Сожженные девочки - Тюдор С. Дж. - Страница 7

Его кустистые брови ползут вверх.

– Сожженных девочек? Вы тщательно проработали эту тему. Многим они кажутся жутковатыми, но мы, жители Сассекса, очень гордимся нашими сожженными мучениками! – Он снова фыркает, затем его лицо становится серьезным и он продолжает: – Как бы то ни было, я уже упомянул, что Харперов можно назвать столпами здешнего общества. Их тут очень уважают. Они всегда много делали и делают для деревни и церкви.

– Например?

– Пожертвования, сбор средств на благотворительность. В их бизнесе задействовано много местных жителей.

Деньги, – думаю я. – Все всегда сводится к ним.

– Я думала о том, чтобы заглянуть к ним, – говорю я. – Убедиться в том, что Поппи в порядке.

– Что ж, вам не повредит познакомиться с Харперами. – Он проницательно смотрит на меня. – Если вы еще о чем-то хотите спросить, что бы это ни было, я с радостью вам помогу.

Я думаю о портфеле, который лежит на столе у меня в кухне. О странной карточке. Может, Раштон что-то знает? Вероятно, да. Но я не уверена в том, что сейчас удачный момент, чтобы затрагивать эту тему.

– Спасибо. – Я улыбаюсь. – Если мне что-то придет в голову, я обязательно к вам обращусь.

Служба проходит быстро. Церковь заполнена почти наполовину. Вероятно, это объясняется любопытством, и все же для меня это непривычное зрелище. Даже в моей предыдущей церкви, которую прихожане по городским меркам посещали довольно активно, я считала удачей, если бывала заполнена хотя бы на четверть скамей. И не все прихожане здесь пожилые. Мое внимание привлекает темноволосый мужчина. Ему явно за сорок, и он сидит один в самом конце прохода. Также тут присутствует несколько семей. Харперов, кстати, нет, так что их поддержка, видимо, ограничивается финансовой составляющей.

На протяжении всей службы я ощущаю на себе взгляды. Говорю себе, что это вполне объяснимо. Я новичок. Я женщина. Они видят воротничок, а не меня.

Раштон говорит горячо, с бьющим через край энтузиазмом. Он использует юмор точно и выверенно, не слишком налегая на библейские тексты. Это может показаться странным, но люди приходят в церковь не затем, чтобы послушать выдержки из Библии. Начнем с того, что она была написана тысячи лет назад, и несколько суховато. Лучшие викарии цитируют Библию таким образом, чтобы она отражала жизнь и заботы их паствы. Раштон делает это превосходно. Если бы я не приковывала к себе столько внимания, начала бы делать пометки.

Хотя вот уже более пятнадцати лет я практикующий викарий, мне все еще кажется, что я учусь. Возможно, будучи женщиной, я осознаю, насколько больше усилий мне необходимо прилагать, чтобы меня воспринимали всерьез. С другой стороны, вероятно, все взрослые люди временами чувствуют себя так. Как будто мы лишь играем во взрослых, внутри по-прежнему оставаясь детьми, нарядившимися в слишком большую одежду и мечтающими о том, чтобы кто-то заверил нас: на самом деле чудовищ не существует.

Итак, служба Раштона оказывается приятной и… короткой. Вскоре паства направляется к выходу. Раштон стоит у дверей, пожимая руки и перекидываясь с людьми ничего не значащими фразами. Я держусь поодаль, не желая вторгаться в это общение. Кое-кто спрашивает у меня, как я обживаюсь на новом месте. Другие говорят, что им приятно видеть в церкви новое лицо. Некоторые меня подчеркнуто игнорируют. Это тоже нормально. Наконец последняя, пушистая седая голова проплывает мимо и я вздыхаю с облегчением. Мое первое появление на публике осталось позади. Раштон извлекает ключи от машины.

– Я поехал, нужно быть в Уорблерс-Грин к половине двенадцатого, так что увидимся завтра.

– Завтра?

– Приходское собрание. В девять утра здесь, в часовне. Просто чтобы покончить со всеми скучными организационными моментами.

– Ах, ну да, конечно.

Должно быть, я забыла. Или, возможно, никто мне об этом не говорил. Мой перевод был таким стремительным, как будто Деркину не терпелось от меня избавиться.

– Может, мы могли бы как-нибудь встретиться в неформальной обстановке, за кофе или, еще лучше, за пинтой пива? – продолжает Раштон.

– Было бы неплохо.

– Отлично. У меня есть ваш номер. Я напишу в ватсап.

Он снова хватает мою руку и начинает энергично ее трясти.

– Уверен, вы здесь скоро почувствуете себя на своем месте.

Я улыбаюсь:

– Я уже чувствую себя как дома.

Он трусит к своему ярко-желтому фиату. Я машу ему вслед и возвращаюсь в церковь. Аарон уже собрал все молитвенники и снова скрылся в офисе. Я не знакома со всеми способностями и умениями Аарона, но среди них явно числятся бесшумные исчезновения и возникновения.

Несколько мгновений я просто стою, оглядывая часовню. Когда верующие покидают церковь после службы, всегда ощущается нечто, похожее на медленный выдох перед заслуженным отдыхом. Присутствие всех этих душ оставляет после себя эхо.

Вот только часовня не опустела. То есть не вполне опустела. На передней скамье сидит какая-то фигура. Я думала, что все уже ушли. Интересно, почему Аарон не проводил этого человека к выходу. Не то чтобы у Господа имеются нерабочие часы, просто очень немногие церкви могут позволить себе держать двери постоянно открытыми. В бедняцких районах города это привлекало бы пьяниц, наркозависимых и проституток. Здесь, насколько я понимаю, это могут быть лисы, летучие мыши и кролики.

Я медленно иду по проходу к сидящей фигуре. В тусклом освещении она похожа на тень.

– Прошу прощения?

Фигура не оборачивается. Она совсем маленькая, почти детская. Но ведь невозможно уйти из церкви, забыв забрать ребенка?

– С вами все хорошо?

Фигурка по-прежнему не оборачивается. И вдруг я понимаю, что в воздухе ощущается какой-то запах. Он едва уловимый, но вполне отчетливый. Это дым. Что-то горит.

– Преподобная?

Я вздрагиваю и оборачиваюсь, прищурившись от яркого солнечного света, бьющего в часовню сквозь открытые двери. Аарон. Опять.

– Гос… Вы не могли бы прекратить этим заниматься?

– Чем заниматься?

– Простите. Неважно. Чей это ребенок?

– Какой ребенок?

– Вот… – Я оборачиваюсь, чтобы указать на фигурку на передней скамье.

Моргаю. Скамья пуста, не считая переброшенного через спинку черного пальто, забытого кем-то из прихожан. Капюшон торчит вверх, и в тусклом освещении, если прищуриться, можно принять это за человека.

Аарон делает что-то странное со своими губами. Мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что он улыбается.

– Думаю, это пальто миссис Хартман. Она всегда его забывает. Я ей позже его занесу.

Он идет к скамье, берет пальто и перебрасывает его через руку. Я чувствую, как вспыхивают мои щеки.

– Хорошо. Спасибо. Простите. Оно выглядело в точности как… – Я замолкаю, понимая, что несу околесицу. Мне необходимо вернуть себе авторитет. – Почему бы мне не отвезти миссис Хартман ее пальто?

Он хмурится:

– Видите ли, она живет в самом конце Пибоди-лейн, недалеко от фермы Харпера.

Я настораживаюсь. Протягиваю руку за пальто.

– Ничего страшного.

Джоан Хартман живет в хорошеньком побеленном одноэтажном домике возле проселочной дороги, настолько узкой, что по ней едва может проехать автомобиль. К счастью, мне никто не повстречался, не считая семейства фазанов, которые долго смотрели на машину ярко-оранжевыми глазами, прежде чем скрыться вперевалку в окаймляющих дорогу кустах.

– Крылья. Бог дал вам крылья! – бормочу я.

Я останавливаюсь перед домом и выбираюсь из машины, сжимая в руках пальто Джоан. Входная дверь расположена сбоку. Я открываю калитку и иду по дорожке, окаймленной люпинами и мальвами. Обычно, когда навещаешь пожилых прихожан, приходится громко стучать не меньше трех раз, пока они подойдут к двери. К моему удивлению, не успеваю я поднять руку, как дверь распахивается.

Джоан Хартман смотрит на меня, сощурив затуманенные катарактой глаза и тяжело опираясь на трость. Это старушка от силы пяти футов росту, с белыми волосами. На ней фиолетовое платье.