Тихий маленький город (СИ) - Дашевская Анна Викторовна "Martann" - Страница 29

– Куда это ты собралась? Ох, женщины, сама придумала, сама поверила, сама обиделась! Идём-ка, растопим камин и посидим у огня. Я тебе ещё не всё рассказал.

«Да и я тебе – тоже», – подумала, уткнувшись носом ему в ключицу.

Камин был настоящий, с дровами, не имитация. Сухие полешки разгорелись мгновенно, и я протянула руки к огню, согреваясь.

– Ну вот, – удовлетворённо сказал Егоров, опускаясь в продавленное старое кресло. – Теперь скажи мне, как ты относишься к портвейну?

– Портвейн? Ну, если португальский… – протянула я с сомнением.

– Обижаешь!

Он осторожно вытянул пробку и налил в стаканы тёмно-янтарную, чуть красноватую жидкость. Пригубил, кивнул удовлетворённо и сказал:

– Хорошо! А теперь можно говорить дальше. Не буду я расспрашивать тебя о твоих секретах, что захочешь – сама расскажешь. Давай поговорим о Бухвостове.

– Давай.

– Значит, так. Сам купец умер в шестнадцатом году, до революции не дожил. А вот его детям пришлось жить дальше.

– Позволь, сразу дополню, мы нашли его завещание в архиве, – прервала его я. – Незадолго до смерти он отправил жену и двоих сыновей во Францию. Они купили дом и виноградник у Бургундии, и, видимо, там и осели. По завещанию им были отписаны счета в банке Crédit Lyonnais. А Татьяна, Вениамин и Афанасий остались здесь распродавать остальное имущество.

– Вот именно. Пойдём по персоналиям. Вениамин, старший…

– Тот, который управлял пароходством, – добавила я.

– Возможно. Он женился в десятом году и умер в тридцать четвёртом. Отпевали его в здешней церкви, так что, скорее всего, лагерей ему удалось избежать…

– Могли отпевать и заочно, – перебила я его. – Если точно знали о смерти.

– Могли. Но для нашей истории это сейчас не так важно, согласись? В браке было трое детей. И по записям крещений выходит, что ваш Санька-лодочник был его праправнуком по прямой линии от старшего сына.

– А я говорила, что не могут такие фамилии быть совпадением! – я хлопнула себя по колену так сильно, что на глазах выступили слёзы.

Пришлось дуть на покрасневшую коленку, что заняло чуть больше времени, чем можно предположить. Наконец порядок был восстановлен, и запыхавшийся Егоров спросил:

– На чём я остановился?

– Что лодочник – потомок.

– Ах, да. Так вот, Афанасий закончил семинарию в тринадцатом году и дальше служил в Казанско-Преображенской церкви до своей гибели. Женат не был и детей не имел.

– Татьяна вышла замуж в восемнадцатом, – продолжила я. – Ей было уже довольно много лет, так ведь?

– Двадцать девять.

– И брак был церковный?

– Да, хотя и без оглашения и прочих… деталей, – майор перевернул страницу. – В записях только дата и имена обвенчанных.

– Видимо, не до того было. И кто же счастливец?

– Некий Михаил Калмыков. Он вообще упоминается только в этой записи, больше о нём ничего нет; скорее всего, приезжий. Зато детей этой пары крестили аж шестерых, правда, выжили только двое. Две дочери, Ольга и Мария. И это всё, больше сведений о потомках церковные архивы не дают.

– Времена такие пошли, не всех крестили. А уж венчались и вовсе единицы.

В тишине, нарушаемой только потрескиванием дров в камине, мы допили вино.

С улицы, несмотря на распахнутые окна, не доносилось ни звука: то ли все автомобилисты уже спали, то ли попросту нечего им было делать в этом старом тихом районе. Я вспомнила нашу с Максом квартиру на Фрунзенской, где открывать окна не стоило ни зимой, ни летом. Потом по ассоциации припомнила третьего убитого, скромного чиновника Карташова…

– Слушай, но я всё-таки не могу понять, каким образом в историю с убийствами вписывается ритуал в церкви, вызов сущности и вообще вся история жруна?

– Я тоже пока не понимаю, – Егоров отставил пустой стакан и поднялся. – Но во всём разберусь рано или поздно. Идём спать.

Наутро майор вскрутился ни свет ни заря, семи часов не было. На мою попытку встать и проводить его, исполненную без особого энтузиазма, он только махнул рукой:

– Спи! Второй комплект ключей я тебе оставляю, на кухонном столе будут лежать. Созвонимся!

Хлопнула дверь. Было слышно, как во дворе завелась машина и выехала в переулок. Скрипнули ворота, и снова стало тихо, только откуда-то с больших улиц доносился равномерный шум. Повертевшись в постели, поняла: не усну. Значит, надо вставать, это не моя избушка, где можно валяться в постели, сколько угодно.

– Да, ещё же домработница должна придти! – вспомнила я. – Как её? Зинаида Ивановна? Нет, Клавдия Петровна, вот как. Неважно, надо убраться отсюда до её появления. Всё в топку, позавтракаю дома!

Через пятнадцать минут я уже выезжала из ворот, а через час вышла из машины рядом с домом.

Всё-таки в обыденных, повседневных действиях есть некая домашняя магия. Открыть ворота, подпирая правую створку коленом, завести машину под навес в глубине двора, забрать из неё сумки с продуктами, запереть…

Что-то шевельнулось в густой тени под крыльцом, и я сама не заметила, как оказалась возле машины, сжимая в руке вынутый из чехла нож.

– Уф! – выдохнула всей грудью, когда на солнце вылез котёнок, по виду – подросток месяцев четырёх. – Приятель, ты меня напугал! Я ещё долго буду от каждой тени шарахаться.

Котёнок беззвучно открыл розовую пасть.

Я присела на корточки и протянула к нему руку, разглядывая. Серый, по хребту тёмная полоса. Толстые лапы, короткий хвост морковкой, жёлтые глаза…

– А ты, дружочек, совсем малыш, просто очень уж крупный. И, видно, породистый.

Котик потёрся мордочкой о мои пальцы – правой стороной, потом левой. На этом счёл процедуру знакомства завершённой и подошёл вплотную, сказав очередное беззвучное «мяу».

– Ну, пойдём!

Я встала, подобрала сумки и пошла к двери дома, попутно доставая ключи. Оглянулась на гостя: зверёк сидел на том же месте, глядя недоумённо, мол, чего ушла-то? Хорошо ж разговаривали!

– Пошли-пошли, – повторила я строго. – У нас прислуги нет, всё делаем сами. Шевели лапами, иначе останешься без завтрака!

Пока я выкладывала из пакетов продукты, котёнок бродил по кухне и изучал её. Внимательно обнюхал холодильник, заглянул в гостиную, но порог переступать не стал. Осмотрел все стулья, по неизвестным параметрам выбрал один и запрыгнул на него. Лёг, подобрав под себя лапки, и прикрыл глаза.

– Молока тебе налить? – спросила я; кот тихо зашипел. – Это надо понимать как отказ? Ладно, тогда… Чего ж тебе предложить? Сухого корма у меня не водится, извини.

В конце концов методом перебора выяснилось, что мой собеседник не откажется от кусочка индюшачьей печёнки, да и вообще индейка мила его сердцу и желудку. От молока кот отвернулся, на замороженную пикшу покосился с сомнением, фарш закопал лапой.

– Ну и пожалуйста, – пожала я плечами. – Сами съедим. Теперь давай решать, останешься ли ты тут жить, или тебя надо вернуть хозяевам? Уж больно ты породистый, в нашем городе таких не водится, насколько я знаю. А если и водятся, так на улицу не попадают.

Услышав мой вопрос, котик проворно спрыгнул на пол и влез на мои колени. Боднул мою руку лбом и включил моторчик.

– То есть, ты желаешь остаться? – мурчание усилилось. – Ну, хорошо… Тогда тебе надо дать имя, согласен? Давай выбирать. На Ваську или Маркиза ты похож примерно как трюфель на картошку, пойдём шире.

Какое-то время мы с котом перебирали имена. Это оказалось весело и забавно. И вообще, разговоры с хвостатым и мохнатым собеседником, столь разумно реагирующим на мои слова, почему-то нисколько не напрягали. В конце концов, мне вспомнилась бузинная матушка, и я, усмехнувшись, предложила:

– Давай ты будешь Ганс-Христиан! А сокращённо Крис, годится?

– Мррр, – еле слышно ответил кот, и я решила принять его ответ за положительный.

Весь день крутилась по хозяйству.