Найди меня Шерхан (СИ) - Тоцка Тала - Страница 42

— Ты сам все слышал. Речевой аппарат в норме, говорить девочка может. Но не хочет.

— Бред, — Арсен достал из стоящего на столе органайзера ручку и принялся крутить ее, приводя Кравченко в крайнее раздражение. — Агатка хочет говорить, я же вижу, как она пытается с котом разговаривать. И с Криськой пыталась. Но не может она, понимаешь? Она Кристинке жаловалась, будто ком в горле стоит. Так что врут твои коновалы, нечего их слушать.

— Ну, Арсен, — Гена развел руками, — мы с тобой этих, как ты выражаешься, коновалов, для того и позвали, чтобы их мнение послушать. И если тебе оно не нравится, это не значит, что они не правы. Есть один момент, с которым я согласен. Ты помнишь, Голубев сказал, что если причиной речевой тревоги было потрясение, то и говорить она сможет, если произойдет яркий эмоциональный перепад?

— Голубев — такой длинный с рыжими бакенбардами?

— Он самый.

— Помню. Я еще уточнил, значит ли это, что я ее теперь до смерти напугать должен. Он вроде обиделся.

— Не обиделся, Арсен, он пояснил, что имел в виду.

— Да? Значит я тупой, не догнал.

— Голубев сильный спец, Арсен, он интуитивно понял то, что мы с тобой оба хорошо знаем. Он сразу сказал, что, если бы Дворжецкий не умер, Агата бы давно заговорила. Именно смерть отца дала начало этому процессу, а не то, что Агатка в прорубь за собакой бросилась.

— Почему? — Ямпольский отложил ручку и скрестил пальцы на столешнице, уперевшись локтями.

— Потому что с тех пор девочка живет в постоянном стрессе. Смотри. Отец для нее был главной защитой, его не стало. Появляется отчим, оставляет мать и дочь без гроша в кармане, Агате приходится уехать. Опять стресс.

— Учеба за границей, по-твоему, стресс? — Арсен не скрывал удивления. — Уверен, ей там было лучше, чем дома.

— Такой домашней девочке как Агата? Не смеши меня. Не забывай, что она не такая как все, ей тяжелее было социализироваться. И в то время, когда другие девочки крутили любовь и встречались с мальчиками, она обложилась книгами и с головой ушла в учебу. Едем дальше.

— А дальше я, — нехотя протянул Арсен, и Кравченко согласно кивнул.

— Да, и ты свою ручку приложил. Ладно, пускай не ручку, без разницы. Потом болезнь брата, Тагир и все вот это дерьмо, которое вылилось на девчонку.

— Это ты к чему, Гена, чтобы я осознал степень собственного кретинизма? Так я осознал и без твоих инсинуаций, — Ямпольский даже не пытался скрыть раздражение.

— Да нет, ты тут далеко не главное действующее лицо, Арсен.

«Ошибаешься, Гена, как же ты ошибаешься!» Ямпольский не собирался посвящать Кравченко в то, что узнал от генетика, это только их с Агатой дело. Но от самого ведь не спрячешься.

— Я это к тому, что Агата живет в состоянии постоянного, ладно, не стресса. Пускай тонуса. Улавливаешь мысль? Она все время начеку, как солдат.

— Улавливаю, — Арсен сел ровнее. — Другими словами, она в постоянной готовности держать удар, и чем больше на нее сыплется дерьма, тем сильнее она закрывается. Но это у всех так, Гена!

— Абсолютно верно! — Кравченко выглядел так, будто выиграл в лотерею.

— Не пойму, чему ты радуешься, — покачал головой Арсен, — я эксперименты над Агатой проводить не позволю.

— Какие эксперименты, Арсен? Не надо никаких экспериментов. Версия у меня есть, если сейчас ее эмоциональный фон выровняется, она успокоится, то тогда любые эмоции, даже положительные, смогут спровоцировать ослабление речевой тревоги. Ну, Арсен, не тупи!

— Сын, — выдохнул Ямпольский, — рождение ребенка. Ты уверен, Гена?

— Нет, но такую мысль допускаю. С нами она говорить не хочет, а с малышом своим заговорит. Если ты перестанешь делать девочке нервы, если она возле тебя успокоится, то да, вероятность такого развития событий очень высока. Так что, Арсен, забирай свою красавицу и идите, выравнивайте ее эмоциональный фон.

Ямпольский поднялся и уставился на Кравченко тяжелым взглядом.

— Ну так я же сказал, — выразительно округлил глаза тот и для наглядности качнул головой. — Можно!

Арсен закрыл дверь и набрал полную грудь воздуха. Теперь осталось самое сложное — посмотреть Агате в глаза.

***

Я лежу в палате, свернувшись в клубок, и жду, пока закончится консилиум. Аппетита нет, но Геннадий Викторович заставил меня пообедать. Он вообще ведет себя со мной, как с маленькой, разве что по голове не гладит. А с Арсеном — будто тот провинившийся школьник.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​На консилиуме было пять приглашенных специалистов — невролог, нейрохирург, психолог, психиатр и отоларинголог. Я уже не раз это проходила — правда, по отдельности — так что для меня ничего нового. Они долго беседовали со мной, задавали вопросы, смотрели старые медицинские записи. Потом меня увели в палату, Геннадий Викторович стоял над душой, пока я ковырялась в тарелке, и ушел только когда я все съела.

С Арсеном мы так и не виделись, но я знаю, что он засел в конференц-зале сразу после того, как меня увел Геннадий Викторович. Это полностью его инициатива, он хочет, чтобы я заговорила, он делает все, чтобы мне было хорошо и уютно в его доме. Он так на меня смотрит, что у меня у самой скоро сорвут предохранители. После того вечера, когда он еле удержался, чтобы не наброситься на меня, как голодный зверь, между нами, в полном смысле слова, стал гореть воздух.

Арсен все время оказывается рядом, я все время чувствую на себе его руки — он то придерживает меня за талию, то наклоняется к самому уху, чтобы что-то сказать, при этом обязательно касаясь губами мочки уха, щеки или шеи. И когда меня пронизывает до самых кончиков пальцев удушающими волнами, он просто съедает меня глазами.

Его и без того сексуальный голос творит с моим телом просто невероятные вещи. Доктор предупреждал, что второй триместр — самое приятное время беременности. Токсикоз уже не мучает, живот пока не мешает, поэтому как раз сейчас можно наслаждаться близостью с любимым мужчиной. Если бы я об этом не читала в интернете, то точно решила бы, что это было сказано с подачи Арсена. Но мои гормоны тоже об этом кричат и днем, и ночью.

Он мне снится, я о нем мечтаю, я едва сдерживаюсь, чтобы прямо в одежде не начать тереться об него всем телом, как кошка — я помню, что с ним творилось, когда я так делала. Между нами будто появилось поле, которое искрит и взрывается яркими электрическими разрядами, когда наши тела соприкасаются. Пускай он при этом всего лишь заправляет мне за ухо прядь волос.

Стоит нам оказаться в опасной близости, мы перестаем всех замечать, даже Шерик прячется под мебель, когда Арсен ко мне подходит. Зачем же он все испортил? Почему так низко со мной поступил?

Я бы сама ему все рассказала, если бы он спросил. Ведь я не хранила ему верность, просто он самый лучший мужчина на свете, и я не представляла себя больше ни с кем. До сих пор не понимаю, как согласилась выйти замуж за Тагира и даже готовилась к брачной ночи с ним. Наверное, потому что слишком долгое время не видела Арсена.

Но вот так выпытывать меня через постороннего человека под видом врачебного приема — разве это достойно мужчины? Как жаль, что я не догадалась раньше, можно было рассказать докторше, что у меня правило — менять мужчин каждую неделю, и их легко сосчитать, умножив количество недель в году на семь лет. Ладно, пускай раз в месяц. Но в неделю цифры были бы более впечатляющими.

Представляю, как у докторши глаза лезут на лоб и улыбаюсь. Жаль, что рядом нет Кристинки, она бы оценила. Открывается дверь и входит Геннадий Викторович.

— Ну что, деточка, выспалась? Иди, тебя муж ждет.

Вздрагиваю и испуганно вскидываю голову. Тагир? Геннадий Викторович понимающе хмурится.

— Да забудь ты того ушлепка, Агатка, вон твой настоящий муж, возле машины кругами ходит, все глаза уже проглядел, — он берет меня за плечи и подводит к окну. — Ты заговоришь, девочка, но только если доверишься Арсену, полностью и безоговорочно. Смотри какой он, у него же плечи еле-еле в дверной проем проходят, вот таким мышкам как ты за такими плечами и надо прятаться. Представь себе, что это высокий-высокий забор, а ты там сидишь за ним, веночки плетешь и на бабочек смотришь. Представила? Хорошо так? Ну чего ты плачешь, глупенькая, а для кого он такие плечи нарастил, по-твоему?