Ветер и мошки (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич - Страница 44

— Его Татьяна! — завел глаза к потолку доктор.

Камил кивнул.

— Да, моя Татьяна, Татьяна Михайловна Кривова.

Штапер подтолкнул к нему шприц — инъектор.

— Застрелись.

— Не паясничай, Коля! — потребовал шеф и сказал уже Камилу: — Мы слушаем.

Камил толкнул прибор обратно.

— Перед самым прорывом, — сказал он, — Татьяна испытала потрясение, случились несколько негативных моментов, ее предали и изнасиловали…

Играя желваками, он подождал, выскажется ли доктор, но тот промолчал.

— Она — совершенно светлый человек, — продолжил Камил. — Поймите, светлый. И, мне кажется, именно последовательный ряд событий, когда одна беда лепится к другой, и просвета нет, загнал ее буквально во тьму отчаяния и боли. А там уже не мудрено было превратиться в генератор, который потом, в составе общего всплеска, ударил по нам. Не существует ни заговора, ни целенаправленного воздействия, ни каких-то научных экспериментов над пространством. Есть просто несчастные люди.

Шеф помолчал, повозил ладонью по столу, прибрал шприц — инъектор себе.

— И что ты предлагаешь? — спросил он, разглядывая желтоватую жидкость стабилизатора в прозрачном затворе.

— Нам нет смысла их убивать, — сказал Камил.

— Хм… И все? Ты предлагаешь нам устраниться?

— Нет, я предлагаю не убивать. Помогать, спасать. Они в этом нуждаются не меньше наших людей.

Доктор Штапер посмотрел на Камила.

— То есть, они пусть убивают?

— Да не убивают они! — взорвался Камил. — Прорывы происходят при сочетании негативных факторов. Это как… Я не знаю. Как сложная химическая реакция. Нам просто необходимо их устранить. Не людей, а факторы. Понимаете? Мы со своей миссией, думаете, препятствуем дальнейшим прорывам? Ведь нет. Я думаю, чем там будет хуже, тем чаще негативная энергия будет проскакивать к нам. Вывод же элементарный! Значит, там надо делать лучше. В этом наша задача.

— Наша? — вскинул голову шеф.

— В том числе, — сказал Камил.

— И там все бедные, несчастные?

— Да.

— А может они сами до такого дошли?

— Нет, не верю.

— Ну, хорошо. Допустим. И как ты планируешь вести спасательную операцию при наличии редких подключений? Как ты это сделаешь за один-два дня? — Шеф прищурился. — Вообще, как ты объяснишь оперативникам, что тех, по чьей вине страдают их близкие и знакомые, они должны утешить и всячески облагодетельствовать? Как ты сможешь облагодетельствовать, взяв в пользование случайного носителя?

— Не знаю, — сказал Камил. — Надо думать.

— Понятно, ничего нового, — вздохнул доктор.

— Да почему ничего нового! — взорвался Камил. — Вам говорят: мы все делаем неправильно. Мы, в сущности, убиваем невинных! Мы — уроды и убийцы! Мы спокойно, с осознанием собственной правоты…

— Это все эмоции, — сказал Штапер.

Несколько секунд Камил смотрел ему в глаза и хотел ударить. Это было легко представить — широкий лоб доктора бьется о твердый пластик столешницы, расплющиваются губы, вылетают один — два зуба.

— Может быть, это эмоции, — сказал Камил через паузу, с трудом овладев собой. — Мне плевать на то, какого цвета мой эмофон. Вы бы там захлебнулись, как в яме с дерьмом. Поймите, мы ни черта не спасаем себя таким способом. И мы не их убиваем, мы себя убиваем.

Доктор пожевал губами, потом протянул руку через стол.

— Марк, дай мне пистолет. Я вколю Гриммару стабилизатор, и мы сможем поговорить спокойно.

— Не дам, — сказал шеф, убирая инъектор на колени. — Он хорошо держится.

— Ты думаешь? — удивился Штапер.

— Ну, если ты помнишь Липмана…

— Ну, Липман! — сказал доктор и почесал скулу, будто она несла на себе отпечаток воспоминания.

— То есть, — повернулся к Камилу шеф, — первое, что нам нужно сделать, это прекратить посылать оперативников на нейтрализацию открывшегося канала?

— Мы же не нейтрализуем канал, мы нейтрализуем людей, — сказал Камил. — Пробитый канал живет самостоятельно и независимо в течение определенного периода времени, вы сами нам это говорили.

— Говорил. И все говорят. Только никто доподлинно не знает.

— Все равно мы реагируем с опозданием. По уже свершившемуся событию. И то, что мы делаем на той стороне, никак не влияет на происходящее здесь. Сколько бы мы там, извините, не пакостили.

— Это тоже не известно, — сказал Штапер.

— Шеф, я требую…

— О! — Брови доктора подскочили вверх. — Вот это уже что-то новенькое!

— Коля! — Шеф хлопнул ладонью по столу. — Дай мне дослушать, в конце концов! Переигрываешь.

Штапер, сдаваясь, поднял руки.

— Я требую, — повторил Камил, — чтобы до следующего прорыва Центр рассмотрел возможность избрать иную стратегию вмешательства. Чтобы взвесили все данные и показания оперативников.

Шеф покивал.

— Договаривай, Камил, договаривай. А иначе…

Камил дернул лицом.

— Иначе я уйду из Центра. Насовсем. Подамся к эвакуаторам. Или в «безопасники». Отпуск возьму.

— К «психам» подайся, — посоветовал доктор.

И отвел взгляд в сторону.

— Что ж, понятно, — вздохнул шеф.

Какое-то время он молчал. Потом скрипнул стулом, поднялся и пригласил оперативника на свое место.

— Садись-садись, — он усадил Камила, похлопал по плечам и, обойдя стол, сунул шприц — инъектор в одну из ниш.

Повернувшись, встал на место Гриммара.

— Что ж, Камил, думаю, ты готов кое-что выслушать, — шеф провел ладонью по редким своим волосам. — Только у меня условие.

— Какое? — спросил Камил.

— Не перебивать, пока я не закончу. Какой бы необычной показалась тебе информация. Хорошо?

Камил кивнул.

— Согласен. А доктор Штапер?

— Он меня, если что, дополнит, — сказал шеф. — Итак… Во многом ты безусловно прав. Но… — он прищурился. — Неужели ты думаешь, что мы в Центре такие звери кровожадные? Это так, ремарка. Теперь по существу.

Он прошелся перед столом, заложив руки за спину. Видно было, как напряжено и сосредоточено его лицо.

— Значит, когда появилась возможность отправлять по каналу оперативников, — начал шеф, не прерывая движения, — первой задачей действительно стояла нейтрализация тех, по чьей вине произошел прорыв. Это оказалось несложно. В том смысле, что мир был нам достаточно близок, и на адаптацию агенту, тем более, с памятью носителя, времени почти не требовалось. Поиск цели представлял чисто технический вопрос, и редко когда оперативники возвращались, не выполнив задачи хотя бы на три пятых.

Он остановился.

— Промежутки между прорывами были достаточно большими, и, видимо, процесс нейтрализации еще не вызывал отторжения у части оперативников. Да-да, ты не первый Камил. И далеко не второй. Лет девять назад… Или десять? — повернул голову к Штаперу шеф.

Тот кивнул:

— Девять. И четыре месяца.

— Девять лет назад Харри Липман отказался убивать. Как и ты, сказал, что мы ничего не понимаем. Чуть не разнес кабинет. Как и ты, кинул браслет. Те эмофоны были потяжелее. Да. Доктору Штаперу, кстати, досталось больше, чем мне. Они подрались. А вторым ушел из оперативников его друг — Сет Сорокин. Как он пояснил, сердце его исполнилось жалости к людям на той стороне.

Камил шевельнулся, но шеф предостерегающе выставил палец.

— Ни слова. Или дальше ничего не услышишь. В Центре, в его аналитическом и научных отделах, у меня, как у руководителя кризисного направления, в том числе, постепенно созрело понимание, что мы действительно делаем что-то неправильно…

Он улыбнулся Камилу.

— Но это было иное понимание.

— И иное «неправильно», — вставил Штапер.

— Один маленький вопрос, Камил, — продолжил шеф, глядя на молчащего Гриммара. — Ты не видишь никаких странностей в развитии нашего мира? Тебе не бросается в глаза, что еще сто пятьдесят, сто восемьдесят лет назад мы едва-едва были знакомы с паровыми машинами, а сейчас вовсю используем катера на гравитационной подушке, атомную энергию и активно осваиваем ближайшие планеты? По некоторым выкладкам, возиться с паровыми двигателями мы могли бы еще лет двести, если не триста. Мы — «медленная» цивилизация, если мне будет позволено так сказать.