Барышня-попаданка (СИ) - Кольцова Анастасия - Страница 36

— Сашенька, как мы по тебе скучали! Дорога утомляет, но мы не жалуемся, — Марья Ильинична радостно улыбается своему галантному зятю.

— Дашенька, вы стали ещё более очаровательной, говорят, выходите замуж? — как я и предполагала, муж Катерины оказывается не так хорошо знаком с младшей дочерью Елецких.

— Благодарю вас, да, этой весной выхожу, — скромно отвечаю я, и Катерина бросает на меня недовольный взгляд. Не может старшая дочь Елецких смириться с тем, что у её мужа даже подозрений никаких не возникает — настолько талантливо я играю роль Дашеньки!

— Дорогая, наши гости не хотят со мной пообедать? — муж Катерины подаёт правую руку своей супруге, левую Марье Ильиничне, и нам с Алексеем Петровичем ничего не остаётся, как отправиться следом за ними в гостиную.

— Мы совершенно не против, — оживляется Алексей Петрович, в отличие от меня, не поживившийся пирожными.

— Манька, прикажи подать в гостиную обед на пять персон, — командует муж Катерины, и скромная русоволосая девушка в простом сером платье убегает куда-то выполнять его приказ.

— Но как же, нам с Дашенькой после вас к модистке ехать… — слабо сопротивляется Марья Ильинична, но обаятельная улыбка зятя заставляет её забыть о том, что она собиралась морить меня голодом, и заставляет вернуться за стол в гостиной.

— Маменька, папенька, вы же ещё не видели мой новый кабинет! — вспоминает Сашенька, и уводит моих названых родителей из гостиной.

А я остаюсь наедине со своей названой сестрицей.

— Я конечно понимаю, что тебе удалось обвести вокруг пальца моих добрых наивных родителей, но меня ты не проведёшь, — сидящая напротив меня за столом «сестрица» сразу берёт быка за рога. — Рассказывай, что задумала, плутовка!

— Да ничего я не задумывала, — я скромно опускаю под стол руку, потянувшуюся было к пирожному.

— Так я тебе и поверила! — серые глаза Катерины пышут яростью. — Не удивлюсь, если это ты подстроила грехопадение моей чистой и невинной младшей сестрицы!

— Какое ещё такое падение? — переспрашиваю я.

— Не притворяйся, что не понимаешь меня! Я тебе это так просто с рук не спущу! Буду следить за тобой день и ночь, и когда ты совершишь хоть одну ошибку, отправишься туда, откуда пришла! Где это слыхано, чтобы какая-то плутовка заняла место моей любимой сестры!

— Да я как бы и не особо хотела, мне Марья Ильинична сама предложила, — пытаюсь я хоть как-то оправдаться перед грозной Катенькой, но конечно же, у меня не прокатывает.

— С чего бы моей маменьке самой тебе такое предлагать! Не могла она такого придумать, наверняка это ты её надоумила! — Катенька показывает полное незнание авантюрного характера Марьи Ильиничны. — Моя маменька — кристальная душа! Попала под твоё пагубное влияние, поэтому и согласилась променять свою дочь на какую-то аферистку! Самой ей это никогда бы в голову не пришло!

— Ну да, конечно, — угораю я. — И папенька твой не проиграл большую часть имений, и маменька не хочет породниться с князем Орловым, чтобы финансовую выгоду поиметь. Во всём одна я виновата.

— Кстати, кто ты такая, и откуда? — Катенька пропускает мимо ушей мою тираду, и решает заняться выяснением более важных вопросов.

— Не помню, крестьяне ваших родителей нашли меня в лесу, — честно хлопаю я ресницами. Ну а что, не рассказывать же мне о том, что меня из будущего занесло.

— Значит, девица из леса, которая не помнит, кто она такая, заняла место моей сестрицы, — вздыхает Катенька, и опускает голову на стол. Кажется, это четвёртая стадия принятия неизбежного — депрессия.

— Не переживайте так, я уверена, ваша сестрица счастлива со своим мужем, — пока Катенька не видит, я быстренько беру с блюда пирожное. — Ну и что, что её место занимаю я? Сестра ваша ведь от этого никуда не делась. Спросите у родителей её адрес, напишите ей…

— Точно, я обязана ей написать! — Катенька бодро поднимает голову со стола. — Маменька, папенька, где вы, мне нужно кое-что у вас узнать!

После сытного обеда и продолжительного отдыха после этого самого обеда мы прощаемся с Катенькой и её супругом, и отправляемся к модистке.

На прощанье Катенька одаривает меня суровым взглядом, и шепчет на ухо:

— Спасибо за совет, но помни — я за тобой слежу!

Я еле заметно улыбаюсь и киваю. Вот же ещё проблема на мою голову! Как будто у меня их без следящей за мной старшей дочери Елецких не хватает!

— Так оказывается, Катенька — не фрейлина, — удивлённо протягиваю я.

— Уже не фрейлина, но приглашения на балы в Большом зале Зимнего дворца до сих пор получает, — Марья Ильинична гордо поправляет свои локоны, глядя в большое зеркало отведённой нам комнаты в доме Орловых. — Поэтому и насчёт приглашений для нас смогла договориться.

Названая маменька только что рассказала мне, что при выходе замуж девушка теряет статус фрейлины, так что моя картина здешнего мира немного меняется. Я-то думала, что старшая дочь Елецких только и делает, что общается с императрицей, а оказывается, что уже нет.

Заглянувший в нашу комнату Владимир говорит, что карета подана, я бросаю прощальный взгляд в зеркало, подмигиваю нагло смотрящей из него на меня девице в изысканном розовом платье, и отправляюсь на первый в своей жизни бал в Зимнем дворце.

Зимний дворец светится многочисленными огнями, к нему подъезжают экипажи, и отъезжают, высадив мужчин в мундирах или фраках и дам в горностае. Когда мы тоже выходим из своей кареты, я сразу понимаю, что чего-то не хватает.

— Маменька, а где Александровская колонна? — почти возмущённо спрашиваю я, не заметив напротив Зимнего дворца знакомого архитектурного сооружения.

— Какая такая колонна? — удивляется Марья Ильинична, и я только сейчас вспоминаю, что колонна воздвигнута в честь победы над Наполеоном, а значит в тысяча восемьсот одиннадцатом году её быть никак не может. Вот же я балда!

— Да так, ничего, перепутала, — быстренько оправдываюсь я.

— Действительно, откуда же тебе знать, что в Петербурге есть, ты же вышла из леса, и ничего не помнишь, — подкалывает меня вышедшая из своего экипажа в сопровождении супруга Катенька. Вот же злыдня! Ещё не поздоровалась, а уже издевается!

— Из какого такого леса? — интересуется её супруг, в честь бала одетый особенно щеголевато — чего стоят одни его белые чулки!

— Ой, Сашенька, не обращай внимания, это наши детские шутки, правда же? — Катенька берёт своего щеголеватого супруга под руку.

— Угу, они самые, — мрачно киваю я. — Ну что, пойдёмте во дворец?

Сняв верхнюю одежду мы с вереницей других гостей поднимаемся по роскошной мраморной лестнице, и оказывается в ярко освещённом свечами Большом зале. Пока есть время, Катенька начинает вполголоса рассказывать, кем являются те или иные господа в парадных мундирах, Марья Ильинична восторженно охает, а я пропускаю рассказы мимо ушей, и просто любуюсь на позолоченный барельеф на потоке и могучие белые колонны по обеим сторонам залы.

— А карточные столы здесь есть? — спрашивает Алексей Петрович, но его голос тонет в дружном вздохе толпы: «Государь идёт!»

Толпа раздвигается по обе стороны залы, оркестр играет бравую жизнеутверждающую мелодию, и быстрым шагом, кланяясь направо и налево входит Александр Первый со своей супругой. Следом за императрицей идут несколько девушек, по-видимому, фрейлин, а следом за императором с десяток господ, кто в военных мундирах, кто в штатском.

— Смотрите, этот сам Сперанский! — шёпотом говорит нам Катенька, указывая на быстро шагающего человека средних лет в тёмном элегантном фраке.

— А кто это такой — Сперанский? — недоумеваю я. Вроде бы помню что-то с уроков истории, но точно не уверена…

— Он близок к императору, и известен своими реформами, — просвещает меня Катенька.

— Реформы Сперанского… Помню что-то такое, — я напрягаю память. — Кажется, он потом в опалу попадёт…

— Какую ещё опалу, думайте, что говорите о правой руке нашего самодержца, — шикает на меня старшая дочь Елецких. — Это же надо такое придумать! Да уж, маменька, нашли вы кем мою сестрицу заменить!