Сферы влияния (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 112

Зеркала в палате не было, поэтому Гермиона подошла к окну и хотела было навести на него иллюзию, но не сделала этого, замерев на середине движения. Стекло от незаконченного заклинания покрылось морозным узором.

Сейчас, в одиночестве, она чувствовала себя совершенно нормально, более того, в мозгу билось это сладкое осознание: она жива, она не марионетка и не труп, а живой человек с собственной волей. Но что будет, когда она переступит порог комнаты?

Гарри знает, что произошло. Он начнёт требовать правды, пылать жаждой мщения, может, отправится в Малфой-мэнор, но… что дальше? Да, ей было сладко представлять, как Драко Малфой обратится в жалкого гнойного слизняка, покрытого бурыми наростами, и как лопнет, демонстрируя всему миру свою омерзительную сущность, но это ничего не даст. В глазах магического мира Малфой ни в чём не был виновен. И даже если бы она сумела, преодолев стыд и отвращение, прийти в Визенгамот и рассказать о том, как он её изнасиловал, от чёртовых консерваторов она получила бы только одно — равнодушие и презрение. К тому же, «Амортенция» с её характерным запахом никогда не входила в список запрещённых зелий и…

Гермиона оборвала себя на этой мысли. Почему она решила, что это «Амортенция»? Если удастся доказать, что Малфой подлил ей «Слёзы любви» или «Пылающее сердце», Азкабан покажется ему раем — и в том, и в другом случае требовались запрещённые темномагические ингредиенты, использование которых каралось максимально строго.

Так и не наколдовав зеркала, Гермиона трансфигурировала рубаху в мантию, применила очищающее заклинание и почти бегом, не ощущая ничего, похожего на слабость, бросилась вниз.

Гарри ждал её в столовой — пустой и неуютной без Джинни и детей. Он сидел с краю большого стола и зябко обнимал себя за плечи, глядя куда-то в пустоту. Он не сразу услышал стук двери, мотнул головой, как бы отбрасывая посторонние мысли, обернулся и тут же вскочил на ноги.

— Выглядишь отлично! Как себя чувствуешь?

В его глазах было столько неподдельной заботы, что у Гермионы сжалось сердце. Точно такими же глазами он смотрел на неё, когда она в школе выходила из Больничного крыла после очередной неудачной авантюры.

— Гарри, — сказала она спокойно, — чем именно меня опоили? Ты ведь проверил?

От радостного выражения не осталось и следа, его словно стёрли. Глаза потемнели, лоб пересекла глубокая вертикальная морщина, у губ наметились жёсткие складки.

— Надеюсь, ты скажешь мне, кто это сделал, — проговорил он тихо и очень зло. — Потому что я этого так не оставлю.

— Что это было?

Гарри колебался, прежде чем ответить, и кажется, хотел солгать. Его мысли вихрем носились в голове, и Гермиона ощущала их почти физически. И, Мерлина ради, она хотела где-то в глубине души, чтобы он солгал, потому что эта ложь развязала бы ей руки, и ещё больше — чтобы она вдруг обратилась в правду и дала ей реальное право уничтожить Малфоя.

Он ещё не ответил, а Гермиона уже точно знала ответ.

— «Амортенция», всего месячной выдержки.

Она не почувствовала, не заметила, не предусмотрела и добровольно выпила разрешенное и совершенно легальное зелье из школьной программы.

Любой спросил бы её…

— Ты ничего не почувствовала? — спросил Гарри, и Гермиона готова была рассмеяться от предсказуемости этого вопроса.

Вино не пахло мятной зубной пастой и старым пергаментом, не пахло оно и свежескошенной травой — ароматом её раннего детства, когда она с родителями бывала на ферме у покойного дедушки Криса, маминого отца.

Вино пахло просто вином, у него был богатый, но тривиальный букет. Единственный лишний запах, который она отчетливо помнила, был одеколон Малфоя — точно такой же, как у старшего Холмса. Им пахло сильно, почти нестерпимо, и в нём была подсказка. Никто в здравом уме не стал бы пить вино с запахом одеколона.

Кроме неё, разумеется.

— Ничего, — пробормотала она и опустилась на стул возле стола. Тут же, как по команде, перед ней возникла расписная керамическая кастрюля со свежей овсянкой, тарелка, чайный прибор.

— Поешь, — велел Гарри тоном целителя, и Гермиона не стала отказываться — желудок и правда подводило от голода, тем более, что злосчастный ужин она выблевала ещё прошлой ночью, а Гарри, скорее всего, давал ей только питательные зелья.

Пока она ела, Гарри ходил из стороны в сторону у неё за спиной, почти бесшумно, только изредка шоркая подошвами старых кроссовок о мраморный пол. Его мысли по-прежнему были слишком навязчиво-ощутимыми, и Гермиона с трудом загораживалась от них окклюментным щитом.

Изредка она звякала ложкой о край тарелки, и тогда мысли Гарри сбивались, а потом снова начинали роиться с бешеной скоростью.

Когда овсянка была съедена, а чашка чая — выпита, Гермиона вытерла салфеткой губы и спросила:

— Что?

Гарри торопливо обошёл стол, сел рядом с ней, протянул руку и, похоже, собирался сжать её ладонь в своей, но передумал.

— Слушай, я понимаю, что формально прижать этого урода не выйдет, но я что-нибудь придумаю. Я же Гарри Поттер, в конце концов! — он хмыкнул. — Я вытащу его из-под земли и… — он оборвал сам себя и потребовал: — Скажи, кто это сделал.

Гарри кинется искать справедливости. Вернее, это сделал бы знакомый Гермионе старый добрый Гарри. Этот, нестабильный, поломанный, мог сделать что-то худшее, непоправимое.

— Я с ним разберусь, — произнесла она мягко. — Это… из-за моей новой работы, для давления на меня. Я сообщу своему боссу, и мы разберёмся с ним.

Она, конечно, никогда не говорила, что работает на Отдел тайн, но Гарри, как и многие другие, об этом знали.

Почти минуту ей казалось, что он согласился с этим вариантом, смирился с тем, что мстить обидчикам будет не он, и даже насладился фантазией о том, как ученые из Отдела тайн забирают злодея на опыты (нет, она не читала его мысли, только чувствовала отголоски), но потом он покачал головой и вдруг сказал:

— Я его всё равно достану. А если не я, то… — пожатие плеч, — твой Майкрофт Холмс.

Гермиона не поняла, что произошло, просто на этих словах внутри будто лопнула струна, и по её телу прошла волна стихийной магии. Запрыгали стулья, зазвенели какие-то статуэтки на полках, загудели напольные часы.

Пусть Майкрофт и знает что-то об инциденте, пусть он и отправил к ней Гарри, она не позволит ни ему, ни кому-то другому управлять своей жизнью. И она ни за что не позволит Гарри думать, будто имени Холмса достаточно, чтобы манипулировать ею.

Океан взметнулся и накрыл её с головой, магия вернулась под контроль, и только расшвырянные стулья и взъерошенный Гарри напоминали о недавнем всплеске. И ещё дрожащие руки, конечно.

— Что я сказал? — пожалуй, Гарри был напуган.

— Я не знаю, — проговорила она медленно, — что ты надумал об отношениях между мной и Майкрофтом, но тебе придётся услышать меня и понять: мы с ним деловые партнёры. И чем меньше он лезет в мою жизнь, чем меньше он знает обо мне…

Она не договорила, позволив Гарри додумать эту мысль. В сущности, это была гнусная ложь. Никакие деловые отношения уже не связывали её с Холмсом, более того, их общения, эпизодического и зачастую бесцельного, вообще могло бы не быть. Они уже не были партнёрами. Но, при этом, они никогда не были друзьями. Однако это его одеколоном пахла для неё теперь «Амортенция», и он был тем призраком из подсознания, который удержал её на грани падения прошлой ночью. Почему? Она не знала ответа и не была уверена, что хочет знать. Но не сомневалась в том, что не хочет вмешательства Гарри в эти странные отношения, а Майкрофта — в то, что едва не сломало её вчера.

— И ему лучше не знать, что у нас есть приворотные зелья, — произнесла она вслух.

Гарри отвёл глаза и ответил:

— Жаль. Я надеялся, если честно.

Пробило одиннадцать, Гермиона выпила ещё чаю, тепло, но формально поблагодарила Гарри за своевременную помощь, попросила не делать глупостей и ещё раз использовала трансфигурацию, обращая рубаху в рабочий костюм. Позднее, у себя в кабинете, она сможет переодеться.