Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София - Страница 34

«Мартин, мы умрем?..»

«Не позволю», — с неожиданной злостью подумал он.

Просыпался ли Вик, говорил ли эти слова? Мартин не знал.

А думалось почему-то о глупостях. О том, что моделька флейта, которую он обещал Вику, так и осталась недоделанной. О том, что Риша придет утром к сгоревшему дому, не дождавшись его у себя на пороге.

Последняя мысль мазнула по краю его сознания, когда он уже вставал с пола. Мир уже не так качался перед глазами, застеленный белесым туманом.

Вот путь до окна — четыре шага, будто сделанных на самой черной морской глубине. Ставшая неожиданно скользкой ручка, никак не желающая ложиться в непослушные пальцы. Подоконник, врезавшийся краями в грудь.

А потом — зеленая трава, совсем близко от лица, так близко, что Мартин чувствовал запах земли и кончики травинок, покалывающие кожу. Затем земля перевернулась перед глазами, и весь мир заполнило опрокинувшееся небо, полное золотых и розовых рассветных облаков.

«Мартин».

«М?»

«С днем рождения, Мартин», — отстраненно сказал Вик.

Облако, проплывавшее над ним, было похоже на огромный, пятимачтовый парусник.

…

Мартин потерял сознание и не знал, что спустя десять минут Ришин отец снес с петель их калитку. Собаки не бросились на него, только жалобно скулили, прижавшись к земле. С кухни валил густой, черный дым.

Мужчина нашел мальчика, лежащим на земле, под окном, с так и не отнятой от лица мокрой рубашкой. Долго искал пульс на шее. И Мартин, и Вик очень удивились бы, если бы видели, какое облегчение появилось на его лице в тот момент, когда под пальцами все же забилась жизнь. За ним ехала машина — проснувшись, по обыкновению, со вторыми петухами, Вячеслав Геннадьевич увидел дым, поднимающийся с той стороны, где стоял одинокий хутор. Увиденное он осознавал, уже будя жену. Пока она звонила соседям и в пожарную часть, он бежал на хутор, готовясь к худшему.

На кухне тлела скатерть и занавески. Оплавленный чайник стоял на плите, окутанный черным, зловонным дымом. Пламя уже доедало один из шкафов.

Вячеслав Геннадьевич сначала собирался бросить Анатолия задыхаться в собственном доме, но совесть не дала ему этого сделать. Отца мальчика нигде не было, как и машины во дворе.

Впрочем, ему было наплевать, главное, Вик остался жив. Предоставив соседям заливать еще тлеющие на кухне занавески, он поднял мальчика на руки и зашагал к дому.

…

Вик проснулся в полной темноте. Горло болело, словно обожженное кислотой.

— Мартин?..

«Я здесь, не надо вслух», — тут же раздался ответ.

Темнота вокруг пахла не домом. Он чувствовал запах еды из коридора, дождя из открытого окна, а от белья, на котором он лежал, пахло чужим мылом.

Вик прикрыл глаза. Если Мартин здесь — можно было ни о чем не волноваться. В который раз он спас его жизнь. И слово «спасибо» отчего-то застряло в горле, неуместное и показавшееся глупым.

«А я и не знал, что ты можешь так ругаться», — вместо этого подумал он.

«Я надеюсь, ты не станешь запоминать эти слова. И спрашивать, что они значат».

В голосе Мартина слышалась деланая улыбка. Голос был грустным, и Вик хорошо понимал, почему.

Что-то теплое мягко коснулось его руки. Как-то особенно осторожно. Вик хорошо понял, что это значило, и почти с отчаянием сжал пальцами воздух. Мартин нуждался в утешении.

«Ты сделал, что мог».

«Я мог не успеть, Вик. Мог не справиться… Подвести тебя. Меня пугает беспомощность. Мне так… паршиво».

«Не надо… мы бы оба задохнулись там, если бы не ты. Если ты думаешь, что я хоть что-то забыл, то ты ошибаешься. И я уже не такой маленький, чтобы не понимать… Слушай, а ты знаешь где мы?» — Вик решил сменить тему.

«У Риши. Ее отец тебя нашел и принес».

«Как ты думаешь… у нас еще есть дом?»

«Я не знаю. Знаю только, что мы не умерли вчера».

«Ну что ты, Мартин. Помнишь, я говорил, что ты умрешь вместе со мной? Забудь, это неправда. Мы вообще никогда не умрем».

От этих слов в воздухе, казалось полыхнуло озоновой вспышкой. На долю секунды Мартин почувствовал плеснувший в воздухе запах мертвых цветов и речной воды.

«Говоришь, никогда не умрем? Ну так и не о чем тогда беспокоится. Спи», — улыбнулся Мартин.

На душе и правда стало легче.

Но когда Вик уснул, Мартин не выдержал, открыл глаза, встал с кровати, подошел к открытому окну и со стоном прижался лбом к прохладной, выкрашенной белым раме.

Беспомощность. Вчера Вик в бреду запер его, и этого оказалось достаточно, чтобы они оба едва не погибли. Страшно умирать, но куда страшнее — не суметь спасти близкого человека. Перед смертью ему пришлось бы смотреть, как умирает Вик. И, когда его сознание погасло бы окончательно, задушенное едким, ядовитым дымом — успел бы Мартин пережить и свою агонию, или упал бы в вечную черноту вместе с ним?

Не каждому дана такая милость, как ясный смысл в жизни. У него он был.

Мартину хватило сил улыбнуться, вспомнив слова Вика, сказанные перед тем, как он потерял сознание.

У него и правда день рождения. Ему тринадцать.

…

Вячеслав Геннадьевич пришел вечером. Вик сидел за столом у открытого окна и наблюдал за игрой теней на белоснежной тюли. Розовый, закатный. Сиреневый и золотой. Синий цвет подступающего вечера. Он представлял, как весь мир превращается в невесомое, белоснежное кружево, похожее на облака и на морскую пену. Представлял, что может давать цвет этому кружеву одним касанием — от кончиков пальцев расползаются пятна, будто акварельные краски, брошенные в воду.

Мартин читал, сидя в кресле — недавно он обнаружил, что обладает фотографической памятью, и прочитанные книги ему удается воплощать из воспоминаний. Пришлось придумывать лишние полки на стены.

Поэтому приход Вячеслава Геннадьевича оставался незамеченным, пока он не подошел к Вику со спины и не положил руку ему на плечо.

Вик вздрогнул, и кружевной мир расползся обрывками ткани, оставив привычный, показавшийся ему удивительно серым и невзрачным.

— Как ты себя чувствуешь?

— Мне лучше. Спасибо вам, вы… меня спасли.

— Ты сам себя спас. Твой отец уже дома, я с ним разговаривал. Он уберет за собой, все отремонтирует, и через два-три дня ты сможешь вернуться к нему. Скажи мне, Вик, ты хочешь к нему возвращаться?

— Я… мне некуда идти. Вы ведь не станете предлагать остаться у вас?

— Нет, — честно ответил Вячеслав Геннадьевич. — Но я могу устроить тебя в хороший приют. Не местный, в городской. Его директор — моя знакомая. Там хорошо. Регулярно кормят, дают хорошее образование… лучше местной школы. Будешь спать на чистом белье и ходить в отглаженных рубашках.

— Я стираю белье раз в три дня. И глажу рубашки каждый день. Не терплю грязи, — угрюмо ответил Вик.

«Мартин?..»

«Я не знаю, Вик. В его предложении есть смысл».

— Можно мне подумать?

— Конечно, — кивнул он, убирая руку с его плеча. — Ты умный мальчик, удивительно для твоего возраста. Ты точно примешь правильное решение… каким бы оно ни было.

Он ушел, плотно закрыв за собой дверь. Вик заметил оставленную им на краю стола кружку с чаем. На ней не было цветов. Кружка была стерильно-белой.

— Мартин… Ты хочешь в приют?

«В приюте будет безопасно, Вик. Его никто не подожжет. Никто не выпорет тебя, потому что ты попался под руку. Тебя будут кормить и учить. По-моему, в этом есть смысл. Правда, там могут возникнуть проблемы с детьми и учителями, я пока не знаю, что хуже».

Вик задумался.

Ему хотелось порядка и покоя. Хотелось учиться. Хотелось, чтобы вокруг было чисто, чтобы окружающий мир подчинялся логике и был предсказуем.

Его не пугали казарменные порядки, о которых он имел смутное представление по рассказам других детей редким прочитанным историям. Его не пугали возможные конфликты. Еще совсем недавно он хотел бежать из дома, а сейчас ему предлагали шанс, которым было бы глупо не воспользоваться.

Была только одна проблема.

— Мартин… если они о тебе узнают — тебя убьют. Ты знаешь?