Последний демиург (СИ) - Хабарова Леока - Страница 32

– Кто вы? – Не выдержала Вереск. – Кто вы такие?

Боцман и Штурман переглянулись и усмехнулись. Смеялись они горько и безрадостно, с тенью обречённости и беспросветной тоски.

– Мы – образы, – пробасил старик.

– Устойчивые отражения реальности в сознании демиурга, – менторским тоном изрёк гнусавый.

– Это как?

– Просто. – Боцман выпустил колечко дыма. За ним второе и третье. – Люди, похожие на нас, сыграли важную роль в жизни капитана. И теперь он воссоздаёт их образы снова и снова в разных мирах.

– Ага. – Штурман скрестил руки на груди и скорчил совершенно зверскую рожу. – Воссоздаёт. А Тварь эти миры с превеликим аппетитом пожирает. Снова и снова. Конец нам, говорю же!

– А я? – нахмурилась Вереск. – Я тоже... образ?

– Не исключено, – кивнул старик, попыхивая трубкой. – Смотри, как он тебя продумал: настоящая красавица! Только прошлого нет, но это такие мелочи...

"Ты – самая светлая грёза в мире, полном теней", – вспомнились слова Ладимира, и противный ком встал в горле, мешая дышать.

– А безликие гости? – спросила она. – Безликие гости и избранницы, не помнящие вчерашнего дня – это те, кого он продумал хуже?

– Соображаешь, – фыркнул Штурман и взялся за весло. Боцман досадливо последовал его примеру. Уключины снова заскрипели мерно и противно.

Вереск закрыла глаза. Мысли в голове кружились чёрным вороньём. Образы, миры, демиурги... Может, она спит? Или бредит? Или окончательно сошла с ума? Она свесила руку за борт, чтобы погрузить пальцы в холодную воду.

– Не стоит этого делать, – предостерёг гнусавый голос.

– Почему?

– Безмирье засосёт.

– Безмирье? – Вереск посмотрела вниз. Плотные седые клубы застили волны... А может шлюп действительно плывёт по туману? – Что за безмирье?

– Реальность вне миров демиурга, – пояснил Штурман. – Жуткое место, скажу я вам. Ладимир туда то и дело вываливается. Замучились спасать...

Он вдруг осёкся и побледнел.

– Ну ты и ослина! – рыкнул Боцман, бросая грести. – Дать бы тебе веслом по роже за язык за твой длинный!

Но шарахнуть товарища веслом по лицу старик не успел. Хотя... Может и успел, да только Вереск не видела. Не думая, не колеблясь, без тени сомнения и страха она перегнулась через борт и полетела вниз. В холодное липкое марево...

Глава тридцать пятая

Никогда ещё Вереск не видела ничего более серого. Хотя... может и видела. Просто забыла...

Вдаль тянулась нескончаемая вереница высоченных серых домов. Абсолютно одинаковых унылых домов. Безликих и мрачных, точно исполинские надгробия. Их странные плоские крыши подпирали тяжёлое небо, затянутое свинцовыми тучами. Моросил дождь. Клубы молочного тумана медленно поднимались вверх. Туда, где за призрачной пеленой скрылось тусклое солнце.

Невероятно ровная чёрная дорога блестела от измороси, и Вереск, пошатываясь, ковыляла по широкому, разделённому толстой белой полосой, тракту. Она не понимала, куда идёт, зачем и что ждёт впереди. Где-то глубоко в душе дрожала, словно капля росы, робкая надежда. Я найду его, – думала Вереск. – Я непременно найду его. Он здесь. В безмирье. И я найду его.

Мимо с рёвом пронеслась огромная железная коробка. Глаза коробки сияли холодным хищным огнём. Вереск едва успела отскочить в сторону, но тут из-за угла выскочила ещё одна коробка и с огромной скоростью рванула вперёд, а спустя секунду весь тракт заполнился здоровыми ревущими железяками, исторгающими ядовитый серый смрад.

– Страшно? – раздалось над самым ухом. Вереск ахнула, развернулась и обомлела: рядом стояла, сияя улыбкой, черноволосая девушка небывалой красоты. Белая мраморная кожа, казалось, светилась изнутри, смоляные волосы тяжёлыми волнами падали на плечи, синие глаза блестели.

Любой мужчина, увидев её однажды, влюблялся бесповоротно...

На девушке было скромное дорожное платье и тёмный плащ с глубоким капюшоном.

Вереск сразу поняла, кто перед ней.

– А ты крепкий орешек, – заявила знакомая незнакомка. Говорила она совершенно беззлобно, по-приятельски. – Сумела добраться сюда.

– Ты усыпила кракена, – догадалась Вереск. – Песней.

– Разумеется.

– И пришла сюда, чтобы... – Руки непроизвольно сжались в кулаки. – Чтобы убить Ладимира!

– Увы.

– Увы? – Захотелось залепить красотке пощёчину.

– Работа такая. – Девица склонила голову на бок и игриво подмигнула.

– Я... Я не позволю! – прошипела Вереск и шагнула вперёд.

– Хочешь драться? – усмехнулась красавица. – Как мило. А я-то хотела предложить тебе помощь...

Она нарочито глубоко вздохнула и надула пухлые губки.

– Помощь? – Вереск не кричала, но рычала. – Какую помощь ты можешь предложить? Ты... Ты отняла у меня всё, что мне дорого! Ты обманула Авана, разрушила Мейду и меня чуть не сожрала! А теперь заявилась в безмирье, чтобы погубить того, кого я люблю!

– Безмирье? Серьёзно? – В синих глазах заплясали чертенята, а губы дрогнули. – Это не безмирье, милая. Это – реальность.

– Реальность?

– Самая что ни на есть реальная реальность, – кивнула красавица. – Пойдём, я покажу тебе правду.

Она взяла Вереск за руку, и они взлетели. Взмыли в воздух и, невесомые, поплыли сквозь серое утро.

Странно это, стать бестелесным призраком, что легче облаков. Лететь, поглядывая сверху на мирскую суету и знать, что впереди тебя ждёт правда. Горькая, как сок болотного корня, и неизбежная, точно могила. Вереск не чувствовала страха, но ощущала обречённость, насквозь пропитанную тоской и отчаянием.

Внезапно она поймала себя на мысли, что вспоминает слова и названия. Асфальт, бетон, метро, проспект, машины, час пик, пробка...

Вдалеке серебром мерцала река. Её название вертелось на языке и песком скрипело на зубах. Короткое, ёмкое и родное, как имя матери. Вереск изо всех сил напрягала извилины, но название ускользало от истерзанной памяти, тонуло и растворялось в утраченном прошлом.

Безликая молчала. Её чёрные волосы развевались на ветру, а губы сжались в тонкую линию.

Работа... – вспомнила Вереск. – У неё такая работа – уничтожать миры.

"Когда рождается демиург, вместе с ним в мир приходит забвение...", – говорил Штурман.

Наверное, в этом вся суть, – рассуждала Вереск, глядя на свою загадочную спутницу. – Демиург создаёт, а забвение пожирает всё им созданное.

Созданное и забытое...

Поток машин внизу становился плотнее. Вереница чёрных зонтов растянулась на целую лигу. Город проснулся, ожил, загудел и захлопотал, как торопливая суетная старуха. Все куда-то бежали, ехали, кричали, опаздывали... и никому не было дела до двух летящих по воздуху молодых женщин.

– Они не видят нас, – пробормотала Вереск себе под нос. Безликая не ответила. Только фыркнула и поднялась выше.

Лабиринты серых улиц затягивали глубже и глубже. Вереск с ужасом осознала, что ни за что не найдёт пути обратно.

Обратно? – оборвала она себя. – Куда обратно? Мейды больше нет. Нет Приюта Рассвета, Солёного утёса, Пристанского городка, пролива Безмолвия и Рассветной бухты. Ничего не осталось. Ничего!

– Не терзайся. – Безликая, похоже, даже не думала скрывать, что читает мысли. – Ты скоро встретишься с ним. Потерпи. Осталось немного.

И Вереск терпела.

Она бы вытерпела всё... всё, что угодно, лишь бы снова увидеть Ладимира. Хотя бы мельком.

"Обещай, что не будешь искать меня. Искать и пытаться спасти", – сказал он тогда, но она не успела ответить...

Я найду его. Найду! – стучало в висках заклинанием. – Найду и спасу. Чего бы мне это не стоило.

Безликая обернулась и как-то странно посмотрела на неё.

Ничего. Пусть смотрит, – решила Вереск. – Пусть знает, что я готова на всё.

Невзрачное четырёхэтажное здание, определённо, когда-то было белым. Нарядным, чистым, новеньким и аккуратным. Но потом, когда девственная белизна приказала долго жить, его перекрасили в розовый, который с годами превратился в грязно-серый. В нескольких местах допотопная штукатурка осыпалась, обнажая краснокирпичную кладку. Флигеля явно строились по нужде, а не по замыслу архитектора. Из-за этих нелепых пристроек здание утратило всякую симметрию и стало унылой бесформенной громадиной.