Только между нами (СИ) - Салах Алайна - Страница 35

— Ты голодная? — Опустив ладони мне на бёдра, он с улыбкой смотрит в глаза. — Я суши заказал.

Мягко высвободившись из объятий, я скидываю обувь и протягиваю ему пакет с подарком. Покупка браслета была порывом, но сейчас я вдруг начинаю волноваться. Может, зря я всё это затеяла? Вдруг Матвей расценит подарок как шаг к чему-то большему или как намёк, что он должен купить что-то в ответ? Чёрт, нужно было заранее об этом подумать.

— Что это? — Сосредоточенно сдвинув брови, он извлекает из пакета коробку.

— Браслет, — поясняю я очевидное, после того как отщёлкивается крышка. — Гуляла по магазинам и поняла, что тебе подойдёт.

Можно оставить Матвея разглядывать подарок, а самой пойти вымыть руки, но уж очень хочется посмотреть на его реакцию. Нравится ли ему? Как он вообще относится к подаркам?

— Спасибо. — С каменным лицом он захлопывает коробку, даже не удосужившись примерить то, что лежит внутри. — Но тебе лучше это вернуть. Я не приму.

Щёки вспыхивают так, словно мне отвесили пощёчину. Я смотрю на протянутый пакет и не знаю, что делать. Понятия не имею, как реагировать на такое пренебрежение. Пусть Роман не носил мои подарки, но он по крайней мере от них не отказывался.

— Я купила его для тебя, — тихо цежу, отступая назад. Со мной происходит то, что случается крайне редко: я уязвлена настолько сильно, что теряю над собой контроль. — Не хочешь носить браслет, так не нужно. Можно было просто убрать его в шкаф и не выставлять меня дурой.

Лицо Матвея покрыто красными пятнами, скулы напряжены. Таким я видела его лишь однажды: когда он вломился ко мне в кабинет, обвиняя в том, что я его оскорбила.

— Я не стану хранить у себя твои деньги. Сколько ты потратила на него? Сто тысяч? Двести? Мне не нужны такие подарки. Кто я по-твоему? Альфонс?

— А я, по-твоему, та, кто платит за секс? — рявкаю я. В глазах темнеет от гнева, и пакет из его рук я вырываю на ощупь. — Да пошёл ты к чёрту, понял?

Отвернувшись, лихорадочно шарю взглядом по полу в поисках туфель. Дура. Какого чёрта мне дался этот браслет? Он трахает меня — я кончаю. Отличные условия. К чему потребовалось всё усложнять? Для чего я вечно пытаюсь навязать свою заботу? Ну не ценят её, не нужна… Может быть, пора уже наконец прекратить?

— И куда ты собралась? — голос Матвея, раздавшийся за моей спиной, злой и раздражённый.

Ни черта он не милый зайчик, когда считает, что задета его гордость. Вот пусть с ней и остаётся, вспыльчивый придурок.

— Уезжаю домой, — чеканю я, хватаясь за дверную ручку.

— Потому что я не принял твой подарок?

— Потому что ты идиот! — выкрикиваю я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Нет-нет-нет. Только не это. Разреветься при нём во второй раз будет верхом унижения.

Раз за разом дёргаю ручку, но дверь не желает открываться. В эти секунды я ненавижу всех: чёртов замок, с которым так и не научилась управляться, Матвея, растоптавшего моё настроение, и больше всего себя — за наивность.

— Хватит, Стелла. — Его дыхание касается моего виска, а ладони смыкаются на животе. — Ты никуда не уйдёшь.

— Открой дверь, — сиплю я, глядя на поблёскивающую линзу глазка. Одинокая слеза разрезает щеку и скатывается под подбородок. Не останусь я здесь. Пошёл он.

— Это я должен дарить тебе подарки, а не ты мне, — начинает быстро шептать Матвей мне в ухо. — У меня пока нет возможности купить что-то достойное. Поэтому не дари мне дорогие вещи. Не заставляй чувствовать себя так, будто я у тебя на иждивении. Мне это не подходит, и на такое я никогда не подпишусь.

— При чём тут иждивение, идиот… Мне понравился этот браслет, и захотелось его купить. Так уж вышло, что я не шарюсь по блошиным рынкам и отделам с китайской бижутерией.

— Тогда нам нужен компромисс. Если хочешь что-нибудь подарить, купи бритву или бутылку пива. Или свяжи мне носки.

Изо моего рта вылетает истеричный смешок.

— Я не умею вязать.

— Тогда футболку. Я даже не против трусов: они всегда пригодятся.

Не знаю, в чём дело: в его словах, сказанных то ли в шутку, то ли всерьёз, или в руках, которые обнимают, но буря во мне постепенно начинает стихать. Почему он такой умный? Куда умнее меня. Сказал о компромиссе и был абсолютно прав. Матвей снял эту квартиру, чтобы мне было комфортнее к нему приходить. Я купила браслет, который ему не по карману, ни разу не подумав о его чувствах.

Глубоко вздохнув, скидываю с ног туфли.

— На бритву и пиво не рассчитывай. Едва ли я вообще когда-нибудь захочу дарить тебе подарки.

Матвей обнимает меня крепче, его смех щекочет затылок.

— Меня устраивает.

Стелла

— Твои родные гордятся тобой? — интересуюсь я, вращая в руках чашку с кофе.

Уже не в первый раз бесстыдным образом пользуюсь лояльностью Матвея, который не выказывает ни малейшего раздражения тем, что в его кровати пьют и едят. Роман терпеть этого не может.

— Гордятся? — Он вопросительно поднимает бровь, глядя на меня с соседней подушки. — По какому поводу?

— В двадцать три года ты работаешь в одной из самых престижных российских компаний. И не просто работаешь, а занимаешь хорошую должность.

Матвей так много спрашивает меня и так мало говорит о себе, что сегодня я решила атаковать его расспросами. Интересно узнать, с чего началось его виртуозное жонглирование цифрами и откуда взялась такая зрелая рассудительность.

— Безоблачным детством ты не можешь похвастаться, судя по твоим рассказам. Как долго она пила?

— Пять лет. К счастью, их оказалось недостаточно, чтобы поставить крест на её будущем.

— Любишь её?

Я улыбаюсь, потому что в этот момент он гладит мою щёку большим пальцем. Не может ни минуты держать руки при себе.

— Она же моя мать.

— Ты ведь знаешь, как говорят: родитель не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. Это я к тому, что у тебя есть все поводы на неё злиться.

— Когда-то я думал, что ненавижу её, но это прошло. У меня есть эта квартира, хорошая работа и ты. На что мне злиться? Может быть, сложись всё по-другому тогда, в детстве, всего этого бы не было.

В его словах есть доля истины. Если бы не алкоголизм его матери, которая была обязана о нём заботиться, Матвей едва бы повзрослел так рано. С большой вероятностью он бы поступил в университет, ходил на вечеринки, встречался с ровесницами и никогда не выбрал меня. А я бы и на пушечный выстрел не подпустила к себе двадцатилетнего парня со среднестатистическим образом мышления. Матвей привлекает тем, что во многих вещах успел меня перерасти.

Что удивительно, в нём совсем нет агрессии и злости к окружающим. Имея в анамнезе сложное детство, он вполне мог бы возненавидеть мать и более удачных сверстников, которым достались родительские любовь и забота, — но нет. Он сохранил в себе свет и редкую терпимость к людям.

— А как твой отец?

— У них с матерью не ладилось, сколько я себя помню. Она его очень любила и ревновала. Они то расставались, то снова сходились. Думаю, поэтому тот выкидыш ударил по ней так сильно. Мама рассчитывала, что ребёнок сможет их сплотить.

Слова о том, что ребёнком нельзя укрепить отношения, почти готовы вылететь из меня, но я вовремя себя останавливаю. Легко выглядеть мудрой, давая оценку поступкам других. В глубине души я ведь и сама надеялась, что после рождения малыша наши отношения с Романом изменятся. Что он станет внимательнее и мягче, а я, исполнив наконец свою заветную мечту, — более нежной и чуткой.

— Ты не поддерживаешь отношения со своим отцом?

Матвей отрицательно мотает головой.

— Нет. Последнее, что я слышал, — это то, что он уехал на север. Скорее всего, он, как и мать, обзавёлся новой семьёй.

Я опускаю взгляд в чашку, пытаясь разобраться в том, что чувствую. Эмоции сменяются одна за другой: гнев, растерянность, сочувствие, непонимание, восхищение. Я знаю семьи, где совершенно никчёмные дети получают уйму поддержки и тепла от своих родителей. Так почему всего этого не досталось Матвею? Разве он не заслуживает, чтобы мать, которая благодаря его подростковой заботе получила шанс на новую жизнь, каждый день говорила, как им гордится? Разве отец, принявший участие в появлении на свет такого гениального сына, как Матвей, не должен хотя бы раз в месяц узнавать, как у него дела? Несправедливо. Неправильно. Аморально.