Невезучая, или невеста для Антихриста (СИ) - Снежная Александра - Страница 30

Пока багровеющий Люциевич носился по кабинету, заплевывал слюной дисплей смартфона и благим матом орал на своего родителя, я включила кофемашину и решительно откупорила бутылку коньяка.

Плеснув чуток в готовый кофе, я ринулась к осатаневшему шефу и елейно проворковала:

— Попейте, Антон Люциевич. Горло же сорвете.

Упырь, не глядя на меня, нервно схватил чашку, залпом опустошил ее и, сделав три шага вперед, внезапно перестал орать. Медленно развернувшись в мою сторону, он как-то подозрительно прошелся взглядом по обтягивающей мою грудь блузке и сосредоточил свое нездоровое внимание на той части моего тела, на которое моя счастливая звезда вечно находила приключения.

Подлюка "Марфа Васильевна" зачем-то замерла в ликующем предвкушении, а я испуганно икнула.

— Я перезвоню, — бархатными, немного рокочущими интонациями сообщил родителю босс и вырубил связь, двигаясь на меня с фанатизмом ползущего на запах валерьянки кота. — Антипенко, как вам удается в течение нескольких минут вызывать у меня столь разную гамму чувств?

— Так это не я, — пятясь в сторону его сатанинской комнаты релакса, решила, что успею забаррикадироваться от принявшего допинг шефа там. — Это коньяк.

Сделав резкий и стремительный выпад в мою сторону, Люциевич обхватил меня за талию, вжимаясь в меня своим жилистым и горячим телом, и следом за развратницей "Марфой Васильевной" у меня предательски задрожали коленки.

Зараза. Не рассчитала. Надо было Люциевичу больше коньяку налить. Какой-то он излишне активный.

— Куда это мы так крадемся? — жарким шепотом коснулся моей щеки распоясавшийся босс и полез выдергивать у меня из юбки блузку.

— Туда, — безнадежно махнула рукой я, начиная догонять, зачем у Люциевича в соседней комнате находится диван. — Там рыбки. Голодные, — проблеяла, пытаясь воззвать к его гуманности.

Я вас умоляю. Какая гуманность? Вместо человека в Люциевиче проснулся демон. И вот этот охальник, затянув меня в свой уголок содомита, сверкнул темными, как ночь, глазами и вдруг хрипло поинтересовался:

— Так что ты тут собиралась отсосать?

— Хряп, — пришла в сознание моя правая рука, припечатав Люциевича по морде. — Хряп, — к ней подпряглась левая, а затем собственно и я:

— А я не поняла?.. Так вы Германию ездили порнуху смотреть или доклад делали?

— Какая женщина, — восхищенно протянул в моей голове черт. — Чего смотришь, дурень, действуй.

— Хряп, — раздалось уже в моей голове и… тишина.

— В Германии я делал доклад, — развязно улыбнулся Люциевич. — Но почему-то все время думал о порнухе с тобой в главной роли. Ты не знаешь, Антипенко, почему я о тебе все время думаю?

Невменяемый шеф сделал шаг вперед, но прежде чем я успела отшатнуться, губ моих коснулись его, и здравый смысл сказал: "Прощай"

Губы у Люциевича были мягкими и нежными. И пахло от него горьким кофе, морозно-свежим одеколоном и сладкой мечтой. Убойная смесь.

И руки… В таких руках чувствуешь себя маленькой-маленькой, но абсолютно защищенной и умиротворенной. И не важно, куда они тебя поведут. Ведь в их объятиях совершенно не страшно сделать шаг даже в пропасть.

По правде говоря, шагнули мы с Люциевичем не в пропасть, а в сторону дивана. Хотя в нашем с "Марфой Васильевной" положении это было почти равнозначно, поскольку юбку на ней задрали до самого критического максимума, а блузку с меня вообще сняли. Когда именно — не помню, но обнаружила я пропажу, уже лежа под целующим меня шефом, чьи бесстыжие лапы безуспешно воевали с застежкой моего бюстгальтера, до последнего стоящего на страже нашей с "Марфой Васильевной" девичей чести.

А поскольку в сим непотребстве я Люциевичу помогать не собиралась, он решил пойти на крайние меры. Кувыркнувшись вместе со мной на диване, этот паразит усадил меня на себе верхом и, глядя мне в лицо, осоловело прошептал:

— Антипенко, ты такая красивая…

Руки его внезапно безвольно съехали с моих бедер, глаза закрылись, и этот маньяк недобитый самым что ни на есть настоящим образом захрапел.

Нет, я, в принципе, ожидала, что этим все закончится. С его-то непереносимостью алкоголя. Но блин. Обидно. Он же когда проснется — ничего помнить не будет. А меня красивой еще ни один мужик не называл.

— Не в меня пошел, — горестно вздохнул где-то на периферии моего сознания черт, и я, осторожно убрав со лба Люциевича растрепавшуюся челку, согласно кивнула:

— Да уж…

Из аквариума на меня со злорадством пялились пираньи, изображая своими раскрытыми пастями дружный беззвучный ржач. Сволочи.

На ходу поправляя юбку и надевая блузку, я проковыляла до холодильника, демонстративно вымела оттуда весь запас элитных консервов для рыб и спустила его в мусорное ведро.

Поставив на полку перед аквариумом пачку с сухим кормом, я щелкнула пальцем по стеклу и удовлетворенно провозгласила:

— Смеется тот, кто смеется последним. Посидите у меня на сухпайке. Чтоб знали, как кусать руку кормящего.

И вот могу сказать точно: выражение морд у этой наглой челюстноротой парафилетической группы в данный момент было офигивающее.

Нет, ну мелочь же, а как приятно, да?

Оглянувшись на своего горе-ловеласа босса, я тяжко вздохнула и пошла снимать с него туфли, подкладывать под голову подушку и укрывать пледом.

Что я могу сказать? Один во всем этом безобразии положительный момент для меня все-таки был: уставший с дороги шеф хоть выспится и ума наберется.

Я же выросла на сказках про Ивана-дурака. А его Василиса Премудрая перед грандиозными свершениями всегда спать укладывала. И вот что примечательно — к утру его дурость почему-то всегда удачей оборачивалась.

Ну, и поскольку обед мне сегодня не светил ни под каким соусом, отправилась я разгребать бумаги павшего в неравном бою с коньяком А.Л. Люциферова, корректировать его рабочий график на завтра и вносить соответствующие изменения в его телефонный органайзер.

Правда, перед этим я навела тщательный марафет. И не только в одежде. Даже стрелки нарисовала и губы более яркой помадой подкрасила. А что? Должна же я соответствовать заявленному статусу красавицы.

Хотя вру я это все. На самом деле мне хотелось еще раз услышать комплимент от босса. Ну, не настолько же он пьяный был, чтобы ляпнуть это просто так?

За окном серело, когда эта жертва элитного французского пойла выползла из своей упыриной берлоги и, жестко тиская лапой холеную, но слегка помятую морду, вперила в меня пронизывающий взгляд:

— Кофе, Антипенко. И покрепче.

— Да щаз…

Вытащив из минибара бутылку минералки, я молча протянула ее Люциевичу, с жалостью глядя, как этот недоалкоголик пытается потушить последствия мучающего его сушняка.

Вылакав почти половину, он вдруг соизволил обратить на меня внимание, и вот тут, вместо ожидаемого: "Какая же вы красивая", прозвучало возмущенное:

— А куда это вы так вырядились, Антипенко?

На всякий случай опустила взгляд вниз и, не найдя в своей одежде ничего предосудительного, вопросительно приподняла бровь.

— Что с вашими волосами? — гавкнул антихрист.

— А что с нашими волосами? — лениво уточнила у него я.

— Они распущенны.

Прозвучало так, словно они как минимум голые. Нет, он издевается? Сам мне испортил аккуратно закрученную с утра ракушку, а на разбросанных по дивану шпильках еще и уснул.

— И что? Это запрещено?

— А почему они накручены?

М-да. Волосы у меня вообще-то вьются от природы, но, видимо, из-за того, что я всегда их затягивала в строгую офисную прическу, упырь этого не понял.

— Потому что я сегодня вечером иду на свидание, — дернул меня соврать бес, не иначе как какой-то коварной женской наружности.

Люциевич поперхнулся газировкой, расчленил меня взглядом и пробирающим до мороза голосом произнес:

— Позвоните своему… кавалеру… — кавалера он практически выплюнул, а пока выплевывал, успел еще и пережевать. — И скажите, что свидание отменяется.