Две лишь шипят в ответ. Это не их дело. Они безразличны и безжалостны… Он должен решить все сам.

В какой миг явь стала иллюзией? Когда мгновение переросло в час? Зимняя ночь брела вдоль полоски времени, как пьяная. Выла за окном свои первобытные песни, несла с собой беды и смертельную стужу. Чуги, наконец, измаялся и заснул в тепле старого дивана и пухового пледа. Угловатые тени таились в углах комнат, пытаясь разрыть в глубине подсознания древние страхи. Томми нравилась эта игра. Напугай себя сам! Увидь в пустоте то, чего нет! Изумись! Устрашись!.. И разрушь. Разрушь до основания.

Отвори засовы. Опусти щиты. Впусти это в себя. Пропусти через кровь, сердце и мозг. Дай этому заполнить твое тело, забрать его без остатка, пройтись по секстиллионам нервных окончаний, поглощая и покоряя, отбирая волю. А потом загляни вглубь себя — так глубоко, как не смел ещё раньше. Найди это. Доберись до него. Всмотрись хорошенько и пойми, на что именно смотришь. Осознай, что на месте того, что искал ты, осталось лишь понятное, давно знакомое тебе «Я». Ты сам…

Томми отпустило лишь спустя неделю, прямо перед выходом на работу. За это время его не раз и не два «вштыривало», бросало из крайности в крайность. То парень был искренне уверен в своей правоте и полон решимости доказать это, то наоборот сникал и считал, что все его умозаключения — бред угашенного наркомана, не стоящий внимания. И так повторялось снова и снова, по кругу — опять и опять. Все семь дней.

Уже ближе к концу новогодних праздников ему начало становиться легче. Мысли стали более упорядоченными, а действительность — менее зыбкой. Однако определенная степень дисбаланса осталась. Как и тревожное волнение. Как и шаткая убежденность. Серые пустые глаза то и дело всплывали в дрожащих видениях его сна. Томми чуял, что это неспроста. Такое уже было. Давно. Но было. Викинг… Да. Он тоже явился к нему — всего раз, но и этого хватило, чтобы парень проснулся посреди ночи, обливаясь потом и тяжело переводя дыхание.

Это пройдет, говорил он на утро первого послепраздничного рабочего дня. Это просто… просто… Просто что? Глупость? Бред? Самообман? В прошлый раз все было по-другому. Все было… проще и очевиднее. И под грудиной не ныло настолько сильно… Хотя потряхивало точно также. В глубине ослабшего нутра дрожала тонкая, но ясно ощутимая струна, и росло непонятное, но тяжкое чувство.