Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена - Страница 14

За рекой, над тёмным знанием «MOZARTA» с потухшей вывеской, над городом прощальным клином летели журавли. Завораживающе взмахивая крыльями, большие горделивые птицы летели на юг, унося лето…

Я встряхнула головой, когда они истаяли в свинцовых облаках на горизонте.

И без того на душе было погано, а теперь стало ещё и грустно.      

— А потом что было?

— А потом я вышла замуж, — развернулась Сашка. — Решила раз не повезло мне с любовью. Чёрт с ним, пусть будет как хотят родители. Стану верной женой, примерной матерью. Стерпится. Слюбится. Может, в этом моё счастье.

— Так это тогда?.. — открыла я рот, только сейчас понимая переполох, что она устроила, когда пропала перед самой свадьбой на несколько дней. Расстроенного Барановского. Виновато оправдывающихся родителей.

— Ага, — натянуто улыбнулась она. Гордо тряхнула головой. — Тогда.

И столько отчаяния было в этом жесте. Куда больше, чем вызова. И горечи куда больше, чем бравады. Сейчас я как никогда её понимала. Ей не у кого было попросить ни помощи, ни совета. За неё некому было заступиться. Она решила сбежать от предавших её родителей, от ненавистного жениха. Она просто хотела любви и счастья.

Пусть трудного, но разве оно бывает настоящим, если достаётся легко.  

Мои оголённые нервы загудели как провода на ледяном ветру в унисон с её неприкаянностью, несчастливостью, сиротливым одиночеством, что она так умело скрывала за дерзостью и распущенностью. За стервозностью, с которой истово мстила Барановскому, изменяя направо и налево, за то, что он был героем не её романа. За его слабость и неказистость. За то, в чём он был не виноват.

За то, что она так и не смогла его полюбить.

И никогда уже не полюбит.

А если и не вернётся?

В груди заныло от беспокойства…

Нет, нет, нет, она это несерьёзно, испуганно заёрзала я на диване. Она просто очередной раз взбрыкнула. Она же беременна. И это ребёнок Михаила — Моцарту она бы не стала врать, уговаривала я себя.

Нет, я хочу, чтобы она была счастлива.   

Я всем хочу счастья. И чтобы всё наладилось.

Чтобы все, кто ждёт — дождались, все, кто любит — были вместе, все, кто ищет друг друга — нашлись.

Ну почему всегда всё так сложно?  

Я стала вспоминать и другие, связанные с Сашкой эпизоды, которые по причине своего малолетства не могла разумно объяснить, но сейчас словно искала в них подтверждения, что мои сомнения напрасны. Тех невнятных слов, что говорили взрослые, мне тогда хватало для объяснений, но сейчас я поняла, что у её внезапных отлучек был совсем другой, не предназначенный для детских ушей повод.

— Зато, как говорят, тебе есть что вспомнить.

Она качнула головой.

— Это не хочется помнить, Жень. Это, увы, не забывается.

— А что хочется? Может, Таиланд? — спросила я без всякой издёвки, уговаривая себя, что тогда тоже всё, казалось, висело на волоске, но наладилось же. — Помнишь, мы ездили всей семьёй на Андаманские острова. Дискотека на берегу, ведёрки с коктейлями, файер-шоу, лоснящиеся тела тайских гимнастов. И домики, похожие на курятники. Ты же осталась в одном из них, да?

Теперь я понимала почему ругались родители, то и дело звучало слово «шалава», а Барановский разыскивал жену по всему острову, даже полицию хотел подключить, и грозился, что отцу не понравится, если она не вернётся до утра.  

— Они для того и понастроены там, эти домики, — усмехнулась Сашка. — Целая улица. Скажу тебе честно, внутри тот же курятник. Ничего нет. Только грязный матрас. Платишь что-то бат двадцать за ночь, и никто тебя ни о чём не спрашивает. Пей, травку кури, спи или трахайся. Там всё просто. Бери первого попавшегося парня, а, если повезёт, двух — и на матрас, — улыбнулась она и посмотрела на меня пристально. — Ненадолго, но очень помогает забыться и почувствовать себя свободной.

— А твой первый парень? Его ты вспоминаешь? — попыталась я увести разговор в сторону, испугавшись, что она сейчас спросит к чему я расспрашиваю.

— Я тебя умоляю, — прыснула она. — Мой первый парень был старше меня лет на… — она поморщилась. — Нет, про него я тебе потом как-нибудь расскажу. Но раз уж ты сама напросилась. И никто за язык тебя не тянул. Я отвечу, что помнится… Твой муж.

В меня словно плеснули кипятком. И правда — напросилась.

— Вот ты дрянь! — стиснула я в руке карандаш, что так и крутила. И подскочила, когда она заржала. — Ты специально, да? Нет, я не забыла, что ты с ним спала. И не забыла, как ревновала. Хоть и не имела права. Но знаешь, что? Мне плевать с кем он трахался до меня. Он большой мальчик, а это его прошлая жизнь, — отшвырнула я карандаш. — У него и кроме тебя баб было полно. С кем хотел с тем и спал.

— Да успокойся ты! — скривилась Сашка. Подняла карандаш: тот ударился в стену и покатился по полу.  — Не надо так болезненно реагировать. Но знаешь, если уж мы и правда до этого договорились, давай раз и навсегда закроем тему кто и с кем спал, — опрометчиво вручила она мне остро отточенное оружие, жестом приглашая сесть.

Нехотя и всё ещё кипя от гнева, я всё же послушалась. 

 — Я ничего не скажу тебе за других баб, но за себя могу. И я скажу это один раз и больше повторять не буду, а ты не спрашивай, прими и запомни. Так вот, — села она рядом. — Я имела право ревновать. На самом деле, это ведь ты его у меня отбила. Потому что я была раньше. А ты — просто неудачное стечение обстоятельств. Но, если бы на месте его невесты была другая баба, а не ты, клянусь, я не остановилась бы ни перед чем — я бы его отвоевала. Не важно какой ценой. Не важно какими средствами. Не важно, как. Я бы вырвала его даже из чужих остывших рук. Клянусь, я пошла бы на что угодно, если бы невестой Моцарта была не ты. Так что не смей мне говорить, что я дрянь. Да, я дрянь. Но я твоя сестра. И тебя я люблю и всегда буду любить больше, чем любого мужика в этом мире. Если у тебя их будет больше одного, может быть, когда-нибудь, ты меня поймёшь. Но тебе не надо, — она улыбнулась, тепло, примиряюще, — потому что таких как Моцарт достаточно одного на всю жизнь — поверь мне на слово. И расслабься уже, Жень. Он любит тебя. Он пиздец как тебя любит. Сколько бы ни было у него баб, забудь про них. Забудь по-настоящему. Они пыль пройдённых им дорог. А ты — его жена.

Она тяжело вздохнула.

— Поверь, когда находишь одного, того самого, то о других уже не думаешь. Стервами и шалавами становятся те, кто не нашёл. И я хотела, честно хотела, чтобы моим тем самым стал Барановский, но увы, это не он, — развела она руками. У меня снова похолодело в груди: она сказала это так, словно Он, тот, кого она столько искала — уже есть. Она его нашла? Нет, нет, нет, только не сейчас. Только, пожалуйста, не сейчас!

— Саш, — всматривалась я в её вдруг ставшее таким одухотворённым, наполненным внутренним светом, лицо, но не успела спросить, набрала воздуха в грудь, а она перебила.

— И прими совет, пусть не от самой мудрой и благочестивой своей сестры, но искренний. Не показывай никому свою слабость, Жень. А ревность — твоё слабое место. Иначе именно в него и будут бить. Особенно сейчас, когда вы так уязвимы.

Я выдохнула. Легко сказать, не показывай! Но как? Как не ревновать, особенно сейчас, когда на горизонте замаячила очередная. Когда его бабы не просто остаются в прошлом, они возвращаются, с ними приходится жить, общаться, принимать от них пророчества и советы, желать им счастья.

Но я услышала больше, чем она сказала. Я услышала предупреждение: не каждая из его баб моя сестра. Не каждая поступит честно. И, наверное, не каждая отступит, как Сашка, особенно узнав, что он женился.

Чёрт! Надо было его выслушать. Может, он об этом и хотел меня предупредить?  

— Спасибо! — подняла я на Сашку глаза. — За всё.

— Да брось! — отмахнулась она. — Это разговор ведь даже не о тебе или обо мне. Вот скажи, какой нормальный мужик стал бы подобное терпеть от жены? Кроме Барановского? — она презрительно скривилась. — А ты спрашиваешь: не хочу ли я с ним встретиться? Нет!