Быть собой (СИ) - "Sleepy Xoma" - Страница 37

Так проходили дни, пожар, зажженный в Раэлине, разгорался, охватывая всю провинцию, но до настоящей огненной бури все еще оставалось немного времени. Совсем немного.

Великий храм Фара, выстроенный во славу воцарения богоравного Анаториана, представлял собой внушительное зрелище. Возводился он почти двадцать лет, и даже полубог был удивлен, сколько сил пришлось потратить, дабы это воздушное произведение искусства, сотканное, казалось, из нитей, устремляло свои шпили в небеса.

Храм Императора, как официально он назывался, разительно отличался от всего, что когда-либо создавалось фарийцами, дабы почтить небожителей. Белоснежный, искрящийся на солнце, обрамленный изящными колоннами, он был прекрасен. А про его вместительность ходили легенды — в праздничные дни едва ли не четвертая часть населения огромного Фара умудрялась оказаться внутри, дабы воздать хвалу живому богу.

Анаториан, что и говорить, любил свое детище, а потому, когда храм был завершен, он испепелил лучших атериадских архитекторов, которых в свое время и нанял для строительных работ — император не желал, чтобы нечто столь же прекрасное появилось на свете. При этом он озолотил их родных и близких, чтобы никто не мог сказать, будто бы властитель Империи не держит слово. С тех пор прошло почти полвека, но никто: ни алчные таверионцы, ни порочные атериадцы, ни даже надменные селианцы вместе со своей странной магией не смогли сотворить чудо, которое бы затмило по красоте жемчужину Фара.

Великий правитель сильнейшей — как он считал — империи мира, всегда радовался, точно ребенок, когда ему приходилось участвовать в крупных чествованиях, проходивших всего лишь семь раз в год. Внешне он этого не показывал — не дело властителю мира вести себя, точно жалкому плебею, однако избавиться от этой своей маленькой слабости у Анаториана не получалось. Да он и не особо старался.

Вот и сейчас, сидя на массивном золотом троне, установленном над алтарем, окруженный статуями богов и богинь, император искренне наслаждался происходящим.

Жрецы хором пели гимн Девятке и их посланцу на земле, огромное людское море, колышущееся внизу, и отделенное от своего блистательного повелителя строем преторианцев, подпевало, восторженно вереща. Пахло благовониями, вином, которое по традиции с самого рассвета и в неограниченных количествах получали все желающие, и кровью жертвенных животных.

Анаториан откинулся на спинку трона и с деланной ленью обвел взглядом прихожан. Как же приятно иногда отвлечься от мирских забот и посидеть вот так, ничего не делая, наслаждаясь покоем и красотой! Внешняя политика, бесконечные игры знатных патрициев, каждый из которых стремилась выцарапать себе как можно больше императорских милостей, заговоры и интриги, плетущиеся, как иногда казалось, каждым булыжником в городе, все это могло подождать один день. Он — живой бог, он может все, что угодно, но, увы, великим государством нельзя управлять при помощи чудес. Бесконечные встречи, постоянные совещания, непрерывные аудиенции, и, конечно же, работа с документами до изнеможения. Вот его мир, его вечность.

«Не об этом я мечтал тогда, не так видел картину», — с грустью подумал император. — «Они считают, что я всемогущ, но на самом деле я всего лишь заложник на троне, прикованный к своему ребенку, к Империи. Но уж один день это чадо может подождать. Сегодня я расслаблюсь и отдохну!»

Неожиданно негу владыки нарушило деликатное кряхтение. Тот скосил глаза направо и скривился, точно от зубной боли — за троном стоял, совершенно не боявшийся ни гнева богов, ни гнева жрецов, Лиций.

«А чего, ему, собственно бояться? Боги и так обидели этого калеку, зато я — осыпал милостями. Он верен мне, а не каменным истуканам», — эта мысль немного развеселила Анаториана, который прекрасно понимал, что империя не собирается ждать даже один день и произошло что-то серьезное, иначе Лиций, знавший вкусы хозяина, никогда не осмелился бы прийти.

Он вздохнул и произнес:

— Лиций, с чем пожаловал?

— Новости с севера, повелитель, — склонил голову горбун.

— Ганнория?

— Да. Раэлин восстал.

Анаториан даже глазом не моргнул.

— Стало быть, все идет по плану?

— Да, о великий, — горбун склонился в поклоне, но император услышал в его голосе недосказанность.

— Говори, — распорядился он.

— Божественный, я не понимаю твоего замысла.

— Так и должно быть, разве нет? — приподнял брови полубог.

— Конечно же, простому смертному не проникнуть в хитросплетение божественных замыслов, и все же…

Он умолк.

— Задавай свои вопросы, я дозволяю, — милостиво махнул рукой Анаториан.

«Почему бы и нет? Сегодня у меня хорошее настроение».

— Владыка, Раэлин — огромный торговый город, а провинция — отличный источник дохода. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца.

Анаториан улыбнулся.

— Скажи, хорошо ли ты знаешь историю, мой дорогой Лиций?

— Смею надеяться.

— Что ты можешь рассказать мне об Имирии?

Горбун хмыкнул.

— Первая страна, завоеванная еще в республиканские времена. Окончательно подчинена уже вами, повелитель. Стала провинциями Западная Имирия и Восточная Имирия.

— А когда в ней последний раз происходило восстание?

Карлик задумался, напрягая свою недюжинную память.

— Если не путаю, то на двадцать восьмой год после вашего воцарения.

— Или на двадцать первый после падения последнего имирийского города. Что стало причиной бунта?

— Бездарный наместник, — горбун удивленно моргнул.

— Начинаешь понимать?

— Полагаю. О случайном совпадении не может идти и речи?

— Конечно же, нет, — фыркнул Анаториан.

— Господин, но это не ответ.

Анаториан, по-настоящему удивленный, воззрился на своего слугу. Мало у кого хватало храбрости говорить нечто подобное. Последним был тот глупый маг Маркаций.

— Хорошо, я удовлетворю твое любопытство, — наконец произнес он. — Чтобы цветы росли лучше, нужно полоть сорняки. Многие стараются делать это сразу же, пока те не дадут всходов, но в результате они очень часто оставляют семена в земле. Я же придерживаюсь иного мнения.

Лиций замер, кажется, даже, забыл дышать.

— Да, иного, — повторил Анаториан. — Я убежден, что заразу следует выжигать целиком, а потому даю немного времени, чтобы семена сорняков подросли, и выпалываю их все. После того восстания в Имирии никто больше не осмеливался посягнуть на мою власть. Также будет и в Ганнории. Они перебьют пару городских когорт, может даже нанесут поражение пограничным легионам. Станут самоуверенными, раздуются от собственной важности. К ним стекутся все недовольные, обиженные, и просто бездельники, желающие пограбить, после чего варвары даже осадят несколько городов. Но на этом все и кончится. Когда из Фара придут отборные легионы, восстание утонет в крови. Умрут или станут рабами все, кто как-либо был связан с бунтовщиками. Они сами и их семьи. И после этого в провинции воцарится мир на добрый век. Ну а потери, — он криво ухмыльнулся, — потери мы компенсируем за счет имущества поверженных.

Глава тайных служб поклонился.

— Это мудрый план, о божественный.

— Естественно. У тебя есть какие-нибудь другие новости для меня?

— Да, о могучий.

— И что же?

— Сенатор Маркаций мертв.

Анаториан нахмурился.

— Я не говорил, что желаю его смерти. Впрочем, какая теперь разница, — он замолк. — И отчего эта новость, кстати говоря, должна меня волновать?

— Вы приказывали докладывать обо всем необычном.

— А обстоятельства его смерти оказались странными? — Анаториан нахмурился.

— Так точно, повелитель. Дом сгорел в пламени магического пожара. И это не было несчастным случаем.

— Почему?

— В покоях покойного нашли останки его дочери и троих неизвестных. Тела обуглились, так что понять, кто это был, невозможно, однако хочу заметить, что владения сенатора были накрыты воздушным барьером. Никто не мог попасть к нему, либо уйти, без того, чтобы Маркаций не узнал об этом.