Пилюля (СИ) - Алексеев Александр - Страница 33

Довольный Сталин берёт коньяк, кривится, вероятно вспомнив про совещание, ставит обратно, и говорит мне:

– Ну, всё. Дальше без тебя. Свободен.

Я ничего не придумал. Картину этого боя я прочитал в перестроечные времена сначала в популярном журнале "Авиация и космонавтика". Затем описание боя перекочевало на страницы газет, журналов и книг. Так, что кроме меня о чёрном дне американской авиации знали тысячи советских людей. Про наше участие в Корейской войне до перестройки было не принято рассказывать в газетах и вещать по ТВ. Как и про наше участие в других заграничных войнах. Меня удивляло, как наши штабы проспали высадку десанта в тылу у северных. Это как второй раз рядышком слона не заметить. Первый – в сорок первом. В Корее мы с китайцами бились за северных, а за южных войска ООН со всего мира. Молодёжь "демократической" России часто не понимала за что нас так не любят в мире. А вот за это и не любят. Что мы как и американцы учили других, как нужно жить. И полемика плавно переходила в кровавую драку. Одни против всех – привычный для нас расклад.

Пока шёл к общежитию вспомнил военное детство, родной посёлок Синявино. На высотах вокруг которого погибли десятки тысяч наших солдат, защищая ленинградскую "дорогу жизни". Вот и в Корее такая бойня будет. Американский напалм ходом пойдёт. В небольшой стране погибнет больше миллиона корейцев и китайцев.

Изотов, объяснил где получить форму (я в последнее время её часто получаю), в бухгалтерии пересчитали жалование добавив за звание и пайковые. Из общежития позвонил Джеджелаве. Объяснил причину неявки. Тот мрачно ответил: "Разбэрёмся".

Столкнулся в коридоре общаги с Абрамяном. Тот сразу запел:

– Юра, где стенгазета. Уже февраль. Ты мне все показатели портишь.

Показатели. Они при развитом социализме стали визитной карточкой бюрократов. В Москве и окрестностях приписывали ещё по божески, а на Кавказе и в Средней Азии при рисовании показателей выделывались друг перед другом как в ресторане армянин с грузином в фильме "Мимино"…[21]

Сижу, рисую. Ватман размером А1 расчерчен на прямоугольники. Вот место под заметки на двойных тетрадных листочках. Обвожу контур прямоугольника цветным карандашом. Тут передовицу из "Правды" приклею. Тут рисунок или коллаж из журнальных фото… О. да у меня журналы от прибалтов остались. Привлекаю для коллажа вернувшегося с тренировки Васечку. Он берет журналы и бормочет под нос:

– Вот хоккеисты стоят на вбрасывании. Подходит. О, а тут девушки. Вот это буфера!!! Всё!!! Я в туалет на минутку.

– Журналы куда попёр?

– Я на минутку. – отвечает из коридора колобковский голос.

Рисую гуашью пафосное название придуманное Абрамяном. "Сталинские соколы на боевом посту". Сочиняю поздравление ко дню теперь уже не Красной, а Советской армии. Анечка перепишет. У неё почерк красивый. Я хоть и отказался от неё во имя советского спорта, но порой от заигрываний с нею Ромео спирает в груди. А эта веселушка, дав любителю "яблочек" дежурный подзатыльник, учит его, как старшая сестра:

– Васечка, кругом столько прекрасных девушек. – говорит она разводя руки в стороны, – А ты у нас и спортсмен, и комсомолец, и красавец.

Колобок, прям, "кавказская пленница" мужского рода.

Мой сосед при этом смотрит на углы комнаты где по словам Пилюли его ждут прекрасные девушки. Никого не видит. И, залившись краской от смущения, мямлит стишок что нравиться Пилюле:

Аня подходит к нему, обнимает, и говорит:

– Васечка, ты мне как брат. Не расстраивайся…

Мои лирические воспоминания резко прерываются. Со скрипом открывается дверь, влетает Колобок и прячет журналы под подушку. Слышен крик тёти Клавы откуда-то снизу:

– Что ж ты, Колобков, за изверг, полчаса в туалете сидел. Гришенька, стучал, чуть не обделался…

Полчаса прошло? Быстро летит время.

Пришедшая Анечка переписала текст для стенгазеты. Всё вклеили, остался колобковский коллаж. Вася хотел в тихорца провернуть диверсию. А как ещё назвать появление полуголой девицы в печатном органе общежития сталинских лётчиков. Этот весёлый имбецил на фото хоккейного вбрасывания приклеил наклонившуюся в сторону "соперника" мамзель с шикарным задом и не менее шикарным бюстом. Из одежды на даме были трусики, бюстгалтер и коньки (мастерски нарисованные начинающим художником). Клюшка у дамы получилась кривоватой, видимо рука дрогнула от созерцания шикарных форм… Пилюля смеялась до слёз. Попросила не разрывать "Васечкину картину", а отдать ей на память. Коллаж Колобку пришлось переделывать.

Подруга ускакала переодеваться к дню рождения. Мы с Колобком озаботились подарком. Прошлись по общаге. Сторговали наш довоенный лётный шлем почти новый и немецкий складной нож.

– Я пастой ГОИ лезвие и вилку-открывалку почищу, и будет, как новый, – говорит мне местный шлифовальщик, доставая из своего чемодана чистую бархотку и кусок зелёной пасты…

Достаю из пачки "своих" спортивных журналов и газет итальянское довоенное издание. La Gazzetta dello Sport 1929 года. На обложке актриса-гонщица Мими Аймлер. Пытаюсь разобрать текст. Тысячемильная гонка. Одна без механика. Надёжный автомобиль Lancia Lambda. Там, на следующих страницах и про футбол есть. Думаю, Мстиславу понравиться.

Нагреваю на примусе утюг. Привык к электрическому, а нету. Мочу водой кусок простыни, и глажу на столе брюки. Колобок гипнотизирующе смотрит на дырку в своём носке, но та не затягивается. Берёт иголку, снимает носок и начинает штопать.

Идём к Художникам. Эти двое щебечут ниочём и похахатывают. А я смотрю, как идущая впереди навстречу женщина тянет салазки с лежащим пацанёнком. Тож лёжа на пузе, раскинул руки, смотрит на мелькающий перед лицом снег, и гудит.

Наверное, на бреющем идёт.

Заходим. Раздеваемся. Наблюдаем процесс дарения подарков. Именинник, выслушав поздравление, достаёт дар на всеобщее обозрение.

А здесь похоже кошельками родителей меряются…

Мы с нашим сверхскромным подарком пристраиваемся в конец очереди. Пилюля явно комплексует из-за своего бедного прикида. Шепчу ей на ухо: "Ты здесь самая красивая." Она покрывшись румянцем, смотрит на меня с благодарностью. А я рассматриваю нашу "золотую" молодёжь. Она сильно отличается от виденной мной в 70-80-е. Здесь не принято зарываться, кичиться своей самостью, устраивать пьяные дебоши (сыновья Сталина и Хрущёва – редкое исключение). За выходки и проступки детей Сталин часто строго спрашивал с родителей. Помню, дело детей элиты, основавших во время войны нацистскую организацию "Четвёртый рейх". Дети сидели в тюремном изоляторе, на допросах свалили всю вину на погибшего товарища и получили год высылки из Москвы. Легко отделались.

Основная часть молодой элиты получала хорошее образование. Многие из "золотых" детей стали впоследствии крупными руководителями, работниками науки и искусства. Но, они с юности поняли свою "особенность" и не очень стремились контактировать с "простыми" парнями и девушками. Вот в такую "золотую" компанию мы и попали.

Знакомьтесь, – говорит Мстислав, представляя нас последней группе гостей спортсменами ВВС и будущей студенткой-медиком.

Девушки, улыбаясь представляются:

– Рада Аджубей, студентка МГУ.

– Майя Каганович, архитектор.

Пижонистый парень, щурясь от света лампы:

– А я, возможно, скоро буду брать у вас интервью. Стажёр спортивного отдела "Комсомольской правды" Алексей Аджубей.