Любовница твоего мужа (СИ) - Суботина Татия - Страница 34

— Ну… если смотреть фактически…

— Фактически, логически, теоретически, — закатила глаза Васька. — По-человечески тебя прошу, Слава, дай мне нормально отдохнуть с подругой, езжай домой к семье. И отключи телефон, иначе Кеша тебя достанет, чтобы выцепить меня. А мне этого совершенно не хочется. Выходной так выходной.

— Меня уволят, — хмуро пробасил он.

— Не уволят. Я тебе обещаю. Мы друг друга поняли?

— Поняли, — улыбнулся мужчина. — Проблемный вы объект для охраны, Василиса Дмитриевна.

— Зато тебе не скучно, — подмигнула она, и с этим Вячеслав спорить не стал.

Мы с Васькой зашли тихо, но Богдан все равно услышал. Вырвался из своей комнаты маленьким торнадо и повис на мне обезьянкой.

— Выходной? — заглянул мне в лицо сын.

— Сегодня мама проведет вечер дома, — улыбнулась я ему. — А выходной будет в выходные. Лошадки в такое позднее время не катают. И маленькие мальчики уже должны спать.

— Так это маленькие, — выдал Бодька. — А я уже большой.

Васька смотрела на моего ребенка во все глаза, и в них плескался такой восторг, будто она никогда детей раньше не видела.

— Марго? — встревожилась Ядвига. — Что-то случилось?

— Просто решила прислушаться к тебе и дать себе немного отдохнуть, — слукавила я, чтобы зазря не тревожить женщину.

— А это кто? — уставился Бодька на Рогову-Дубравину.

— А это тетя Василиса, — сказала я.

— Можно просто Вася, — поправила меня она.

— Богдан, — ответил серьезно сын, пожав протянутую ладонь. — Главный мужик.

— Что? — опешила Васька, а я подавилась смехом.

— Мама говорит, что я в семье главный мужик и уже должен учиться нести ответственность, — даже не улыбнулся Бодька.

— Как интересно, — склонила голову набок Васька.

— А тебя часто солнышко целует? — вдруг спросил мой сын. — Мама говорит, что рыжие — это те, кого солнышко любит и целует. Как же вы тогда не сгораете? Оно же горячее.

— Понимаешь, Богдан… — заговорщицким шепотом начала Вася. — Если сильно кого-то любишь, то обязательно бережешь. Поэтому солнышко хоть и горячее, но, когда дарит поцелуи, никого не сжигает.

Бодька деловито кивнул, приняв такую теорию на веру.

— Разговоры потом будете разговаривать. Как главный мужик в нашем доме, Богдан сейчас отправляется спать, — сказала Новак.

— Но, Яга! Мама, скажи ей, что я…

— Хорошо себя ведешь, как и обещал? — лукаво прищурилась я. — Разве лошадки непослушных детей катают?

— Как же тяжело с женщинами, — громко вздохнул сын, закатив глаза. — Прав дед Степа.

Богдан поплелся в свою комнату, Ядвига отправилась заново укладывать этого ночного дезертира, а мы с Васькой обосновались на кухне, где разобрали пакеты с вкусностями и принялись накрывать стол.

— Дед Степа? — вопросительно зыркнула на меня рыжая.

— Охранник в детском саду. У Бодьки сейчас такой возраст, что как губка впитывает все, что услышит или увидит. С трудом представляю, что начнется, когда в первый класс пойдет.

— Богдан же его сын?

Кого «его», Васька озвучивать не стала, и без слов было понятно.

— Поработала я ксероксом, да? — хмыкнула я, тщательно делая вид, что слишком занята нарезкой, чтобы поднять глаза.

— Очень похож, правда. Глеб знает?

— Понятия не имею, — пожала плечами я. — Мне все равно. А у тебя…

— Нет, — погрустнела Васька. — Не получается с детьми. Три выкидыша, две неудачные попытки ЭКО.

— Прости, — поджала губы я.

— Зато я благотворительностью занимаюсь и открыла «Дом творчества» для юных дарований. — Она хоть и делала вид, что все в порядке, но глаза ее выдавали.

Телефон не умолкал. Даже на беззвучном режиме постоянное гудение раздражало. И Васька не выдержала.

— Чего тебе, Дубравин?

— Где ты?

Из-за мощного динамика я прекрасно слышала слова мужчины.

— Дома.

— Не ври. Тебя здесь нет.

— Так я в чужом доме. Впрочем, небольшая разница, верно, Кеша? Что тот чужой, что этот…

— Вась, приезжай. Я уже знаю про аварию. По всей сети уже разнеслись кадры, как ты на дороге… — Он взял короткую паузу, а потом сорвался на крик: — Ты хоть понимаешь, что перед выборами у меня должна быть идеальная репутация? А тут такой финт, Василиса!

Моя нечаянная гостья из прошлого открыла вино и щедро приложилась к горлышку, даже не став наливать себе в бокал.

— А любовница идеальной репутации не помеха? — спросила мужа Васька. — Странные у тебя понятия о репутации, Дубравин.

— Вась…

— Не звони мне. И не ищи. Приеду тогда, когда захочу. Или не приеду.

С этими словами она сбросила звонок и отключила телефон. А потом подняла на меня глаза. Больные, отчаянные, полные обиды и слез.

— Хорошо мы жили, Рит. Ничего не предвещало, как говорится. Ну да, занят он вечно, ну да, с детьми не получалось, но ведь любовь не прошла, я же чувствовала! А тут смс-ка на телефон пришла, мол, ваш муж вам изменяет. Время, дата, место. Как в дешевых сериалах, честное слово. А я, дура, возьми и попрись по этому адресу… — Васька запустила пальцы в волосы и дернула. — Лучше бы не пошла. Но нет, я же правды захотела. А эта правда чуть жизни мне не стоила.

— У всего есть цена.

— Ты права, — кивнула она. — Есть. Славу я отослала в аптеку, сама в машине осталась и глаз с гостиницы не сводила, пока его не увидела. С ней. А там меня и накрыло. Я даже не помню, как кинулась через дорогу, добраться побыстрее к нему хотела, чтобы в глотку вцепиться, чтобы морду эту холеную расцарапать, только бы больно ему сделать. Так же, как мне… А он ушел, даже ничего не заметив. Видимо, слишком занят был.

— Вась…

Что говорят в таких случаях?

Слова у меня не находились. Зато в груди жгло, будто эта боль моя была, а не Роговой.

— Переживу, Рит. Жизнь — она ведь умная щучка. Где-то отнимает, где-то прибавляет. Вот тебя мне послала, дала второй шанс. А Дубравин… Да пошел он к черту!

Она пила вино словно чай. Но у меня даже мысли не возникло ее остановить. Васька искала анестезию для души, только жаль, что вместо нее она заработает лишь похмелье и головную боль.

Это была странная ночь. Вне уже родного мне клуба. Вне панциря, куда я сама себя загнала. Вне привычных мне масок.

Ночь обнажения душ.

Ночь откровений.

Ночь сближения.

Ночь, когда я поняла, что дружба не исчезает бесследно. Ее можно разбазарить по глупости и гордости. Можно отвернуться. Но в сердце все равно остается место для того особенного человека, который однажды был подарен тебе судьбой. И сколько бы времени ни прошло, а это место по-прежнему остается за ним.

— Отличный у тебя парень, — не уставала нахваливать Васька. — Ничего от Глеба не перенял, кроме внешности.

Яга повела Бодьку в садик, а мы вызвали такси и спускались на улицу. Мне надо было разобраться с поставщиками, забрать платье из ателье и встретиться с Грабовским. С Васькой договорились пересечься в том кафе, где и пройдут переговоры с моим конкурентом, только немногим позже.

— Мой характер, моя кровь, — я хотела пошутить, но все равно получилось высказаться с гордостью.

А куда ее деть, если этот когда-то крохотный малыш сразу сумел стать центром моей Вселенной? Даже и думать не хотелось, что всего этого могло и не быть, решись я на аборт тогда…

— Как только машину отремонтируют, Слава тебе ее под подъезд доставит, — сказала подруга. — Должна же я воспользоваться благами богатой жизни, пока еще могу.

Она зашипела и потерла виски.

— Таблетка не помогла? — посочувствовала я, помня, с какой головной болью Васька проснулась после наших ночных посиделок. И хорошо, что я не дала себе уговориться алкоголем, сейчас не страдала похмельем.

— Меня всегда тяжело отпускает, — поделилась подруга. — Еще и мигрень может разыграться. Редкостная дрянь, скажу я тебе, она на меня не так давно напала, но уже дала жару.

— Так зачем же ты пила, если так плохо?