Месть прошлого (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 19

– Позже, – протянул Ранхаш, склоняясь к её лицу.

Майяри запаниковала.

– У нас с вами были натянутые отношения! Мне не хотелось сближаться с вами таким неестественным образо… ой!

Харен уткнулся носом в её шею и удовлетворённо выдохнул. Майяри вздрогнула, когда его руки проползли под её спину и крепко притиснули к мужчине.

– Я так устал, но, боюсь, мне не удастся уснуть по-другому. Полежите немного так.

В комнате воцарилась тишина.

Через пару минут вконец обескураженная девушка осторожно ощупала тяжелеющего мужчину и обеспокоенно прошептала:

– Харен… Господин Ранхаш… Эй, вы же не собираетесь спать на мне? Господин?!

С улицы доносились радостные визги выпровоженной из избы детворы, и хмурый напряжённый Шидай прислушивался к ним с некоторым недоумением. Кто бы мог подумать, что в глубине болот вовсе не болота и даже кто-то живёт? Да ещё и кто-то столь странный… Нет, слухи-то ходили, но уж больно они на сказки были похожи. Глаза лекаря прошлись по широкой спине хозяйки, которая гремела утварью на полке, и задержались на кисти одной из рук. Вместо кожи ту покрывала зеленоватая чешуя, а пальцы украшали мощные жёлтые когти.

Оборотень сразу понял, что живущие здесь нелюди никакие не разбойники. По говору. Бандиты прятаться на болотах начали каких-то пятьсот лет назад – раньше испарения ядовитее были, – за это время язык не успел бы измениться так сильно. Какие-то слова были похожи на южносалейские, какие-то – на северосалейские, а некоторые чем-то напоминали речь замийцев. Шидай в молодости успел хорошо повидать мир и пару раз сталкивался с этой скрытной расой на севере Нордаса, но большая их часть жила ещё дальше, предпочитая холод жаре. Только вот местные жители мало походили на высоких гибких замийцев, кожу которых покрывали узоры из чешуек, волосы имели все оттенки тёмно-зелёного, а в глазах было что-то змеиное.

Женщина наконец отыскала в плетёном коробе резную деревянную чашу и, зачерпнув ею какое-то варево из дымящегося котелка, решительно поставила угощение перед гостем. Шидай украдкой принюхался, с опасением смотря на зеленовато-жёлтое питьё. Запах напоминал о фруктах и каких-то лекарственных травах. Осторожно пригубив напиток под испытующим взглядом хозяйки, оборотень, уже не скрываясь, ещё раз принюхался к чаше. Вкус у питья оказался кисленьким, бодряще травяным и самую малость горьковатым.

– Что это? – полюбопытствовал он.

– Отвар из абдарики месте с конашёнкой и упусником.

Понял Шидай только «отвар» и «месте» и предположил, что остальное – местные растения. И следующий глоток сделал уже смелее.

– Вкусно, – похвалил он и, заметив непонимание женщины, повторил то же, но уже на замийском.

Лицо хозяйки чуточку просветлело, и она соизволила сесть напротив гостя.

– Ну, видать, не из татей, – проворчала она. – У тех умений к разговариванию нет. Да и, гляжу, лета̀ ты ужо нажил, разумение какое-никакое имеешь. Сказывай уж, чево вам надо от нашенской девки?

– Боги с вами, почтенная, – неспешно начал Шидай, внимательно следя за лицом женщины. – Мы думали, что она нашенская.

– Да какая она вашенская?! – возмутилась хозяйка. – Усе прошлые холода, мерзлость перед ними, слякоть после них и благодать после с нами прожила. Чаво ж вы тогда-тось не исщали?

– Знакомства не имели. Встретились мы с ней в мерзлость пред этими холодами, – Шидай постепенно перенимал местный говор: всё же хорошо иметь большой жизненный опыт. – На нашенской стороне её за тать принимали.

– Нашу Майяри?! – разгневалась женщина.

– Оболгали, – поспешил успокоить её Шидай. – По малости лет Майяри сама правду донести не сумела. Сынишка мой её под свой пригляд взял, чтоб… шоб обиды чинить не смели. Мужик он суровый, уважением пользуется и со страхом почитается. Да вот сердце его к Майяри склонилось. А ранее за ним никогда такого не было, по неопытности не сумел донести до неё свои мысли. Напугал.

– Не по сердцу пришёлси? – нахмурилась женщина.

– Да я-то думал, что по сердцу… – Шидай напустил в голос растерянности. – Она ж к нему и с лаской, и с заботой… И злилась, когда он по опасным местам шастался. Ужо порадовался, что внучатки пойдут… – оборотень тоскливо вздохнул. – Сын чуть разум не потерял, когда она убежала. Татей же вокруг тьма! Обидит же кто…

Задумчиво поджав губы, хозяйка подозрительно взглянула на печально прихлёбывающего питьё гостя и поинтересовалась:

– Звать-то тебя как?

– Шидай, госпожа.

– А меня Рыжжа. Так чавой твоему сыну от Майяри нужно̀? Коли сбёгла, значица не по нраву.

– Так сердце у него от печали рвётся! От горя хоть зверью в пасть бросайся, – на глазах Шидая блеснули скупые слёзы, и Рыжжа, ахнув, прижала когтистую ладонь к груди. – Если уж не по сердцу, так пусть хоть дозволит присмотр над ней устроить. Ему всё легче будет, коли знать будет, что у ней всё мирно и ладно. А там, может, и приглянется, и сердцем на него посмотрит.

Суровая Рыжжа по характеру своему женщиной была добрейшей, и страдания незадачливого мужика вызвали у неё неподдельное сочувствие. Припомнила она и, как ей сейчас казалось, затравленный взгляд оборотня, и то, как за Майяри цеплялся, да и как сама Майяри цеплялась за него… И на внешность он как-то трогательнее стал: измученный, осунувшийся, худоватый… Сразу видно – страдалец! Волос тока у него странный, словно летами он уже очень стар.

– А шо у твоего сына с хозяйством?

Шидай приободрился, безошибочно учуяв изменившийся настрой хозяйки. Раз уж про хозяйство речь пошла, значит, к жениху готовы присмотреться.

– Изба-то есть?

– Есть, да не одна.

– Да зачем-то ему больше одной? – поразилась Рыжжа.

– По служению своему сын мой по разным местечкам ходить должен, татей гонять и наказывать за зло их.

Рыжжа почтительно охнула. За зло болота наказывают, а на той стороне есть и нелюди, способные на такое богоподобное деяние! Ах, Майяри, ах, приманница! От какого мужика нос воротит!

– Чтоб не проситься каждый раз на постой, он отстроил себе дома в разных местах.

– Силён, – уважительно качнула головой женщина.

Ишо и рукастый!

Шидай польщённо улыбнулся. На самом деле дома Ранхаш купил, но лекарь не был уверен, что женщина поймёт смысл слова «купить».

– А землю он содержит? Што у него вырастает?

– Сам не растит ничего, почтенная, – признался Шидай, – но землю содержит. По служению своему пригляда должного уделить не может. Другие смотрят за его землёй, растят, что хотят, а он с ними в благодарность делится тем, что ему за служение дают.

Рыжжа нахмурилась. Таки хозяйство большое, без сердешной тута и не управиться. Деток нужно много, не одному ж ребятёнку такую прорву заботы по смерти передавать? Тока вот управится ли Майяри? Она ж худющая, как и почти вся болотная живность! Благо если двух ребетят народит.

– Хорош мужик, – признала она. – Девка у нас тоже неплоха, вот тока тоща и заразительна. Вся хворь к ней лезет!

– Так мы потому и заботу о ней взяли, – обрадовался Шидай. – Я ж… – он запнулся, пытаясь подобрать подходящее слово, и всё же сказал: – …лекарь.

К его удивлению, Рыжжа его поняла и уважительно ахнула:

– Как Майяри?!

– Майяри? – удивился Шидай.

– Так уж она тоже лекарка, – последнее слово было произнесено на чистейшем южносалейском.

Лекарка… Шидай как-то не очень верил, что Майяри могла в одиночку срастить такую жуткую рану, что получил Ранхаш на болотах, и теперь понимал, что, похоже, зря. Девчонка была горазда удивлять.

– Нам она в том не признавалась, – честно ответил Шидай. – Я б научил её всему, что умею.

Теперь-то Рыжжа окончательно уверилась, что к Майяри обратилось сердце хорошего мужика. Справедливый как болота, хозяйственный, рукастый, за благо девки радеет больше, чем за своё. А родитель у него какой! Сразу видать, что разумение у мужика огромное, сердце ласковое (как за сына-то болеет), и ишо боги наградили умением тела живые латать. А выглядит-то как! Кожа гладенькая, ни одной чешуечки – доброта вся на теле видна! С нею родился, с нею и прожил.