Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей - Страница 10

По Невскому проспекту бродили толпы вооруженных солдат и матросов, с интересом разглядывая высокие красивые здания и хорошо одетых горожанок. Эта толпа, со смаком щёлкающая семечку и сплёвывавшая кожуру прямо на землю, с восторгом обменивалась впечатлениями, а также отпускала различные шуточки в адрес горожан и горожанок. Многие из этих шуток были скабрезными, сальными, а большинство просто грубыми и пошлыми. Но эти люди оказались ещё не самыми страшными.

Первым же указом Временного правительства из тюрем выпустили многих арестантов, а вместе с ними, как в России водится по стародавней привычке, дали свободу и многим уголовникам, у которых сроки подходили к концу. Отпустили и известных террористов, руки которых были по локоть в крови их жертв, но не осуждённых за это на смерть. Среди них оказалась и, ставшая впоследствии известной, Фанни Каплан.

Полиции не осталось, по улицам важной поступью шагала Свобода. Свобода мысли, свобода совести, свобода печати, свобода всего, чего только душа пожелает. Но, по неизвестной для неё причине, большинство людей предпочитали не свободу самовыражения, а свободу беспредела. Свободу низменных страстей и похоти. Свободу любых поступков над властью и законом. Анархия — мать порядка! Долой государство, долой закон, долой совесть!

Проходя мимо винной лавки, Ксения Никитишна заметила, как толпа людей, в которой мелькали куртки рабочих, шинели солдат, бушлаты матросов, картузы и шапки мещан и студентов, разносила дверь в заведение. Внутри уже слышались радостные возгласы людей, дорвавшихся до бесплатного хмельного. На пороге лавки лежал сам хозяин, с разбитым в кровь лицом. Ему повезло, что он остался жив.

Втиснув руки в меховую муфту и сжавшись под модным котиковым манто, женщина поспешила домой, в ужасе вспоминая только что увиденное.

Она так торопилась, что не заметила, как сзади пристроился мелкий мужичонка, одетый в рваное пальто, с грязным картузом на голове, натянутым по самые уши. Она ускорила шаг, когда начала проходить тёмную арку своего дома, но неожиданно была сбита с ног этим человеком.

Схватив женщину за ворот котикового манто, грабитель сунул ей под нос заржавленный, однако хорошо заточенный нож, и прошипел.

— Ну, что, красотка, отдавай золотишко да кошелек, а не то жизнь свою оставишь здесь. А напоследок я с тобой ещё и позабавлюсь.

— У меня ничего нет, — омертвелыми губами прошептала она в ответ, ощущая на своём лице смрадное дыхание грабителя, буквально накануне вышедшего из тюрьмы.

— Есть, как же, нет! — и грабитель полез левой рукой женщине за пазуху. Его рука стала жадно ощупывать её грудь, крепко тиская и сжимая до ясно ощутимой боли. Пошарив, грабитель нащупал подаренный матерью золотой медальон на тонкой цепочке. Ухватив, он рывком сдёрнул медальон с шеи, разорвав при этом тонкие звенья цепочки, и достал руку из-за пазухи обратно уже с добычей. Но на этом преступник не остановился.

— Кольцо давай, а то палец отрежу!

Рыдая, она сняла с пальца широкое обручальное кольцо. Забрав его и выдернув из её ослабевших пальцев маленькую дамскую сумочку, он сказал ей в лицо.

— Ах, какая ты сладкая дамочка. Жаль, ещё наше время не пришло. Один я пока, но скоро, скоро мы будем не только деньги у вас отбирать, но и честь, и жизнь! Попомни мои слова, бла-аро-одная! — Презрительно выдохнул он, и исчез в тёмной арке выхода на улицу.

Добравшись до дома, Ксения Никитишна в слезах рассказывала об этом мужу, который только-только вернулся из госпиталя, размещённого в комнатах Зимнего Дворца. От её слов он мрачнел всё больше и больше, пока, наконец, не сказал.

— Как стемнеет, из дома ни ногой. Одна не ходи, солдатня, матросня… все шастают вокруг, не ровен час изнасилуют. А бандитов развелось — тьма! Без оружия нельзя из дома выйти. Одна и днём не ходи. Всё, что смогу, я сделаю сам. Продукты буду присылать со знакомыми, или приносить. Дверь никому не открывай, только если хорошим друзьям, или по паролю «Геология». Эти крестьяне, да и рабочие тоже, не знают, что это такое, да и выговорить не каждый бандит сможет. Ты поняла, любимая?

— Поняла, — глотая слёзы, ответила она. — Но, как же так, ведь революция, все должны помогать друг другу?

— Вот они и помогают, только сами себе, — хмуро бросил в ответ муж. — У каждого своя правда. Надеюсь, Временное правительство сможет навести порядок, переловить и наказать всех бандитов, а матросов — приструнить. Иначе…

— Что иначе, любимый?

— Иначе нам всем будет очень плохо. Но, я слышал, создаются отряды народной милиции. Может, они смогут навести порядок. Их начальником назначен мой хороший знакомый, Дмитрий Андреевич Крыжановский, городской архитектор и профессор. Будем надеяться, дорогая. Не плачь, я куплю тебе новое обручальное кольцо, лучше прежнего.

— Глупый, где ты его купишь? Все ювелирные магазины закрылись, а драгоценности владельцы прячут в сейфах банков или у себя дома.

— Разберусь. Утро вечера мудренее. Давай, дорогая, ложись спать.

— А если они ворвутся к нам ночью?

— Значит, придётся купить револьвер, и тебе тоже! — наставительно выставив в её сторону указательный палец, сказал он. — Не бойся, не ворвутся. Я поговорю с капитаном Карнишиным, может, он сможет чем помочь. Или у дворника спрошу, как лучше защититься. Деньги у нас есть, да и жену я его вылечил почти бесплатно, он это помнит. Мужик этот из народа, его не тронут, если что. Да, пожалуй, поговорю с ним. Какая-никакая, а защита для тебя будет. Извини, что так получилось, но у меня сейчас много работы. Очень много раненых, и их привозят всё больше и больше. Придётся ночевать в больнице. Ты не переживай, я всё решу. Всё будет хорошо, дорогая.

— Да, всё будет хорошо, — прошептала она в ответ. Её губы улыбнулись, она обвила руками шею мужа и прижалась всем телом к своему самому дорогому человеку.

Глава 4. Таврический дворец

"Наш русский либерал, прежде всего, лакей, и только и смотрит, как бы кому сапоги вычистить." Ф.М. Достоевский.

На седьмой день своего лежания в «Филях на Тверской, я спокойно ожидал прибытия «своего» друга. Господин Керенский, министр юстиции, бывший ранее управляющим гостиницей А.Ф. Керенским по прозвищу Алекс Кей, удосужился личного посещения своего коллеги и личного друга.

Эта информация о «друге» не всплыла волшебным образом в мозгу, а была по крупицам выжата из Ольги Львовны, его дражайшей супруги. С ней он на третий день стал подолгу разговаривать и начал постепенно вытягивать информацию о своих связях. Точнее, о связях его предшественника, окромя половых, о которых его супруга скромно умалчивала. Может не знала, а может их и вовсе не было. Но, рассматривая самого себя в зеркало, он думал, что это вряд ли. С такой-то рожей.

Однако возвращаясь к памяти предшественника. Как только Александр Федорович понял, что находится в информационном вакууме, он стал внимательно штудировать газеты. Человеку из двадцать первого века из местной корреспонденции что-то понять было довольно сложно. Особенно, если не учитывать лозунги, краткие сводки, а также присутствие огромного количества личных мнений и портретов новоиспечённого правительства. Вместо того, чтобы ломать голову самому, Керенский подозвал супругу и начал её «пытать».

— Оленька, а не расскажешь ли ты мне о моих друзьях и коллегах, а то я, кажется, память потерял. Лошадь крупная попалась, как лягнула меня копытом, да всю голову и отбила. Вместе с памятью.

Ольга Львовна, искренне обрадованная таким к себе вниманием со стороны мужа, тут же с жаром и со всеми, подчас ненужными, подробностями стала рассказывать обо всех личностях, которых знала. А знала она, оказывается, довольно многих. Алекс пытался направлять русло её рассказа на деловые качества и положение обсуждаемых, но Ольгу Львовну, что называется, понесло!

Даже дети, оставшиеся без материнского присмотра, потихоньку перебрались в гостиную, где возлежал на диванчике их дражайший отец. А его супруга, сидя перед ним на стуле за небольшим столом, рассказывала, рассказывала и рассказывала.