Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена - Страница 58

— Увы, — развела она руками. — Можно сказать, крушение столпов. Кроме того, что я поняла, что люблю не тебя, теперь я точно знаю, что не все пророчества сбываются. Потому что их рушит воля людей, что не сдаются под давлением обстоятельств. Мастерство хирургов. Благородные порывы, вроде тех, когда отдают почти чужому человеку свою печень. И пророчества лопаются как мыльные пузыри, уступая силе любви, веры, надежды. Я сказала Женьке не ходить к тебе. И знаешь, что она сделала? Плевать она хотела на меня и мои предупреждения. Она всё равно пошла. И всё изменилось. Всё!

— Не ты ли сказала, что она моё Солнце?

— Вот поэтому я и знаю, что это — Она. Твоя. Та самая. Всё, что я видела в твоём будущем с семнадцати лет с её появлением стало другим. Она была права: мои пророчества никому не всрались.  Я — зло в чистом виде. 

— Она слишком молода, поэтому так категорична, — обнял я Эльку, утешая. — Но люди прекрасны тем, что меняются, независимо ни от каких предсказаний. Они признают одни свои ошибки и тут же совершают новые. Лечат шишки, полученные от одних грабель и тут же наступают на следующие. Жизнь, Эля, чудесна именно потому, что не даёт нам скучать.

— Она тебя бросила и ушла, — злопамятно напомнила она.

— И ты не представляешь, как я этому рад, — улыбнулся я. — Ведь она дала мне шанс завоевать её снова.

— А если она тебя не простит?

— Глупенькая ты моя великая пророчица, — приподнял я её лицо, отодвинул волосы, посмотрел по очереди в оба глаза. Она стала такой красавицей с этим новым шрамом. — Ты уверена, что тебе тридцать пять? Я бы не дал тебе больше двенадцати. Ты словно вчера родилась. Ты же ничего не знаешь о настоящей жизни. Она вытащила меня из тюрьмы, хотя я сказал ей оставить меня и забыть. Это любовь, детка, — щёлкнул я её по носу. — Она обиделась, но приехала убедиться, что со мной всё в порядке. Швырнула мне в лицо чужое свидетельство о браке, но не сняла с пальца моё обручальное кольцо. И она отвесила мне такую пощёчину, что я третий день хожу со стояком — столько страсти она в неё вложила. Ты не права, Элька: я жив не пока она меня не предаст. Я жив пока люблю. И даже если она меня предаст, я её прощу. Особенно если она предаст меня искренне и от всей души. Например, э-э-э, с Бринном.

Я прикрыл один глаз, ожидая что за Бринна Целестина меня треснет, но она только улыбнулась:

— У меня нет права его ревновать.

— А ты попробуй! Это чудесно. И так заводит, особенно если думать, что он, конечно, хорош, но я всё равно лучше. Потому что я знаю: нет ничего, что я не смогу ей простить, Эль. Даже если она вернётся, а потом уйдёт, я буду в этом виноват, не она, и я верну её снова.

— А если разлюбит? — прищурилась она.

— Да, брось! — выразительно почесал я гладко выбритый подбородок. — Разве такого красавчика, как я, можно разлюбить? Что бы ты там ни говорила. Разве только поменять на более свежую версию меня.

Она рассмеялась. Смех её мне нравился куда больше, чем слёзы.

— Езжай домой, моя великая пророчица, — толкнул я её плечом. — Хватит бичевать. Тебе надо набираться сил. Они тебе понадобятся, потому что ты достойна всего, о чём мечтаешь. Всё в твоих руках. А я… просто дам тебе водителя, что тебя отвезёт. И пришлю Антонину Юрьевну — она знает, как о тебе позаботиться.

— Ты такой приземлённый, Емельянов! Но… спасибо, — кивнула она, соглашаясь. Она и правда едва стояла на ногах.

— Он вернётся, Эль, твой Бринн, — проводил я её глазами, уже вызвав водителя. — Разберётся в себе и вернётся. Раз купил кольцо, значит, хотел. Я знаю о чём говорю. Мы же с ним одной крови. Одной чёртовой упрямой породы. Мы не меняем своих решений. Пусть долго принимаем, но остаёмся им верны до конца.

— Поедешь за ней?

— Разве я когда-нибудь делюсь своими планами? — усмехнулся я.

— Ох и трудно тебе будет, — покачала она головой, уже уходя.

— Это какое-то неправильное пророчество. А когда мне было легко, Эль?

— Ладно, тогда правильное, — она взялась за ручку двери. — Не ходи вокруг да около со своим стояком. Он ей сейчас нужен куда больше, чем твои извинения. В общем, ты знаешь, что нужно делать, — улыбнулась она, уходя.

О, да! Что и как делать я точно знаю. Но об этом я пока могу только мечтать.

Я вытащил из кармана зазвонивший телефон:

— Готова?.. Та квартира, что я просил?.. Да, конечно, я вселяюсь.

Глава 35. Евгения

— Это что? — прислушался Бринн.

— Это там, — показала я на стену, из-за которой слышались голоса рабочих, звук сдвигаемой мебели, стук. — Меня предупредили, что будут переставлять мебель для нового жильца. Возможно, будет шум.

Я лежала на кровати, обложившись учебниками. Бринн сидел за столом, доедая гамбургеры, что купил на двоих.

— А старый жилец куда делся? — он вытер пальцы, встал и приложил ухо к стене.

— Понятия не имею. Я его ни разу не видела. Только его трусы.

— Трусы?! — вернулся Бринн за стол.

— Ага. У нас общий балкон. И он сушил на нём бельё. Сука, я никогда не сдам эту чёртову латынь, — я захлопнула книгу  и включила телевизор. 

Там опять показывали интервью красноволосой. Я поторопилась нажать «выкл» и упала на подушку.

— Да сколько можно? — возмутился Бринн. — Что других новостей нет? Пятый день одно и то же.

— Четвёртый, — поправила я, глядя в потолок. — Сегодня четверг.

И знала точно, что четвёртый. Моцарт дал мне три дня. Три дня на то, чтобы остыть, успокоиться, освоиться на новом месте и, чёрт его знает, на что ещё, а на четвёртый… поселился у меня за стенкой.

Откуда я знала, что это он?

Сегодня утром он собственной персоной вышел из соседнего номера одновременно со мной. В костюме с иголочки, рубашке, о воротничок которой можно порезаться, с пальто в руках. Снова выбритый до синевы. Строгий. Похудевший. Невозмутимый.    

Придержал дверь на лестницу: можно было, конечно, поехать вниз на лифте, но третий этаж! И он точно знал, что я пойду пешком.

Потом в кафе на первом этаже, где с утра я каждый день выпивала чашку кофе без кофеина, мне подали полноценный завтрак, уже приготовленный и оплаченный, конечно. Моцарт сидел за соседним столиком с одинокой чашкой кофе и непогрешимо равнодушно листал в телефоне новости.

Помог надеть мне шубу, когда я встала, словно оказывал эту услугу между делом любой оказавшейся в его поле зрения женщине. Вышел на улицу вслед за мной.

Всю поездку в метро стоял у меня за спиной.

Всё так же молча проводил меня до университета.

И только когда я сдала в гардероб вещи и побежала вверх по лестнице, проводил меня взглядом и ушёл.

Перевернувшись на живот, я уткнулась лицом в подушку и улыбнулась.

Три дня я старалась о нём не думать. Тяжесть, словно у меня на душе лежал огромный валун, который я днём и ночью таскала с собой, забирала все силы. Я с трудом вставала, с трудом шла, с усилием впихивала в себя кофе и поминутно вздыхала, словно мне не хватало воздуха, чтобы полноценно дышать, и я добирала его глубокими вздохами.

Но сегодня с утра, когда я замерла у своей двери, увидев, как Моцарт запирает соседнюю квартиру, он словно свалился с души, этот камень. Я расправила плечи, вздёрнула подбородок. Моцарт сделал вид, что первый раз в жизни меня видит, просто открыл мне дверь и… всё изменилось.

И солнце на улице с утра светило ярче. И в метро вдруг стало не так душно и тесно. И лекции пролетели, а не тянулись. А йогурт с мюслями и свежей голубикой, что он заказал мне на завтрак, так уютно лежал в желудке, что меня почти не тошнило.

Я даже расстроилась, когда после занятий меня как обычно встретил Бринн.

Вняв моей просьбе, он опять говорил о чём угодно только не о Моцарте, но мне больше всего на свете снова хотелось говорить о нём. О нём об одном.

Ну не мусолить же снова ревность и необоснованные обиды Дианы. Я не боялась, что она наябедничает Моцарту — пусть ревнует: он меня отпустил, он вообще женат не на мне, так какие претензии у него могут быть к тому, с кем я встречаюсь, — я боялась, что Бринн будет напрягаться, его начнёт тяготить наша дружба и этот дамоклов меч чужого осуждения, сплетен и подозрений повиснет над ней, грозя лишить меня единственного друга.