Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София - Страница 33

«Я предам его? Я, я?! Окажусь не лучше его отца, и всех остальных?.. Но девушка… при чем здесь она? Кто это, и куда она просила меня не ходить? И почему она плакала, почему звала меня?.. Не каждый сон — пророческий. Почти никакие сны…»

Но успокоить себя не выходило. Тогда он поднял с пола катушку тонкой, белой веревки — это была одна из немногих вещей, без которых он не мог обойтись.

Мартин вышел во вторую дверь, ту, что вела во тьму.

Привязал к ручке конец веревки и пошел прочь от дома. Не хватало ему передать свои страхи Вику.

«Милорд», ну надо же…

Вик хороший мальчик, сострадательный и добрый. Он лучше него, Мартина — в нем нет темной ярости, которая возникает всякий раз при столкновении с жестокостью и несправедливостью. Вик никогда, никому, даже своему отцу по-настоящему не желал боли. Вик не умеет так изворотливо, изощренно и хладнокровно лгать.

Мартин не мог допустить даже мысли о том, что Вик когда-нибудь станет истязать какую-то девушку, которая будет в отчаянии звать его, Мартина, «Милордом».

И все же кошмар был столь реальным, столь отчетливым, что страх начал отпускать только сейчас. Зато его начала бить крупная дрожь, а перед глазами начинали расплываться белые круги. Ему всегда становилось плохо вдалеке от дома.

Пора было возвращаться. Веревки на катушке оставалось как раз несколько мотков. Темнота плескалась вокруг, шуршащая, шелковая, холодная. И страх отступил, оставив место тоске. Мартин, медленно сворачивая веревку, шел к дому, думая, что нужно попытаться еще поспать. Дома кресло, Орест и… огонь в камине. Живой, теплый. Зачем было уходить от него?

Он протянул ладонь и представил, как на ней появляется свечка. Тепло привычно пробежало по руке — он отдавал созданной вещи часть себя. Но ему нужна была эта свеча, необходима сейчас, как, может быть, ничто до этого. Для себя тоже нужно зажигать огоньки.

И вдруг он с ужасом почувствовал, что тепло, пробежавшее по руке, было последним. Созданная уже горящей свечка выпала из ослабевших пальцев, а сознание наполнила морозная тьма.

…

— Мартин! Мартин, где ты?!

Вик проснулся позже обычного и понял, что мир изменился. Он потускнел, стал глуше и тише. Что-то важное ушло из него.

— Мартин!

Он не отзывался. Мартин всегда быстро просыпался. Даже больным, даже бредящим — он всегда отзывался.

А теперь он молчал. И не просто молчал. Его не было.

«Неужели я когда-то так жил?!» — с ужасом подумал Вик.

Спокойное, ставшее привычным неотступное тепло чужой любви покинуло его. Что случилось с Мартином?.. Он ушел? Не попрощавшись?

Или он умер, как боялся летом? Закончился его срок, он дал ему друга, он наладил его жизнь — и его… не стало?

Ужас от этой мысли был столь невообразим, столь жесток, что у него не нашлось сил даже на слезы.

Если пропадет Риша — он сможет искать ее, хоть всю жизнь надеясь, что однажды они снова встретятся, и она сожмет его ладонь теплыми пальцами. Но Мартина нет смысла искать. Некуда идти, незачем кричать — его не отыщешь, не спасешь и не вернешь. Никогда. Никак.

— Мартин…

«А если он мучился перед смертью? Ему ведь тоже бывает больно и плохо… И я все проспал…» — с отчаянием подумал он.

«Я здесь», — раздался хриплый голос.

— Мартин! — забывшись, вслух закричал Вик.

«Тише… Прости меня, я просто вышел из дома и потерял сознание… Прости, я не хотел тебя пугать…Вик…»

Вик плакал, прижав лицо к подушке. Это пережитый ледяной ужас вытекал из глаз почему-то горячими слезами. Он почувствовал слабое прикосновение к волосам.

«Не надо! Не делай так! Тебе плохо потом, я знаю, а ты и так… Мартин, я думал, я тебя потерял!..» — сначала злость, а потом беспомощное отчаяние звучало в его словах.

«Прости, я правда не знал, что так получится. Я делал так раньше, ничего подобного не происходило…» — голос у Мартина был очень виноватый, усталый и слабый.

Он и правда не знал, как оказался дома. Просто очнулся, лежа на полу у проема. Услышав голос, полный отчаяния, он было подумал, что кошмар продолжается. Но нет, это был Вик, живой, здоровый и до одури напуганный молчанием друга.

«Значит, нельзя ничего создавать, если я далеко от проема», — отстраненно подумал он.

И все же еще раз дотянулся, неведомым ему самому образом, и погладил друга по плечу.

Он ведь обещал всегда быть рядом.

Действие 13

Маленькое зло

Вот и рухнул кошкин дом.

Погорел со всем добром!

С. Маршак

«Просыпайся, Вик! Черт возьми, Вик, ты должен проснуться!..»

Голос Мартина звучал в ушах удивительно приглушенно, несмотря на панические нотки.

— Зачем ты боишься, Мартин, все хорошо… Все будет хорошо…

Сон был липким и теплым. Из него не хотелось, да и не нужно было вырываться — зачем? Когда еще будет так уютно и спокойно…

«Вик, выпусти меня! Твою мать, будь проклят этот жирный старый ублюдок! Вик, выпусти меня, умоляю! Ты должен хотя бы захотеть проснуться!»

В проеме клубилась черная темнота. Она пахла гарью, душила, жгла глаза и забирала силы быстрее любой стройки.

Мартину казалось, что он пытался докричаться целую вечность, перепробовав все известные слова. Вик спал крепко, просыпаться не хотел и тихо, беззвучно задыхался во сне.

Ничего не выходило. Мартин сорвал голос, охрип и отчаялся. Время таяло, как льдинка на ладонях.

Вик должен захотеть проснуться. Иначе оба умрут.

Мартин сел в проеме и прикрыл глаза.

— Прости, — тихо сказал он и придумал монстра.

С его ладоней в проем капало что-то черное, тягучее и липкое, похожее на смолу — Мартин не заметил, как разбил руки о косяк. Падая в проем, капли обретали форму.

Это было воплощение худших, самых отчаянных и потаенных страхов Вика. О некоторых он даже не говорил Мартину, боясь лишний раз подумать о таких вещах. Этот монстр вползал в сон, распускал там свои ядовитые щупальца. Заставлял бежать в реальность.

«Ну же, давай… думаешь мне нравится придумывать для тебя кошмары?!» — с отчаянием думал он.

Когда в проходе появился небольшой просвет, Мартин едва успел броситься туда, открыв, наконец, глаза в реальном мире.

В комнате дыма было мало, густо пахло гарью. Голова кружилась, а злая, ржавая боль царапала виски и осыпалась хлопьями в горло.

Нужно дойти до окна. Только дойти до окна, порадоваться, что вечером они отказались от идеи ночевать на чердаке. Вдохнуть свежего воздуха, который покажется обжигающим в своей прохладной чистоте.

Ничего не выходило. Он с трудом сполз с кровати на пол, захлебываясь кашлем, и только дальше забивая в легкие жгучий яд.

Чашка с водой стояла на столе. Рубашка висела на стуле, расправленная так, чтобы ее не приходилось переглаживать. Рубашку он сорвал одним движением, но вот дотянуться до чашки казалось ему непосильным. Он лежал на полу, смотрел на стоящую на краю стола чашку, на ее круглый, керамический бок с нарисованным белым цветком, и ненавидел себя за то, что не может до нее дотянуться. За то, что руки его не слушались. За то, что он уже не может пошевелить пальцами. За то, что весь мир сжался, съежился, потемнел, и осталась только одна эта чертова чашка, стоящая на краю стола.

За то, что сейчас он умрет вместе с ребенком, который назвал его старшим братом.

Рукав рубашки Мартин обмотал вокруг запястья и отчаянным, рвущим болью усилием забросил ее на стол и дернул на себя. Раздался звон — чашка упала на пол и раскололась, разделив цветок на две половинки. Вода растекалась по полу, уходя в щели между досками. Мартин прижал рубашку к луже, и через несколько секунд, не выжимая, прислонил к лицу.

Дышать стало легче. Ненамного, но мокрая тряпка задерживала новые порции ставшего губительным воздуха. Мартин позволил себе почти минуту просто лежать на полу, вдыхать пахнущий сырой тканью воздух и успокаивать бешено колотящееся сердце.