Добро пожаловать в СУРОК (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 30

Воспоминание 65.

– Он у себя, – Жанна машет рукой в сторону запертой двери, стоит мне показаться в приемной. - Заходи, тебя ждут, – киваю, шагаю к кабинету. - Лера, - оборачиваюсь. Непривычно: в выражении лица секретаря нет ни надменности, ни колкости, к которым мы все уже привыкли. - Ты как?

Хреново, вот я как.

Выдавливаю из себя улыбку. Выходит, наверное, больше гримаса.

– Я уже видела мертвецов, - говорю и толкаю дверь.

Воспоминание 66.

Он оставил белые жалюзи без рисунка. Сижу на стуле напротив директорского стола и смотрю прямо на них, мимо плеча хозяина кабинета. Без бабочек…

– Лера, я знаю, вы с Русланом дружили, - осторожно начинает Станислав Сергеевич,и я резко перевожу взгляд на него.

– С чего вы взяли? - выходит слишком резко, с агрессией. Мужчина чуть приподнимает брови, а я сдаю назад. Может, я просто не совсем понимаю, что такое дружба? Почему-то же мне сейчас плохо,и это далеко не только из чувства вины. – Простите, - опускаю глаза, упираюсь взглядом в сцепленные на коленях пальцы. – Да… наверное… были.

– К прощанию все уже были морально готовы к тому, что увидят, - продолжает Князев,и чувствую, что он тщательно подбирает слова. - Но ты и Костя, когда открыли дверь…

– Χoтите предлoжить мне услугу психолога? – снова вскидываю глаза. Да, перебиваю, да, невежливо. Плевать.

– Это приходило мне в голову, – медленно кивает директор. – О том, что можно посетить специалиста, было объявлено всем еще вчера,и некоторые воспользовались этой возможностью, - даже не сомневаюсь. – Но ты не пошла, а мне кажется, что как раз тебе помощь может быть нужнее всех.

Мңе нужно, чтобы меня не трогали, вот что мне нужно.

– Холостов тоже сходил? – спрашиваю в лоб. - За помощью?

– Насколько мне известно, нет.

– Вот видите, - говорю с удовлетворением, - его психика не повредилась от вида повешенного. Почему моя должна была?

– И все же, - настаивает.

– Заставляете?

– Прошу.

– Тогда – нет.

Князев молчит, поджимает губы, смотрит на меня внимательно. Весь собранный, осторожный – ни одного лишнего слова или жеста, не говоря уже о действии, словно я буйнопомешанная и могу, чуть что не так, вцепиться в глотку.

Утыкаюсь взглядом в колышущиеся жалюзи на приоткрытом окне и молчу. Мне не нужны сейчас ни разговоры по душам, ни утешение. Я хочу понять,что произошло, но никто мне этого не расскажет.

– Лера, - делает директор новую попытку до меня достучаться, - понимаю, что тебе хочется побыть одной,и я не стану тебе докучать, но не могу не спросить. Руслан рассказывал тебе о своих переживаниях? Ты догадываешься, почему он мог это сделать?

Иными словами: а не поделился ли Ρусик со мной подозрениями, ради которых Князев даже не поленился отправить своего человека на поиски выбывших, чтобы привезти нам неопровержимые доказательства их жизни и здоровья?

Прямо смотрю в ответ. Давай, Лера, скажи, что ты в курсе паранойи своего приятеля. Расскажи, как посмеялась над ним. Поделись информацией о странном свете в ночной лаборатории. Давай, ну же!

Но я молчу, потому что ни на грош не верю в то, что Любимов повесился сам. Да, все сказали, что суицид налицо, нет сомнений и колебаний. И все же не верю. Зачем ему было вешаться? Потому, что его теория заговора провалилась? Да, глупо, да, обидно, да, удар по самолюбию. Но в петлю? Из-за этого?

– Он был сам не свой в последние дни, - заговариваю и словно со сторoны слышу собственный глухой голос. - Выглядел так, будто мало спит, - нельзя молчать. Если пока ко мне не применили их зңаменитое чтение мыслей, то только потому, что не видят в этом смысла.

– Ты не спрашивала? - голос директора звучит участливо.

Или он отличный актер, как его «двойник» Брэд Питт,или ему и правда не все равно. Мог ли Князев убить Русика? Мог. Любой мог, но что-то подсказывает мне, что, будь это Станислав Сергеевич, он таки заморочился бы с затиркой и зачисткой, а не имитировал суицид.

– Не спрашивала, в чем причина его нервозности? - повторяет Князев, и я снова отрываю взгляд от своих рук на коленях.

– Нет, – говорю честно. - Мне было плевать.

И зажмуриваюсь, потому что больно и потому что это правда.

– Лера, я могу чем-нибудь помочь?

Качаю головой. Оживлять oн явно не умеет,так что нет.

– Можно я пойду? - спрашиваю, не открывая глаз.

– Иди, конечно, но знай, что всегда можешь ко мне обратиться.

– Угу, – откликаюсь глухо.

Самое время спросить про свет в лаборатории, получить правдоподобный ответ и заснуть с чистой совестью.

Но я не cпрашиваю.

Воспоминание 67.

20 мая 20… г.

Перерыв в занятиях – три дня, и в это время народ все больше обретается по своим комнатам,тихонько перебегая из одной в другую в гости. Я же – думаю. Думаю много и не всегда разумно, но чем больше рассуждаю,тем сильнее сомневаюсь в том, что Рус мог повеситься сам.

Я и сейчас думаю, устроившись за ужином в конце стола подальше от всех и без аппетита ковыряясь вилкой в тарелке. Все как всегда: Янка слушает музыку, Полина читает что-то в телефоне (хоть тут и нет сети, она всегда носит его с собой, видимо, закачала туда файлы заранее), братья Грецкие шепчутся (эти двое на своей волне,и никто им не нужен), Людка что-то рассказывает, не забывая жестикулировать и время от времени касаться своих роскошных волос или выреза майки, Дэн смотрит с восхищением, Костя – скорее, скучающе. Все как всегда. Только на одного человека меньше.

Так нельзя. Мне нужно больше информации, чтобы делать выводы.

Кладу вилку на стол возле почти не тронутого ужина. Встаю и направляюсь к противоположному краю стола.

– Надо поговорить, - смотрю на Холостова в упор.

Раньше я сама рьяно настаивала на том, что нужно сохранить наше общение во внеурочное время в тайне. О встрече договаривались исқлючительно на ходу, ходили в беседку разными дорогами и с временным интервалом. Можeт,так стоило и сейчас – поймать старосту на выходе, не привлекая внимания. Или, вообще, передать записку. Или… не знаю, подать тайный знак, заслать почтового голубя. Но все эти дни меня швыряет из состояния «достали» в состояние «мне плевать», и сейчас одно это состояние наслоилось на другое. Так что мне и правда наплевать, кто и что подумает о моих взаимоотношениях с Костей. Мне нужно с ним поговорить, и толкать его ногой под столом, многозначительно косясь на выход, не собираюсь.

– Без проблем, – отвечает, отодвигает от себя тарелку. - Сейчас?

Смущаюсь, я не собиралась мешать ему есть.

– Что это у вас за секретики? - загораются глаза у Аршанской,и тонкие пальчики с золотым маникюром тут же обвивают плечо Холостова.

– Давай через час в саду, – отвечаю ему,игнорируя выпады блондинистой выдры. Глядите-ка, вцепилась мертвой хваткой.

– Окей, договорились.

Киваю и направляюсь к выходу.

– Так что у вас за секреты? - слышу уже за спиной новую попытку Людочки сунуть нос не в свое дело.

Что отвечает Холостов, не слышу – ңе слушаю.

Воспоминание 68.

Сегодня пасмурно и влажно. Заложенный первопроходцами алгоритм смены погоды работает на славу. Как такoвого дождя нет, но в воздухе висит плотная морось. Влага собирается на листве и катится вниз крупными каплями, стучит по крыше беседки.

Я пришла первая. Сижу, кутаюсь в тонкую, уже влажную ветровку и жду.

– Погодка – класс, как раз для прогулок, - Холостов забегает внутрь и только тут сдергивает с головы капюшон. В отличие от меня, он перед выходом посмотрел в окно: на нем кожаная куртка поверх худи. - Что у тебя стряслось? – спрашивает сходу, все еще отряхаясь на пороге. – Мы же вроде как почти не знакомы для оcтальных, - ерничает. И я вдруг делаю для себя открытие: ему было неприятно, что я стесняюсь нашего с ним общения.

– Мне, наверное, стоит извиниться, - признаю.

– Ага, - усмехается, - покаяться, – плюхается на скамейку напротив, скользящим движением перемещаясь на ее середину; кладет локти на стол и подается вперед. - Лер, расслабься. Говори, чего звала?